Он и внешне был не похож на других мальчиков. Что-то в них было общее во всех, — домашние толстенькие, мягонькие мальчики, которые вырастут в домашних толстеньких мужчин. А Лева был высокий, красивый. И шнурки у него всегда были завязаны.
Почему я вдруг вспомнила все это?
Ах да, Гриша. Гриша был похож на всех остальных — такой довольно мягкий.
Однажды Гриша вышел из аудитории в туалет, а когда возвращался, я ему сказала — позови мне Леву. По телевизору должны были показывать «Вечный зов», и я маялась, смотрела на часы, но уйти домой без Левы не смела. Ослушаться тетю Фиру? Я же не сумасшедшая.
— Позови Леву. Скажи, что у меня живот болит, пусть выйдет…Что вы сегодня так долго?
А Гриша в ответ стал мне рассказывать задачу, какая она и как он ее решает. Он воспринял мой вопрос буквально: что вы делаете? — решаем задачу, я вот так ее решаю… Я вертелась, корчила рожи, а он все говорил и говорил про множества. Наконец я насмешливо сказала: «Я ничего не понимаю в твоей задаче». А он начал рассказывать еще раз — множества, множества… Я демонстративно закрыла глаза, а Гриша все рассказывал, как он решает задачу. Ему было не важно, хочу ли я его слушать, ему было важно рассказать, что ОН хочет. Как будто смотрел не на меня, а в себя — а там задача. Я открыла глаза… а он уже ушел в аудиторию. Прервал внезапно разговор и свалил. Мальчишки все невежливые, но это было другое — я стала ему не интересна, как только он рассказал все, что хотел.
Странно, что в кружке Лева был номером один, впереди Гриши, который решил одну из семи задач тысячелетия. Не знаю, хотел ли он быть первым в кружке. Мама права — что я могу знать о таком человеке. Но мальчики не меняются — ему больше всего важна задача, а Леве важно быть первым.
А теперь Гриша не дает интервью. Почему? А на фига ему разговаривать с журналистами, если они не могут сказать ничего интересного для него?
По-моему, про деньги для него оскорбительно. Он сделал то, что никто не смог сделать, решил такую задачищу, он уже это сделал, так при чем здесь деньги? Его решение прекрасно, как хор ангелов, и вдруг из этого хора — не ангельскими голосами — а чего вы от миллиона-то отказались, вот мы так взяли бы! Вам что, не нужен миллион долларов?
Гриша и журналисты — в разных мирах. Может, их мир плох, а может, чудо как хорош, но он с их миром не хочет иметь ничего общего. Грише можно позавидовать — хорошо бы очертить границы своего мира, залезть с головой под одеяло и не давать интервью. Иногда.
А иногда давать.
Лева сказал — бедный Гриша.
Почему? Потому что УЖЕ доказал. Доказал, и все, миссия окончена, более сложной задачи не найти. Но есть еще остальные шесть задач тысячелетия, почему бы не попробовать? Лева посмотрел на меня как на дурочку.
Ну, откуда мне знать, что это нельзя? Это их математические штучки.
Если Гриша настоящий математик, то Лева, конечно, «какой-то не такой». Лева в этом смысле с нами — то есть как все. Ему хочется, чтобы ему сказали — ух, ты!.. У него много миллионов, и каждый из них ему нужен.
Лева расстраивается.
Что он не доказал гипотезу Пуанкаре.
Неужели все-таки расстраивается, что он не доказал?
И что у него нет такой великолепной внутренней свободы.
А все-таки.
В маткружке Лева был первый.
Гениальный сериал Мэтью Вайнера «Mad men»! Гениальная идея — рекламщики 50-х на Манхэттене! Гениально показана эпоха, а как только сериал начинает казаться немного слишком познавательным, вроде «Исторических хроник», включается драматическая линия. Из-за гениального фона я волновалась за героя так, как будто не знала, чем кончится.
Прекрасные диалоги.
Например.
Рекламщики придумывают рекламу дезодоранта. Бормочут — чего хотят женщины, чего хотят женщины?..
В этом месте я включила паузу и задумалась, — я же сценарист, что бы я написала?
Чего хотят женщины?
Денег?
У нас дома была одна запретная тема, не считая, конечно, секса. Это деньги.
Нельзя было говорить, у кого из наших знакомых большая зарплата, — или маленькая.
Нельзя было говорить, что кто-то что-то купил. Если я пыталась сказать, что Алене с Аришей что-то купили — джинсы, — папа говорил: «Люди с высоким индексом ориентации на материальные ценности менее счастливы».
Нельзя было даже сказать, что Резники не могут позволить себе поехать на Байкал, нужно было говорить «Фирка не хочет на Байкал».
Мама любила повторять «деньги не имеют никакого значения», «деньги не важны», «деньги ничего не меняют в жизни»… Это, конечно, неправда. Деньги меняют людей, портят и др. Это фраза пошлая, — пошло повторять такую безоговорочную истину.
В серии, которую я только что написала, есть тетка, которая все время говорит — я никогда не считаю чужие деньги, НО… и дальше подробно, кто что купил.
Может быть, женщины хотят, чтобы у них не было меньше денег, чем у других?
Включила. Посмотрим, что они придумали.
Диалог рекламщиков:
— Чего хотят женщины?
— Всего. Особенно того, что есть у других.
Вот лучше и не скажешь. ЖЕНЩИНЫ ХОТЯТ ВСЕГО, И ОСОБЕННО ТОГО, ЧТО ЕСТЬ У ДРУГИХ.
Ленинградский математический кружок Дворца пионеров для одаренных детей был одним из самых сильных маткружков в Советском Союзе, готовил участников городских, всесоюзных и международных математических олимпиад.
Из книги «История математического образования в СССР»:
Задача 1
В классе у всех учеников разное число волос. При этом учеников в классе больше, чем число волос у любого, и нет ученика, у которого ровно 100 волос. Каково наибольшее количество учеников в этом классе?
Задача 2
Сумма 123 чисел равна 3813. Доказать, что из этих чисел можно выбрать 100 с суммой не меньше 3100.
Объяснение задач. Обе задачи решаются с помощью принципа Дирихле. Формулировка принципа Дирихле очень проста: «В n клеток нельзя посадить больше n кроликов, если в клетке помещается только один кролик». Принцип Дирихле имеет обобщения, например:
— если kn + 1 предметов разбиты на к групп, то в одной из групп не меньше n+1 предметов,
— если сумма n чисел больше nk и m меньше n, то можно выбрать m из этих n чисел с суммой больше mk.
Из сборника «Математический кружок» Дворца пионеров, первый год обучения (пятый класс).
ЭТО — для пятого класса?! Как бы ни убеждал нас сборник задач маткружка, что вся эта история с кроликами в клетках ОЧЕНЬ ПРОСТА, при мысли о kn + 1 кроликов, шныряющих между k клетками, хочется помотать головой, робко улыбнуться, развести руками, — о нет, я не могу, не могу… И разве может нормальный человек выбрать 100 чисел из 123 с суммой не меньше 3100?
Фира не могла. Она, учитель математики, не могла решить задачи для маткружка! Но здесь недостаточно было знаний, здесь включалось волшебство. И мысль, что Лева, ее малыш, ее Неземной, — может, вызывала в ней сладкий трепет, такой, что возникает при остром физическом удовольствии или при встрече с необыкновенной, пронзительной красотой. Фиру завораживало даже название тонкой серой книжечки, шрифт, запах, слова в предисловии — «для одаренных детей».
Последующая жизнь Резников — это уже непосредственно Левина биография, потому что это была история борьбы Фиры за Леву… или с Левой.
За десять лет жизнь обеих семей, Резников и Кутельманов, окончательно определилась, затвердела, перешла из состояния радостных надежд в состояние «дальше уже всегда будет так», и положение двух семей было неравное.
Эмка был уже не молодой Кутельман, подающий надежды сын знаменитого профессора Кутельмана, он уже сам был профессор Эммануил Давидович Кутельман. Казалось, последние годы обе семьи только и отмечали его достижения: Эмка блестяще защитил докторскую, Эмка стал заведующим кафедрой, у Эмки вышел учебник, Эмка получил премию, Эмка купил машину, Эмка, Эмка, Эмка…
А Илья все еще не кандидат и, скорей всего, уже никогда не будет. «Никогда» — слово, которое Фира не любила.
Фира больше о диссертации Ильи не говорила, даже с Кутельманами, — тем более с Кутельманами. Напрасно она тогда настояла, чтобы Эмка взял Илюшку в аспирантуру, ничего хорошего из этого не вышло!
Ничего хорошего из этого не вышло, — не вышло диссертации, зато вышло много неловкостей.
Кутельман до сих пор вздрагивал при мысли, в скольких кабинетах он унижался, чтобы взять Илью к себе в аспирантуру.
Блестящий план Фиры и Фаины состоял в следующем: «целевая аспирантура». Котлотурбинный НИИ направляет Илью в аспирантуру в университет, на матмех, где его принимает в объятия Кутельман. За место в целевой аспирантуре не ведется такая яростная борьба, как за очную аспирантуру, за целевую аспирантуру Ильи платит его институт, университету это ничего не стоит, — и никаких проблем не возникнет. Но в университете дело пошло совсем не так легко, как казалось Фире, — «Эммочка как-нибудь все устроит». У начальства возник вопрос — почему доктор физико-математических наук Кутельман хочет взять к себе в аспирантуру никому не известного инженера без единой научной публикации? Кутельман сочинил что-то откровенно немыслимое — практическую пригодность разрабатываемого им математического аппарата необходимо проверить именно на результатах исследования, которое проводится в Котлотурбинном НИИ. Начальство вполне резонно попросило уточнить — почему именно Резник? Кутельман придумал резоны. Ему нужен именно Резник. Затем обнаружились новые препоны: Резник — еврей, зачем еврей, если можно взять русского? К тому же Кутельман сам еврей — и протежирует еврею, это уже выходит за все допустимые рамки.
Кутельман ходил по инстанциям, настаивал, неловко подсовывал бумаги, краснел, смущался, чертыхался, нервно перебирал руками, кусал губы… дошел до проректора, пообещал взять еще двух аспирантов, племянника проректора и его жену, — разрешили!.. Тема будущей диссертации Ильи звучала приблизительно так: «Методы решения осесимметричных и других пространственных задач теории упругости при помощи аппарата аналитических и обобщенных аналитических функций на примере…»