– Да, я знаю. Но это было какое-то время назад, тогда здесь еще дежурила медсестра, а она уже месяц, как ушла. А после приступа в минувшую субботу все мы стали осторожнее. Так что я беспокоилась. И просто лежала без сна, размышляя о мелочах, которые способны тревожить всякого и, мысленно разрастаясь, вовсе прогнать сон. Тогда я подумала о подушках и о том, не одолел ли сон бабулю до того, как она смогла удобно устроиться.
– А что с подушками?
– Она всегда сидела в постели, обложившись множеством подушек, но прежде чем уснуть, их нужно было убрать. Я вспомнила, как однажды она уснула, не успев удобно устроиться, и что на следующий день она была раздражена.
– И вы решили посмотреть, на произошло ли и на этот раз нечто подобное?
– Да. Я подумала об этом, лишь много времени пролежав в постели. Когда я включила свет и посмотрела, была уже половина первого, но даже тогда я не сразу пошла к ней: я знала, как она ненавидит, когда ее беспокоят, несмотря на то, что с ней все в порядке. Я просто не знала, что делать, а в ночные часы все кажется немного более тревожным, нежели при свете дня.
Суперинтендант молча кивнул. Он интересовался тем, как девушка оценивает собственные мотивы посещения спальни миссис Лакланд в столь неурочный час. Сейчас она выглядела бледнее, чем когда вошла, и смотрела куда-то в район плеча Литтлджона, в то время как ее журчащий голос немного дрогнул, когда она продолжила:
– Немного посомневавшись, я настроилась на то, чтобы сходить в комнату бабушки и посмотреть, как она – ради собственного спокойствия. Я сплю впереди, окна моей комнаты выходят на площадь, и мне нужно было пройти по основному коридору, мимо комнаты кузины…
Кэрол резко запнулась. Она быстро взглянула на лицо суперинтенданта, и тот увидел, как она испугана.
– Мне жаль, что вам приходится через это проходить, – мягко сказал он. – Просто предоставьте мне факты, так будет быстрее. Вы стучали?
– Нет. Это было ужасно. Как только я подошла к двери, мне показалось, что я слышу, как кто-то говорит или поет. Я испугалась. И просто вошла. Я собиралась сказать: «Бабуля, все в порядке?» Я хотела это сказать, но не заговорила. Она стонала… или что-то вроде того. Я сразу же включила свет…
Голос девушки стал выше. Внезапно она встала и так поспешно подошла к окну, что оба полицейских были застигнуты врасплох. Там она стояла, спиной к комнате, смотря сквозь занавес на жаркий сад и медленно побеждая страх.
Обернулась она также резко, как и отвернулась. Литтлджон и Вейл были готовы встать, не зная, сядет ли она снова, но девушка быстро вернулась к своему стулу. Хотя ее щеки были бледны, она улыбнулась.
– Получилось так глупо. Извините. Высказав все словами, я куда-то провалилась. Теперь буду рассудительней. Но я забыла, что собиралась сказать. Суперинтендант, что еще вы хотите узнать?
– Мисс Квентин, вы остановились на том, что включили свет, – мягко ответил Литтлджон.
– О, да, – заметила она. Сержант Вейл насторожился, стараясь не пропустить, что же она скажет.
– Я сразу же увидела, что происходит что-то страшное. Бабушка упала с кровати. Одна из подушек лежала на полу, остальные сползли. И… о, ужас… ее взгляд… бабушка выглядела так ужасно. Она покраснела, побагровела до темна, совсем на нее не похоже. Она размахивала руками и все время стонала. Я… я не знала, что делать. Я решила сбегать за Дженни. Она и Буллен быстро проснулись и пошли со мной. Затем я побежала к телефону – вызвать доктора Фейфула. Я решила, что Эмили вызовет кухарку и Хенесси, а Дженни останется с бабушкой…
– Помните, чем вы занимались, пока не прибыл доктор? – спросил Литтлджон.
– Он был здесь совсем скоро. Знаете, он живет всего в пяти минутах ходьбы. Мы попытались успокоить бабушку. Пододвинули подушки. Не зная, в чем дело, мы боялись навредить, сделав что-то не то. Затем пришел доктор.
Под конец Кэрол вздохнула – и от воспоминания о появлении врача, и от облегчения, что ее рассказ окончен.
– Мисс Квентин, спасибо, – суперинтендант исхитрился выразить сочувствие все тем же твердым и практичным тоном. – Для всех вас это очень тревожное время. Я не собираюсь задерживать вас, но у меня есть еще три вопроса. Отвечать на них вы можете коротко.
– Да? – взглянула ему в глаза Кэрол.
– Во-первых, кто адвокат миссис Лакланд?
– Мистер Арчибальд Ренни, из «Ренни и Чаплин». Их офис за собором.
– Я знаю Ренни, – кивнул суперинтендант.
Он сделал паузу, формулируя следующий вопрос.
– Известны ли вам случаи, чтобы миссис Лакланд высказывалась о желании покончить с жизнью?
– Нет, – прямо ответила Кэрол. – Подобное предположение чрезвычайно нелепо. Бабушка была последним, самым последним человеком, пошедшим бы на суицид.
Суперинтендант подался вперед.
– Я верю вам, мисс Квентин, – сказал он, и прежде чем девушка смогла бы обдумать его слова, он добавил: – И мой последний вопрос: вы когда-нибудь получали анонимные письма?
На этот раз, взглянув на лицо девушки, ошибиться было нельзя – оно выражало лишь явное удивление.
– Анонимные письма? – переспросила она, и сержанту Вейлу послышалась гордость в ее голосе. Она перевела взгляд с суперинтенданта на сержанта и обратно. – Конечно, нет. Но почему…
– Мисс Квентин, на этом все, – улыбнулся суперинтендант. – Буду признателен, если вы попросите мисс Херншоу уделить мне несколько минут.
Кэрол встала, встали и полицейские. Сержант Вейл открыл для нее дверь. Уходя, она не взглянула на него. Теперь на ее лице были не страх и не усталость, а что-то вроде недоумения.
Глава 5. Последняя порция
Вот возьму и запру двери на замок тебе в наказание. Ни один мужчина в дом не войдет.
У. Конгрив «Любовь за любовь»[5]
Как только Дженни Херншоу вошла и села в пододвинутое Литтлджоном кресло, сержант Вейл приметил, что теперь суперинтендант не уделяет внимания освещению – с ней он собирался работать иначе, чем в случае с кузиной.
Кэрол была присуща словоохотливость, а Дженни – сдержанность. Если первая открыто проявляла страх и отвращение, то вторая контролировала эмоции. Суперинтендант мысленно вздохнул, увидев, что ему предстоит работа с типажом, опрос которого обычно давался не так легко. Но, к счастью, и здесь есть плюс – эта девушка не из тех, что могут скрывать улики за ширмой истерики, настоящей или показной. Он решил не усложнять свою работу и, по крайней мере, на этом этапе не затягивать опрос.
Он начал с обычного выражения соболезнования. Дженни не обратила особого внимания на вежливые формальности – она явно ждала, какие же вопросы он задаст. Поняв это, Литтлджон перешел к делу.
– Мисс Херншоу, насколько я понимаю, этой ночью вы отнесли ужин бабушке? – спросил он деловым тоном, который он использовал в разговорах с теми людьми, которые предпочитали подобный стиль.
– Да, – ответила Дженни.
Суперинтендант подождал секунду-другую, но девушка ничего не добавила.
– Во сколько это было?
– В семь часов.
– Она приступила к еде еще, когда вы были с ней?
– Нет.
Литтлджон вздохнул – ему не нравились односложные ответы. Он немного подался вперед.
– Она приняла лекарство, пока вы были с ней?
– Нет, – ответила Дженни после секундного колебания.
– Разве это не было частью ее обычного распорядка: употреблять тоник перед последним приемом еды?
– Да, это так.
«Так дело не пойдет», – подумал суперинтендант.
– Мисс Херншоу, вы не очень-то помогаете своими ответами, не так ли? Моя работа не так уж приятна для всех нас, но вы можете помочь ускорить ее, рассказав немного больше.
Он увидел румянец на ее смуглых щеках. Она оживилась, и Литтлджон сразу увидел контраст между ней и кузиной. При поверхностном знакомстве ее можно назвать почти простушкой: короткие темные волосы, высокое скулы и серые глаза под неухоженными бровями. Но в аскетизме и простоте было что-то, что можно было назвать красивым, если задуматься над этим.
– Извините, – ответила она и добавила безо всякого сарказма: – Вы спрашивали, а я отвечала. Что еще вы от меня хотите?
Ее слова могут показаться угрюмыми, но в тоне, которым она их сказала, не было ничего такого. Литтлджон ответил ей в том же духе:
– Я хочу, чтобы вы своими словами рассказали, как и почему этой ночью миссис Лакланд не стала принимать лекарство.
– Могу рассказать, как, но я не знаю, почему. Принеся поднос, я взяла пузырек и собралась откупорить его, но бабушка сказала: «Не надо. Спасибо, но я и сама могу принять лекарство, и приму его, когда пожелаю». Я была немного удивлена ее тону – как если бы мы принуждали ее пить лекарство. Я просто послушалась ее, вот и все.
Суперинтендант кивнул.
– Мисс Херншоу, можете рассказать, сколько лекарства было в пузырьке, когда вы собирались отмерить дозу для бабушки?
– Да. Оставалось на один раз.
«Это подтверждает слова доктора», – подумал Литтлджон. Увидев, что она «оттаяла», суперинтендант приложил все силы и подробно расспросил ее о том, как прошел вечер, избегая прямых вопросов о Карновски.
Ответы Дженни совпадали с рассказом Кэрол. По сравнению с кузиной, она была менее уверена в том, что касалось определения времени событий, но да, она думает, что где-то в четверть восьмого Кэрол вышла из комнаты и оставила ее беседовать с мистером Карновски. Она не помнит, когда вернулась кузина, но сама она без пяти девять ходила наверх – посмотреть, приняла ли бабушка лекарство перед тем, как выпить молоко.
– Я упоминала об этом и раньше, но мы говорили, и время пролетело незаметно.
– Было так важно, чтобы миссис Лакланд допила лекарство? – спросил суперинтендант.
– Нет, я не думаю, что это было особенно важно. Но доктор Фейфул всегда настаивал на том, чтобы бабушка регулярно принимала тоник, а сама она была рассеянной, когда это касалось лекарств. А