– Да, ты просто горишь на работе. Вместе с дознавателем Селезневой?
Тарантино занервничал по-настоящему в этот момент. Неужели Лаврушка проболтался своей супружнице, а та слила инфу Костиной? Но нет, товарищ этого не сделал бы…
– Что, в точку попала? – горько усмехнулась жена. – Уши покраснели, значит, да.
– В нашем отделении работает много женщин, среди них есть и дознаватель Селезнева. Но почему именно она должна гореть на работе вместе со мной?
– Может, потому что она только что прислала тебе сообщение?
– Ты лазила в мой телефон?
– Нет. Он лежит на подзарядке, я глянула, когда услышала сигнал доставки СМС.
– И что в нем?
– «Твои часы у меня».
– Эх, а я-то думал, там что-то вроде: «Спасибо за прекрасную ночь» или «Давай сегодня перепихнемся в туалете».
– Она же не дура, чтобы такое писать женатому мужчине. Поэтому отправила безликое: «Твои часы у меня». Она же не знает, что ты снимаешь их только перед сном, душем или сексом. И если они у дознавателя Селезневой, то это значит…
– Ничего это не значит, – упорно шел в отказку Костя.
– Меня от тебя тошнит.
Жена расплакалась и убежала в ванную. Как раз вовремя, потому что проснулся сын Максимка и вышел из детской, потирая глаза. Тарантино напоил его кефиром – ребенок его обожал, себе сделал кофе, а когда ушел в спальню, чтобы одеться, жена проплакалась и вышла.
– Хочешь, я отведу Макса в садик? – спросил Костя.
– Я сама, – тускло ответила супруга.
И Марченко уехал на работу. В дороге вспоминал анекдот про американца, который пил с русскими, и думал о том, что скандал с женой – это только начало. Продолжением станет разговор с Селезневой. Он был процентов на девяносто уверен в том, что следы помады и утреннее СМС незапланированная пакость. Так получилось. Селезнева не хотела навредить. Но женщины так коварны и непредсказуемы, что стопроцентной гарантии он бы не дал.
– Лучше б я умер вчера! – простонал Костя.
Зазвонил телефон. Марченко с опаской глянул на экран. Если на нем высветится «Дознаватель Селезнева», он сорвется. Но поговорить с Тарантино желал Аркадий Устинов, он же Джорджи.
– Доброе утро, – поприветствовал он Костю.
– Если бы, – буркнул он.
– Тоже метеозависимый? Меня плющит, когда погода меняется.
– Расскажешь об этом, когда я приеду. Мне осталось пять километров преодолеть.
– Разворачивай колымагу свою и дуй на киностудию, там тебя сюрприз ждет.
– У меня два вопроса. Первый: с каких это пор японская машина, пусть и не новая, стала считаться колымагой, а второй – что за сюрприз?
– У меня два ответа, – в тон ему ответил Аркадий. – Первый: за машиной надо следить, чтоб она не кряхтела при езде, тогда ее никто не обзовет нехорошим словом, второй: в диване, облюбованном сестрами Сомовыми, найдены ключи с подозрительным брелоком.
– Кем найдены?
– Крысом Бориской. Но заберешь ты их у Чаплина.
– Хорошо. – Тарантино перестроился, чтобы развернуться. – Еще что-нибудь по делу есть?
– В стакане, из которого пил Абзал Садыков перед смертью, найдены следы яда.
– То есть он отравился водой, которую для его дяди принес Евгений Бородин?
– Похоже на то.
– Но остальная жидкость безвредная?
– Да, иначе у нас была бы гора трупов.
– Поэт на убийцу никак не тянет.
– И мотивов нет.
Аркадий резко замолчал, затем, бросив в трубку: «Повиси!», заговорил с кем-то другим:
– Доброе утро. Вам кого? – Очевидно, в кабинет зашел некто незнакомый Джорджи. – Майора Марченко? Его нет на месте. Надеюсь, будет к обеду. Что-то передать? Ничего? Зайдете позже? Тогда всего вам хорошего.
– Кто это был? – спросил Костя.
– Симпатичная брюнетка лет тридцати двух.
– Селезнева, – понял Тарантино и, не сдержавшись, произнес ее фамилию вслух.
– Та самая? Дознавательница? Что ж… Хороша.
– Она мне ничего не передавала?
– Нет. А должна была?
– Ладно, пока.
И отключился.
Тарантино уже устал ругать себя, но не мог остановиться. Нарисовался, фиг сотрешь, как говорили во времена его молодости. Понимал же, что если хотя бы один человек увидит, как майор Марченко провожает Селезневу, об этом на следующий день весь отдел будет знать. Но в пьяном кураже плевать хотел на это. А в глубине души даже торжествовал: признанная красавица предпочла его, Тарантино, остальным мужчинам, хотя среди них появился такой мачо, как Джорджи. К тому же Марченко не планировал оставаться у Селезневой. Тем более на ночь… Но не устоял! А кто бы смог?
«Многие, – самому себе ответил Костя. – Устинов, если бы оставался женатым. Он же верный… Лаврушка, который как огня боится своей супруги. Его тесть, считающий женщин, готовых на связь с несвободным мужчиной, мягко говоря, морально неустойчивыми…»
Но изводил Тарантино себя не потому, что нарисовался перед коллегами. Они позубоскалят в узком кругу да забудут. Его все больше беспокоила Селезнева. Пришла в кабинет, но часы не передала. Значит, хочет увидеться с Костей еще раз, а он жаждал этого избежать по многим причинам…
И главная из них: ночь с дознавателем Селезневой была незабываемой! И если он снова увидит ее зовущие губы, покрытые розовой помадой, ощутит легкий аромат духов, прикоснется к ее мягкой, как бархат, руке, то снова пойдет провожать ее после работы и…
Останется у нее навсегда!
А Косте Марченко нельзя делать этого – у него семья.
Глава 4
Кукуся так и не перезвонил. Не ответил ни на один из двух десятков Жениных вызовов. За завтраком поделился этим с дедом. Тот, выслушав, спросил:
– Где живет, знаешь?
– Нет.
– А говоришь, друзья.
– Мы всегда встречались в пивных или на улице.
– Тогда обойди пивные, где Кукуся завсегдатай, его не поймаешь, так, может, у друзей его узнаешь адрес.
– Думаешь, с ним что-то случилось?
– Мало ли, – пожал плечами дед. – Он же пьющий, а еще шебутной, такие часто попадают в неприятности…
– Ты прав. Но пивные открываются после одиннадцати, и в это время там не бывает посетителей.
– До вечера потерпи.
– Но если Данила в беде, я должен поторопиться.
– Да в вытрезвителе он или дома отлеживается после пьяной драки, – отмахнулся старик. – Я за него не переживаю, а вот за тебя – да. Зря ты связался с эти матершинником, называющим себя поэтом. Мне никогда этот мальчишка не нравился, и я был рад, что вы перестали общаться после школы.
– Тогда зачем ты меня посылаешь домой к Кукусе?
– Чтоб ты забрал свои стихи. А то еще возьмет и присвоит их, с него станется… Ребенком он падок был на чужое. Украдкой конфеты у нас из вазочки таскал, взял у тебя конструктор поиграть, но зажал и не вернул, а у меня значок спер. – Дед их коллекционировал и прикалывал к большому красному вымпелу с золотыми кистями. Как-то один из значков пропал. А так как это обнаружилось после визита Кукуси, старик решил, что это он – вор.
– Дед, Данила пишет не только матерные стихи, но и лирические. Так что нет надобности воровать их у других.
– Они так же хорошо написаны, как твои?
– Мне трудно судить, – немного смутился Женя. Он не хотел казаться тщеславным, поэтому не ответил прямо: «Мои – лучше!» – Но зря ты так о Даниле. Он мне искренне помочь хочет. Кукуся сложный человек, порою невыносимый, но не подлый.
– Да откуда ты знаешь, если только по пивным с ним ходил? – досадливо протянул дед. – Пойди и забери блокнот, говорю тебе.
– Если у Данилы все получилось, он у издателя.
– Значит, позвони ему и спроси напрямую, как ему показались твои стихи. Издательство не пивная, уже открыто.
– Я даже имени его не знаю.
– Посмотри Кукусину книгу, на последней странице указаны фамилии редакторов, а через них и на главного выйдешь, – посоветовал дед.
– Он важный человек, вряд ли меня с ним соединят.
– Я нашему президенту смог вопрос задать, – дед потряс в воздухе морщинистым пальцем. – На последней прямой линии. Пробился к самому большому человеку нашей страны! А для тебя проблема до издателя дозвониться?
Бородин помялся, но сказал не то, что хотелось бы услышать деду:
– Нет, я лучше вечера дождусь. Нехорошо прыгать через голову Данилы.
– И в какого ты у нас такой тютя-матютя?
Женя уже не рад был тому, что поделился с дедом своими тревогами. Но с кем еще? Не с Татьяной же. Еще не хватало, чтоб и она его тютей-матютей считала. Хватит того, что ее сестра Бородина малахольным считает – он слышал, как она так о нем отзывалась.
– Спасибо за завтрак, дед. – Женя взял пустые тарелки, в которых до этого лежал омлет с луком, и отнес их к раковине. – Я посуду помою.
– Тебе на работу разве не надо?
– Сегодня выходной.
– Тогда мой. И думай над тем, что я тебе сказал по поводу стихов, Кукуси и его издателя.
Евгений кивнул, чтобы успокоить старика. Тот с возрастом стал очень подозрительным. Во всех он видел воров и мошенников. Естественно, больше всего таких людей было в рядах правительства, но среди простых обывателей они тоже часто встречались. Например, сосед, по мнению деда, воровал у них электричество, продавщица молочного ларька у дома подсовывала просроченные продукты, а дату на них каким-то способом переправляла, а представители пенсионных фондов, распространители Библии, сборщики подписей – наводчики бандитов. Женя считал, что старик перегибает палку, а мама была этому рада. Зато не облапошат его, как некоторых пенсионеров, и не выманят все накопления за какой-нибудь чудо-фильтр или глушитель вредных сигналов.
Помыв посуду, Женя оделся. Натянул джинсы, свитер, куртку на синтепоне. Так намерзся, бегая в рубашке, что решил сегодня утеплиться. Он одевался неброско, недорого, немодно. Отстойно, как говорил Кукуся. Но Бородин считал, что главное – удобство и опрятность. Пусть у Данилы вещи из бутиков, но на свитерах пивные пятна, а на штанинах застывшие брызги грязи. И ботинки не чищены.