До красной буквы «М» оставалось не более пятидесяти метров.
– Я не могу описывать вам этого человека, – сказал посланец. – Он только просил меня найти в Москве вас. И передать вам кольцо. И рассказать вам про историю кольца. Больше я ничего не знаю… И еще он сказал мне передать вам слово в слово. Слушайте и пытайтесь запоминать.
Мужчина остановился. Развернул Настю лицом к себе.
– Это очень важно. Известный вам человек будет ждать вас через две недели. В Италии, в городе Венеция. На площади Сан-Марко, в кафе «Флориан». В пять часов после полудня, в субботу… Пожалуйста, повторите.
– Кто этот человек?! Кто вы?!
Мужчина покачал головой.
– Я итальянский бизнесмен. И вы должны быть совершенно равнодушны к моему имени. Я просто передаю вам сообщение одного человека. По некоторым причинам, о которых я не знаю, он не решил доверять это сообщение почту или факсу. Он доверял его мне. Я являюсь просто курьер… Вы все запомнили, Настя?
Она молчала. Слишком много обрушилось на нее в последние пару минут. Боже, Эжен жив…
– Повторите, это очень важно, – с мягкой настойчивостью произнес иностранец.
– Зачем это, господи?
– Повторите, – настаивал иностранный господин.
– В Венеции… – повторила она как автомат. – На площади Сан-Марко… В субботу… Через две недели… В пять часов вечера… Зачем это?!
– В каком кафе? – не отвечая, спросил заграничный гость.
– Э-э… «Флора».
– Не «Флора», а «Флориан». Повторите.
– «Флориан», – покорно произнесла Настя.
– Далее… – настаивал мужчина.
Они стояли в стороне от входа в метро, у рекламного стенда с разлинованной афишей московских кинотеатров. Их мало кто мог видеть – а тот, кто видел, не находил в парочке ничего особенного: довольно молодой мужчина выясняет с девушкой отношения. А может, они просто милуются или сговариваются о свидании. Правда, мужик немного похож на иностранца… Ну что ж, значит, девушка – не просто девушка, а «интердевочка», всерьез закадрившая богатенького буратинку из-за рубежа. Значит, повезло ей…
– В добавление мне поручено передать, – продолжал иноземец. – Если вы не сумеете приехать в Венецию в указанный момент – вас будут ждать на том самом месте и в то самое время спустя одну неделю. Также в субботу, в пять часов после полудня, в кафе «Флориан». Если вы и тогда не сумеете приезжать, так будет и далее каждую субботу. До того момента, когда вы приедете. Меня просили передать, что ваш приезд очень необходим…
– Кому необходим?! Зачем?!
– Я ничего не знаю, – терпеливо сказал мужчина. – Я просто передаю вам сообщение.
– Кто он был?! Тот, кто вас послал?! Как он выглядел?!.
– Мне поручено передать только то, что я уже сказал, – не теряя хладнокровия, произнес иностранец. – Я являюсь просто посланник… А теперь я хочу просить вас повторить, пожалуйста, мое извещение еще раз.
Настя поняла: от него ничего не добьешься. Она покорно повторила.
– Известный вам человек будет вас весьма ждать, – добавил иностранец.
– Как я выеду из Союза? – спросила Настя.
Он покачал головой.
– Я ничего не знаю об этом. Наверно, это есть ваши проблемы.
«Эжен… Боже мой, Эжен… Он восстал из гроба… Да зачем же я ему нужна?!» – чуть не закричала Настя, но… Вопрошать об этом курьера было, конечно же, бесполезно.
Итальянец протянул ей папки с рукописями.
– Вы очень красивы, – вдруг сказал он. – И я понимаю, почему ваш друг хотел, чтобы вы приехал к нему в Венецию… Венеция очень хороший город… Лучше, чем Москва, – убежденно, словно совершая открытие, произнес он. – В Москве очень скучно…
Неожиданно иностранец предложил:
– Хотите поехать со мной в отель? Посидеть немного в баре? А потом я сделаю вам хороший подарок?..
– О, нет, – выдохнула Настя.
В голове у нее был сумбур, и все равно нескромное предложение красивого иностранца приятно согрело ее самолюбие.
– Печально за ваш отказ. Вы верны своему другу. – Вы… – спохватилась Настя. – Вы можете ему что-то передать?
– Нет, – покачал головой иностранец. – Я не буду дальше видеть его.
– А как?.. Как вы встретились с ним?..
– Я не знаю. Не знаю ничего, кроме того, что вам говорил… – Он мягко улыбнулся. – Вы сами спросите вашего друга, когда приедете в Венецию… О'кей, я рад был знакомству… Прощайте, Настя…
Иностранец резко развернулся и быстро пошел по улице в сторону от метро.
Настя осталась на месте – оглушенная, удивленная, пораженная.
«Эжен… Он жив… Но как же это случилось? Как?!»
Через сорок минут она приехала домой – к себе, на Большую Бронную.
Николенька, разумеется, бросился к ней со всех ног.
Подбежал, изо всей силы обхватил ручонками за бедра, не давая раздеться. Спрятал лицо в полах ее дубленки. От сына так волнующе вкусно пахло: детством, ребеночком, молочком… Когда Николенька обнимал ее, радовался ей, ласкался, любые заботы отлетали. Все на свете по сравнению с ним и ее любовью к нему казалось далеким и ненужным. Ничто тогда не существовало, кроме него и ее.
«Какие уж там мужчины… – думала она. – Какая уж там любовь к ним… Эта любовь ни в какое сравнение не идет с любовью к какому-то мужчине…»
Впрочем, сын почти сразу же разрушил очарование первых минут встречи.
Оторвал головушку от нее, заглянул снизу вверх в ее лицо. Спросил лукаво:
– А что ты мне принесла?
Настя, не подумав, брякнула:
– Ничего.
После разговора с иностранцем, после странных, удивительных, шокирующих известий не было у нее никаких душевных сил, чтобы купить сыну какой-нибудь подарочек.
– Ничего?! – скривился Николенька.
Его лицо, минутой назад излучавшее беспредельную любовь, выразило неизбывную обиду. Он отступил назад, замахнулся на Настю кулачком:
– Я т-те дам!..
– Коля! Это еще что такое?! – строго произнесла вошедшая в прихожую Ирина Егоровна. – Как ты смеешь замахиваться кулаком на мать?!
– Дура! – злобно выкрикнул на бабушку сын, развернулся и, залившись слезами, унесся в глубь квартиры.
– Он здоров, мама? – нахмурясь, спросила Настя.
– Был вполне здоров… Не обращай внимания. Обычные фокусы… И что это за привычка такая: каждый день от матери подарок требовать?! Невыдержанность натуральная. И где он только слов таких набрался!.. Дура я ему, видите ли… Это все твой Арсений его избаловал…
– Ох, мама… – Настя наконец швырнула на туалетный столик рукописи, сумку. Устало сняла дубленку, стащила сапоги. – Давай, мама, сейчас не будем об этом…
– Что с тобой, Настя? – мать переключила свое внимание на нее. – На тебе лица нет.
Голос Ирины Егоровны звучал обвиняюще. Так же, как в детстве, когда она ругала дочь за проделку или несъеденную кашу.
Настя немедленно почувствовала себя виноватой.
– Что-нибудь случилось? – напористо спросила мать.
– Ах, да нет же, ничего. Устала просто.
– Ну, ладно. Проходи. Давай мой руки… Я сегодня говяжьего фарша достала в «Елисеевском». Навертела котлет. Будем ужинать…
…После ужина, когда сын увлекся ежевечерними «спокойками» (так в семье с его легкой руки называлась передача «Спокойной ночи, малыши!»), Ирина Егоровна снова приступила к Насте:
– Что у тебя случилось?
– Да почему «случилось»? – вяло отбивалась Настя.
– Я же вижу! На тебе лица нет!
– Ничего, мама. Оставь. Я устала на работе.
Слава богу, разговор свернул примчавшийся от телевизора Николенька. Потом потребовалось его укладывать, читать ему сказку, петь песни. Николенька старинных колыбельных не любил – отдавал предпочтение революционно-советскому репертуару: «Что тебе снится, крейсер «Аврора», «Спят курганы темные», «Катюша»… Под «По долинам и по взгорьям» сын уснул. Порой Настя – так она уставала на работе – и сама закемаривала у него под бочком. Но сейчас она была взбудоражена свиданием с загадочным иностранцем, их разговором, весточкой от Эжена…
От Эжена ли? Неужели он не погиб?.. Или все это – странная, кому-то нужная провокация? Чья-то дикая игра?..
Заснуть было решительно невозможно, и Настя вышла на кухню: выпить некрепкого чаю с медом. Может быть, взяться за какую-нибудь особо скучную рукопись?..
Но на кухне – тут как тут! – ее поджидала мать.
И снова, не успела Настя даже к свету привыкнуть, после темной-то спальни, опять приступила к допросу.
– Настя, все-таки у тебя что-то случилось.
Чтобы закончить раз и навсегда скользкий разговор, Настя прибегла к запрещенному приему.
– Шла бы ты, мама, работать, – сказала она. – Здоровье-то теперь позволяет.
Обычно после подобного выпада мать дико обижалась, поджимала губы, говорила что-нибудь вроде: «Значит, я вам с Николенькой в тягость?!» – и величаво удалялась в свою комнату, не забыв с шумом прикрыть дверь.
Но в этот раз Ирина Егоровна на провокацию не поддалась. Губы-то обиженно поджала, но с пафосом произнесла:
– Я оставляю твой выпад без внимания. Потому что вижу: у тебя что-то случилось. А значит, ты нуждаешься в моей помощи.
– Ну, положим, случилось. Но ты никак не сможешь мне помочь. При всем твоем желании. Уверяю тебя.
– Выслушать – уже означает помочь, – величаво произнесла Ирина Егоровна.
– Это не только моя тайна.
– Ты давала подписку о неразглашении? – Порой Ирине Егоровне нельзя было отказать в сарказме.
– Ох… Ну что за манера: всю жизнь лезть в мои дела! Я взрослая женщина!
– Взрослые тоже нуждаются в совете. И понимании… Что случилось?
И когда мать наконец допекла Настю, она – сознавая в глубине души, что делает это напрасно, – рассказала Ирине Егоровне все.
О странной встрече с иностранцем. О закодированной, но очевидной весточке от Эжена из-за границы – от Эжена, которого все считали мертвым и которого они похоронили в Москве в прошлом году… Рассказала и о том, что Эжен назначил ей свидание за границей – умолчала только, где конкретно и когда…
Ее удивило, что мать, узнав, что Эжен жив, не хлопнулась в обморок. Не вскричала. Она вообще не произнесла ни слова. Только побледнела и зрачки у нее расширились. И пальцы ее во все время Настиного рассказа мяли и тискали льняную салфетку.