– Пилюлю принял? – спросил Абзал.
– Нет, взял пузырек с собой.
– Правильно, их нужно после еды пить.
Джумаев вышел за дверь. Вспомнил о том, что забыл взять с собой рукопись (писал от руки, как в самом начале своей творческой деятельности), но возвращаться не стал. И не потому, что плохая примета, просто он всегда может начать с чистого листа, а бумага в сумке имеется. Как и ручка.
Оказавшись на улице, Нурлан растерялся. Он не знал, куда идти. Обычно сразу садился в поданную к подъезду машину и доезжал на ней до нужного пункта. В окно, как правило, не смотрел, поэтому слабо представлял, куда лучше двинуться, чтобы получить удовольствие от прогулки. Хотелось насладиться архитектурой, атмосферой, запахами – каждый город пахнет по-своему… Заметить мелочи, до этого ускользающие от внимания… Всмотреться в лица прохожих… Влюбиться в то, что оставляет других равнодушными…
Так бы и стоял в нерешительности, если бы не группа китайских туристов. Их можно было встретить в любой точке мира и в самое, казалось бы, неподходящее для экскурсий время. Шумные, бесцеремонные, обвешанные гаджетами, они раздражали Нурлана. Поэтому он пошел в обратную сторону. Метров через триста увидел фонтан. Он не работал, но был полон воды. Ее не спустили, и образовалось что-то вроде болотца. Джумаев остановился возле него, достал из кармана пузырек с чудодейственными лекарствами и… Высыпал таблетки в воду.
Он начинает (в который уже раз) новую жизнь!
…Похоронив маму, Нурлан заперся дома и не выходил оттуда две недели. Он исхудал, потому что почти ничего не ел (когда желудок сворачивался от голода, варил рис или пшено на воде – ничего, кроме круп, соли, сахара и чая, в доме не было), зарос и, можно сказать, запаршивел. Из-за стресса на теле Нурлана расцвели «розы» псориаза. Их нельзя было мочить, и он мылся частями и не каждый день.
Первое время он пил. Сосед предложил ему спирт по сходной цене, Нурлан приобрел его на последние деньги. Развел водой, из семисот миллилитров получилось два литра. В подарок сосед преподнес сухую смесь для приготовления соков под названием «Инвайт», сказал, добавишь в напиток, получится ликер. Нурлан так и сделал. Получившуюся бурду пил с отвращением, но она туманила мозг, и остальное не имело значения. Двух литров хватило на три дня. Сосед принес еще. Уже в долг. Нурлан выпил и эту бутыль, уже за сутки. Думал, умрет, но нет. Его только рвало несколько часов кряду, а голова болела так, будто сейчас лопнет. Нурлан так живо представлял, как она разлетается, что лег спать в ванне. Ему не хотелось, чтобы его мозги попали на стены, на которых висели портреты его умерших родственников.
Последующие дни проходили так же, как и предыдущие, только без алкоголя. Нурлан лежал, сидел, ходил. Он смотрел в телевизор, в книги, в альбомы с фотографиями, но ничего не видел. Пытался писать, но в лучшем случае марал бумагу. В худшем – она оставалась девственно чистой.
Неизвестно, чем бы все кончилось, помешательством или смертью от голода, если бы не пришло письмо от армейского друга Алана. Того самого, что не позволил Нурлану дезертировать. Тот приглашал Джумаева к себе в гости. Это было довольно странно, потому что парни практически не общались последнее время. Сначала писали друг другу письма, но уже через несколько месяцев прекратили. На 23 февраля присылали друг другу открытки – и только. О том, что произошло в семье Джумаева после смерти Зары, Алан не знал – Нурлан не посвящал его в свои беды.
Подумав немного, он решил ехать в Чечню. Денег не было (естественно, он остался без пятнадцати тысяч долларов), пришлось продать последнюю оставшуюся в доме ценность – дедушкин кинжал. Дав телеграмму другу, Нурлан отправился в путь.
На вокзале Грозного его встречал Алан. Он так сильно изменился с армейских времен, что Нурлан его не сразу узнал. Крупный, бритый наголо, но с окладистой бородой, он выглядел очень по-взрослому. Джумаев на его фоне смотрелся мальчишкой. Алан привез гостя в родное село, накормил, напоил, спать уложил…
Проснулся Нурлан не в кровати, а на земляном полу. Рядом с ним лежало еще трое. От всех жутко воняло. К запаху немытых тел примешивался смрад экскрементов – ведро с ними стояло тут же.
Нурлан потряс за плечо лежащего рядом мужчину, тот вздрогнул.
– Где мы? – спросил Джумаев. – Что происходит?
– Новенький? Добро пожаловать в ад.
– Скорее уж в чистилище, – подключился к разговору другой. – Мы между раем и адом… Ожидаем своей участи.
– Я не понимаю.
– Джумаев, ты же умный, включи мозги.
– Мы знакомы?
– О да. – Мужчина, лежащий до этого спиной к Нурлану, развернулся. Лицо его было грязным, губы покрывала корка, если бы не небесно-голубые глаза, он слился бы им с землей. – Узнал?
– Леша? – неуверенно протянул Нурлан. – Климов?
– В яблочко.
Леша Климов был еще одним сослуживцем Нурлана. С ним он дружил постольку-поскольку, больше ему Алан нравился. Алексей был москвичом, сыном какого-то крупного чиновника. Отец отправил его в армию, чтобы она избалованного мальчишку научила жизни.
– Тебя тоже Алан в гости зазвал? – спросил Нурлан.
– На свадьбу. Я в подарок видеокамеру припер. На нее мое обращение и снимали.
– Какое обращение?
– К отцу. Алан хочет получить от него пятьдесят тысяч долларов. Если тот заплатит, меня оставят в живых.
– У твоего отца есть такие деньги?
– Найдет. Только мы с ним в ссоре, причем давно… Не знаю, захочет ли.
– Не сомневаюсь, что он сделает все, чтобы вызволить тебя из плена.
– А твой?
– Что – мой?
– Отец. Он заплатит?
– Моего отца давно нет в живых.
– Но Алан об этом не знает?
– Нет.
Алексей сокрушенно покачал головой:
– Зря ты не сообщил ему об этом когда-то. Тебя и похитили лишь потому, что твой батя – большой человек. Насколько я помню, он возглавлял какой-то сверхсекретный НИИ.
– Он был там ведущим специалистом.
– Его не на деньги обменять хотят, – снова вступил в разговор ближайший сосед. – А на технологию или что-то похожее. Сейчас такой бардак, что можно хоть сведения своровать, хоть оружие. Мой старший брат – командир ракетной части, он поставлял боевикам боеприпасы, но, когда они потребовали ракетную установку и он отказал, они взяли в заложники меня.
– А этот парень? – Нурлан указал на того, кто лежал прямо возле ведра и никак не реагировал на голоса.
– Русский солдатик. Такой, как мы когда-то, – ответил Леша. – Влюбился в чеченскую девушку. Она ответила взаимностью. Ее отец, когда узнал, сразу хотел горло ему перерезать, но Алан отговорил. С паршивой овцы хоть шерсти клок, сказал он. За него тоже требуют выкуп, но даже если родственники и заплатят, его все равно убьют.
Тут дверь в землянку, сколоченная из грубых досок, отворилась, и Нурлан увидел двух мужчин. Они тоже были наголо бриты и бородаты. Один из них прошел внутрь и взял за шкирку солдатика. Тот повис в его руке, как котенок. На лице парня живого места не было, одна сплошная рана. Казалось, он не понимает, что происходит. Но Нурлан заметил слезы в глазах мальчишки. Он знал, что его ведут на смерть…
Через десять минут Джумаев услышал автоматную очередь.
– Я буду следующим, – сказал он.
– Если за тебя заплатят, они отпустят. У них есть кодекс чести, которого мы не понимаем.
– За меня некому платить. Я один остался. И гол как сокол.
– Тогда молись… Если умеешь.
Но Нурлан не умел. Его родители были атеистами, и дети не проходили никаких религиозных обрядов типа мусульманского имянаречения или христианского крещения. Нурлана даже не обрезали в детстве. Ему дали право выбора. Решили, если захочет, сам уберет крайнюю плоть. Нурлан не захотел. Они жили в квартире со всеми удобствами, и вопросы гигиены решались при помощи теплой воды и мыла.
В тот же день увели Алексея и племянника вора-вояки. Нурлан долго прислушивался к звукам внешнего мира, но выстрелов не услышал. Это обнадежило. Единственного оставшегося пленника не покормили, но напоили. Еще ему сменили ведро. В диалог с ним никто из боевиков не вступал. Когда Нурлан обращался к ним, мужчины делали вид, что его попросту не существует.
Когда в следующий раз дверь открылась, он увидел Алана. Бывший армейский приятель велел ему встать и следовать за собой.
Прошли в дом. Алан позвал одного из бойцов и велел надеть на Нурлана наручники.
– Помню, какой ты сильный, – сказал он. – Хотя с виду глиста глистой.
– За что ты со мной так, Алан?
– Ничего личного, Нурлан.
– Не думал я, что ты станешь террористом.
– Я патриот, – спокойно возразил Алан. – Сражаюсь за землю свою. А на войне все средства хороши.
– Ты предал дружбу.
– А ты предал религию своих предков. Отверг ислам. Я не дружу с неверными. – Алан открыл ящик и достал из него видеокамеру. – И если б Аллаху было угодно, ты не попался бы в ловушку. Тебя никто насильно сюда не тащил. Как и Алексея. Кстати, с ним все в порядке, едет домой сейчас. Мы не звери.
– А как же тот солдатик, которого вы расстреляли?
– Он обесчестил пятнадцатилетнюю девушку. За это был наказан.
– Только не говори мне, что он единственный, кого вы убили.
Алан тяжело посмотрел на Джумаева.
– И следующим буду я.
– Отец не выкупит тебя?
– Его давно нет в живых. Как и мамы.
– Ты не писал, что он умер. А я спрашивал, как у тебя дела. Ты отвечал, все хорошо.
– Формальный вопрос, такой же ответ, – хмыкнул Нурлан. – А вы, прежде чем похищать людей ради выкупа, наводили бы о них справки. Нельзя же так… на авось. Глупо.
– Твой приезд мне ничего не стоил, – пожал плечами Алан. – Но он в любом случае принесет прибыль. Ты из обеспеченной семьи, к тому же именитой – сам говорил, что отец из древнего рода, – поэтому наверняка найдется тот, кто заплатит за тебя: дед, дядя, кузен.
– Моего отца расстреляли за измену Родине. Как думаешь, сколько родственников после этого продолжили общение с вдовой и сыном предателя?