— В чем дело, Эддисон? Уверен, моя жена хотела бы, чтобы я хоть раз появился дома в пристойные часы.
У него есть жена. Я об этом не знала. Не могла представить, что кто-то захочет выйти за него. Он непробиваемый, как бетонная стена.
— Итак, Мэри?
— Эм... Мисс Кармен сказала, что я на попечении штата. Что это значит?
Он складывает руки на груди.
— О, так ты можешь произнести больше трех слов за раз, — смеется он. — Почему ты не спросишь об этом мисс Кармен?
Потому что она меня ненавидит! Вы меньшее из трех зол.
— Мэри, я не могу торчать здесь весь день. Что ты хотела?
Может, я неправильно подошла к этому делу. Теперь не имеет значения, чего хочу я. Значение имеет только то, что нужно Бобу՜. А его нужно защитить от остальных.
— Вы будете приходить сюда... почаще?
— Зачем?
— Просто.
Он хмурится и делает глубокий вдох.
— Мне стоит приходить суда чаще?
Неподалеку от двери слышится какой-то стук и скрип. Наверно, мисс Риба подслушивает. У меня сводит живот, и я замолкаю.
— Мэри?
А может, это и не мисс Риба. Может, это Келли. Или Тара. Или Джой. К горлу подступает ком. Это первое правило, которое я усвоила в детской тюрьме. Болтуны получают швы.
— Мэри, кончай ходить вокруг да около и выкладывай!
Но ему следует знать, ведь так? Разве он не замечает порезы и синяки на всех нас? Разве он не читал отчеты мисс Штейн о несчастных случаях? Он не может быть настолько слепым.
— Мне... нужно поговорить с адвокатом.
— С каким адвокатом?
— С адвокатом... Мистером Харрисом.
Какое-то время он смотрит на меня, пытаясь понять, чего я от него добиваюсь.
— Зачем? — его голос становится громче.
— Потому что... я этого не делала.
Он закатывает глаза.
— Мэри, у меня для этого нет ни времени, ни терпения! Послушай, ты уже отбыла свое. Теперь ты здесь, пока суд не придумает, что с тобой делать дальше. Ты забеременела...
— Но я не делала этого!
— Мэри, — предупреждающим тоном говорит он, размахивая перед моим носом указательным пальцем, как мама. — Ты собираешься потыкать палочкой то, что лучше не тормошить. Если ты снова вернешься на эту дорожку, то она выведет тебя на неприятности.
Неприятности? Еще большие, чем те, в которых я нахожусь сейчас? Он переступает на свою здоровую ногу и ворчит.
— Послушай, — говорит он успокаивающим голосом. — Народ хотел твоей смерти за убийство той девочки. Они не простят тебя, если ты будешь продолжать дурить их и обманывать просто потому, что тебе так захотелось.
Но я не вру. Почему мне никто не верит? Все это большая ошибка.
Я не хотела ее бросать. Я не хотела ее бросать. Я не хотела ее бросать...
— Я... я...
— А теперь хорошенько подумай, Мэри. Потому что если ты начнешь этот процесс, то пути назад не будет. И ты можешь угодить в место, не такое приятное, как это.
Приятное? Он издевается?
— Если тебе здесь настолько плохо, то почему ты так хочешь, чтобы твой ребенок здесь рос?
— А почему вы хотите забрать его у меня? — вырывается у меня.
Я не могу узнать этот голос: низкий, глубокий, живущий в чаще моего сознания, которую я прячу от окружающих. Он застает нас обоих врасплох.
Винтерс откашливается, пытаясь взять себя в руки.
— У тебя больше нет того адвоката, Мэри. Есть государственный. Вот так. И никому не нужен этот чертов ребенок, кроме тебя! Хочешь адвоката — получишь. Подумай, кого ты сможешь себе позволить на свое пособие.
У меня крутит живот. Я все запорола.
— Вы можете просто поговорить с моей мамой? Она знает, что произошло на самом деле.
— Я что, на детектива тебе похож?
— Но она знает правду.
— Мэри, я...
— Пожалуйста!
Винтерс замирает и смотрит на мои мольбы. Он делает глубокий вздох старого человека, уставшего от жизни.
— Я... подумаю, что с этим можно сделать.
Думаю, это означает «нет».
Я возвращаюсь в свою комнату. Девочки молчат. Мои простыни снова на полу в коридоре. На этот раз они еще и дырявые. Напоминают кусочек швейцарского сыра. Должно быть, кто-то из них слышал наш с Винтерсом разговор. Меня волнует не это. Меня волнует то, что у кого-то в этом доме есть нож.
6 глава
Выдержка из «Нью-Йорк Таймс»
Статья: «Приговор для девятилетней девочки, убившей младенца»
Сотни протестующих выстроились перед зданием Бруклинского суда по уголовным делам, ожидая вынесения приговора для неизвестной девятилетней девочки, которая убила трехмесячную Алиссу Ричардсон в декабре прошлого года. Разъяренная толпа, облаченная в футболки с изображением младенца, требовала, чтобы ребенка судили как взрослого, утверждая, что наказание, предусмотренное для несовершеннолетних недостаточно сурово для такого преступления. Большинство протестующих — женщины с колясками, дети в которых держали в руках транспаранты с надписями: «Как можно убить такую малышку?», другие же скандировали: «Шесть лет - недостаточно!» Был произведен арест женщины, забрасывающей пустышками фургон, который доставил девочку в здание суда.
Люди съехались со всей страны, чтобы принять участие в митинге. Организаторы акции «Правосудие для Алиссы» собрали более 50 000 подписей под петицией. «Мы приехали сюда из Теннесси, чтобы поддержать малышку Алиссу», — говорит Пола МакДермин, мать четверых детей. «Этот ребенок отделается легким испугом. А она убила младенца! Она заслуживает гнить в тюрьме до конца своих дней!»
В свою очередь, активисты за гражданские права обеспокоены тем, что афроамериканская девочка не будет иметь возможности предстать пред справедливым судом, ссылаясь на то, что ее раса может в исходе сыграть важную роль для ее безопасности. К этому моменту имя ребенка уже распространено среди консервативных онлайн-групп, в связи с чем, матери девочки, Даун Купер, которая присматривала за ребенком во время убийства, начали поступать сообщения с угрозами ее жизни. Из-за чего Купер пришлось скрыться, покинув свой дом.
«Будь убитая малышка черной, этот протест не приобрел бы таких масштабов. Точка», —говорит Тамика Браун, представитель по связям с общественностью в «Нешинал Экшен Нетворк»16. «Сколько бы люди ни говорили о расовом равенстве, вы никогда не увидите, как белые семьи штурмуют мэрию, требуя справедливости для маленькой черной малышки. Они настаивают на смертной казни, но даже не осознают, что казнь этой бедной девочки ничем не будет отличаться от убийства того младенца».
У меня свидание с Тедом.
Настоящее свидание. Сегодня суббота, а это означает, что мы можем провести вместе пару часов, не торопясь куда-нибудь еще. Он ведет меня в кино, обещает попкорн и газировку, а может, еще и конфеты. Я не была в кино с семи лет.
Приняв душ, я встаю перед зеркалом и рассматриваю свое обнаженное тело. Мой новый живот смотрится забавно, совершенно не к месту. Будет ли Тед любить меня, когда я поправлюсь? Думаю, что будет.
На свидания полагается наряжаться, как это делают в фильмах, так что я укладываю свои волосы и использую уйму геля, чтобы собрать их в низкий хвост. По пути из училища я купила в аптеке помаду. «Wet-n-Wild» розового цвета, один доллар и сорок девять центов. Из-за нее мои губы стали похожи на огромный кусок жвачки.
У моего единственного платья непростая история. Его подарил мне социальный работник перед слушанием по условно-досрочному. Черное, с белыми, желтыми и розовыми цветами. Оно плотно облегает мой живот и, более того, слишком короткое. Так что я натягиваю под него джинсы. Я хотела порадовать себя обновкой, но тот калькулятор, который я купила с Новенькой, нанес огромный урон моему бюджету. По крайней мере, мне удалось выловить его за полцены в ломбарде. Он старый и потрепанный, но со своей работой справляется отлично.
Медленно открываю дверь ванной. Если я в таком виде наткнусь на одну из девочек, надо мной будут издеваться неделями. Они узнают, а я не хочу посвящать их в свои дела. Слава Богу, коридор пуст. Я несусь по нему и на цыпочках спускаюсь вниз. Они в гостиной, смотрят фильм с мисс Рибой. Перед уходом я должна отметиться, но я не хочу ступать под перекрестный огонь. Я предпочту попытать свою удачу и пуститься в самоволку. Тед того стоит. Я проскальзываю мимо комнаты и открываю входную дверь. Передо мной стоит мама с приподнятой рукой, будто она только собиралась постучать.
— Мама?
Улыбка на ее лице такая широкая, что мне больно на нее взглянуть. Все равно, что смотреть на солнце. Сегодня она одета как учительница, а не как королева баптисткой церкви. Коричневая юбка с шоколадной рубашкой и черные туфли на плоской подошве. Она выглядит почти нормальной, почти такой же, какой я ее помню.
— МАЛЫШКА!
Она бросается ко мне с объятиями. Я не обнимаю ее в ответ.
— Что ты здесь делаешь?
— Ну, я пришла, чтобы навестить свою малышку, что же еще я могу здесь делать?
На целую неделю раньше! Что-то не так.
— Я подумала, что мы можем провести день вместе. Как в старые-добрые времена, только ты и я, да? Мы можем пойти в парк? — сказала она с вопросительной интонацией. — Ты любила парк, правда же?
— ВЕСЬ день?
За последние шесть лет я не проводила более пятнадцати минут наедине с ней.
— Тебе разве не надо в церковь или на пикник? Или еще куда? Где Трой?
— Мистер Уортингтон. Он уехал по делам и не вернется до завтрашнего дня.
Мама не переносила одиночество. Ни на минуту. Раньше она стояла за дверью ванной, если сидела там слишком долго. Она устраивала истерики, если я хотела побыть одна в своей комнате и находила причину, по которой я должна была быть с ней. Например, почистить духовку, поменять простыни или подержать совок для мусора. Когда она не следовала за мной по пятам, она ходила за Реем, к каждому бару, к каждому дому любовницы. Рей злился, но я ценю, что он отвлекал ее на себя.