Конечно, если Фоут не ошибся. Вдруг это никакой не «Гештальтмахер»? Как можно быть окончательно уверенным, не вскрыв машину и не узнав, как она работает?
Так что пока Вебстер Фоут со своими помощниками будет вскрывать машину — процесс обещал быть длительным и трудоемким. И все это время Броуз будет вызывать его по видфону и спрашивать: какие улики обнаружены, на кого они указывают?
«На вас, мистер Броуз», — желчно подумал Фоут. Он так и видел, как произносит: «Вы — убийца. Следовательно, я предъявлю вам обвинение, арестую вас и прослежу, чтобы вы предстали перед Прим-Советом».
Весело, нечего сказать!
На самом деле веселого было мало. И в подобной перспективе, и в мыслях о том, чего будет стоить вскрыть эту штуковину, что занимает соседнее сиденье. Корпус у нее из прочного пластика — настолько прочного, что ни обычное сверло, ни термо-поле…
И еще одна мысль донимала его, точно заноза: существует ли вообще Тэлбот Янси? И если существует — как такое возможно?
Все это было выше его понимания.
Но это была его работа. Его работа требовала, чтобы именно он и никто другой разобрался в происходящем. Если не он, то кто же еще?
Не стоит ничего сообщать Броузу, решил Фоут. До поры до времени. А если и сообщить, то лишь необходимый минимум.
Его интуиция, его мистическое ясновидение подсказывали: никому — и в том числе ему самому — не будет пользы, если Стэнтону Броузу станут известны факты, установленные в процессе расследования.
Поскольку Броуз — и именно это делало его столь неудобным — может догадываться, что именно против него затевают, а самое главное — точно знает, как с этим поступить.
Глава 22
— Похоже, койки для тебя у нас нет, Ник, — печально объявил Джек Блэр, бородатый бывший «термит». — Пока нет. Придется, видно, тебе поспать на полу.
Они стояли посреди подвала здания, в котором когда-то помещалась штаб-квартира крупной страховой компании. Компания давным-давно исчезла вместе со своим железобетонным зданием, зато подвал сохранился в целости и сохранности. За что и пользовался всеобщей любовью.
Николас огляделся и увидел вокруг множество других бывших «термитов», ныне живущих, так сказать, на поверхности. И тем не менее все они казались начисто лишенными чего-то, что когда-то полностью принадлежало им, лишенными привычной жизни, даже в физическом смысле, того, что всегда им принадлежало.
— Да, конечно, я понимаю, что это не лучший способ вернуться на родную землю, — заметил Блэр, увидев выражение его лица. Может, мы были недостаточно смиренными?
— Или слишком кроткими, — сказал Николас.
— Со временем начинаешь испытывать ненависть, — резко заметил Блэр. — Желание добраться до их глоток. Идея неплоха. Но только как претворить ее в жизнь? Если придумаешь что-нибудь, расскажи. Расскажи нам всем. А пока… — он обвел взглядом подвал. — Пока тебе нужно где-то спать. Лантано дал нам…
— Очень хотелось бы взглянуть на этого Лантано, — сказал Николас. — Похоже, только у этого янсмена есть один-два приличных гена. — А еще, подумал он, с его помощью, скорее всего, и удастся добыть артифорг.
Блэр сказал:
— Думаю, ты очень скоро познакомишься с ним. Он очень скоро появится здесь. Ты его сразу узнаешь — у него характерный темный цвет кожи. Это радиационные ожоги. — Он поднял голову и сказал: — А вот и он.
Человек, спустившийся в подвал, был не один. За его спиной виднелись несколько жестянок, тащивших на спинах здоровенные ящики с припасами для бывших «термитов», прячущихся в развалинах. Кожа его действительно была темной, более того, еще и красноватой. Но, тут же сообразил Николас, это вовсе не было следствием радиационных ожогов.
И пока Лантано шествовал по подвалу, пробираясь между коек, то и дело перешагивая через лежащих людей и их скромные пожитки, порой здороваясь, кому-то улыбаясь, Николаса внезапно осенило. Боже мой, когда Лантано появился в подвале, он выглядел настоящим видавшим виды иссушенным возрастом стариком, а теперь, вблизи, Лантано кажется человеком вполне средних лет. Аура преклонного возраста оказалась иллюзией, вызванной комплекцией янсмена, а также некоторой скованностью его походки. Создавалось впечатление, что он больше всего на свете боится споткнуться, упасть и покалечиться.
Николас подошел к нему, и сказал:
— Мистер Лантано!
Их благодетель, сопровождаемый свитой жестянок, которые вынимали из сумок принесенные продукты и раздавали их бывшим термитам, остановился и взглянул на Николаса.
— Слушаю вас, — сказал он с едва заметной улыбкой.
Блэр дернул Николаса за рукав.
— Слушай, только не доставай его. Не забывай, он болен. Радиация. Ему нужно как можно быстрее вернуться на виллу и отдохнуть. — Он обернулся к гостю: — Верно ведь, мистер Лантано?
Темнокожий человек кивнул, не отрывая взгляда от Николаса.
— Да, мистер Блэр. Я действительно болен. В противном случае я навещал бы вас чаще. — Лантано отвернулся, чтобы проверить, насколько быстро и эффективно его жестянки распределяют принесенные продукты, больше не обращая внимания на Николаса.
— Похоже, его постоянно подавляли и презирали, — сказал Николас.
Лантано тут же обернулся и пристально взглянул на него. Его темные, глубоко посаженные глаза теперь полыхали внутренним огнем, как будто собираясь взорваться. Казалось, что это внутреннее пламя вот-вот выжжет их, и Николас вдруг испытал какой-то благоговейный трепет.
— Да, друг мой. Что вы хотели попросить? Может, раскладушку?
— Кстати, было бы неплохо, — вмешался Блэр. — У нас действительно не хватает спальных мест, мистер Лантано. — Еще коек десять — просто так, на всякий случай, поскольку то и дело появляются люди вроде этого Ника Сент-Джеймса. Причем с каждым днем их становится все больше и больше.
— Возможно, иллюзия потихоньку выцветает, — сказал Лантано. — Ошибка тут, ошибка там. Неизвестно откуда взявшийся слабенький видеосигнал… Слушайте, Ник, а вы случаем не из-за этого выбрались наружу?
— Нет, — ответил Николас. — Мне нужна поджелудочная. При мне целых двадцать тысяч долларов.. — Он машинально сунул руку в выпотрошенный накануне жестянкой карман. Но бумажника там не оказалось. То ли вывалился, когда жестянка его обыскивала, то ли вывалился, пока та тащила его… а может, он и сам потерял его по дороге… он не имел ни малейшего понятия. Николас растерянно развел руками, не зная, что сказать или сделать, и просто молча уставился на Лантано.
Тот немного помолчал, затем сказал:
— Видите ли, Ник, я все равно ничем не смог бы вам помочь. — Говорил он едва слышно, но в голосе ощущалось искреннее сочувствие. А самое главное — глаза. Они по-прежнему горели. В них все еще пылало пламя, не свойственное обычному человеку. Нет, оно было поистине первородным — шло из глубин человеческого, а может, даже и животного естества. Его питал какой-то неведомый источник потусторонней энергии, о существовании которой Николас не имел ни малейшего понятия.
— Так вот, я и говорю, — напомнил Блэр. — У Броуза…
Лантано перебил его:
— Нет, не так. Евангелие гласит: «Один будет презрен, другой отвержен». Вы имели в виду меня? — Он обвел рукой сопровождающих его жестянок, которые к этому времени как раз закончили раздавать гостинцы экс-«термитам». — Вообще-то, Ник, я в полном порядке. У меня около сорока жестянок, а это для начала вовсе не плохо. Особенно, учитывая то, что с точки зрения закона это пока не полноценное поместье, а просто радиоактивное пятно.
— А как же цвет вашей кожи? — спросил Николас. — Вы выглядите…
— Послушай, ты! — рявкнул Блэр, оттаскивая его от Лантано. А потом негромко, сердито шепнул: — Чего ты добиваешься? Хочешь достать его? Лантано ведь и так знает, что обожжен. Господи, но ведь он постоянно приходит сюда и раздает…
— Все верно, только это не ожоги, — сказал Николас. Этот человек — индеец, сказал он себе. Судя по носу, чистокровный чероки. Интересно, зачем он тогда выдает цвет своей кожи за радиоактивные ожоги? Разве есть закон, препятствующий индейцам становиться… как, бишь, они называются?… Ах да, янсменами? Во всяком случае, они представляют собой часть правящих. Может, как в старые времена, такая роль отводилась только белым — как в прошлые столетия с их расовыми предрассудками?
Лантано сказал:
— Мистер Сент-Джеймс… Ник… Мне очень жаль, что вам сегодня пришлось пережить столь неприятную встречу с моими слугами. Понимаете, эти две жестянки были настроены столь воинственно, поскольку… — Говорил он очень спокойно, как будто все, что успел сказать Николас, ничуть его не задело, — получалось, вопрос с цветом кожи нимало его не волновал, а, следовательно, Блэр заблуждался. — Другие владельцы поместий, — продолжал Лантано, — граничащих с этим, очень хотели бы завладеть моей территорией. Они постоянно посылают своих жестянок со счетчиками Гейгера, чтобы замерить уровень радиации. Надеются, что он все еще слишком высок и скоро прикончит меня. В этом случае участок снова стал бы свободным. — С этими словами он улыбнулся. Мрачно.
— А что, он все еще слишком радиоактивен? — спросил Николас. — Что говорят данные замеров?
— Ничего они не говорят. Поскольку никто из тех, кто пытается их проводить, не выживают. Мои металлические друзья уничтожают их — насколько радиоактивен участок, исключительно мое личное дело. Но, понимаете… это делает жестянок крайне опасными. Попытайтесь понять, Ник, мне пришлось набирать в основном старых, опытных бойцов. Мне просто необходимы были их непреклонность, опыт и способности. Янсмены — думаю, вам знакомо это слово — отдают предпочтение новеньким, с пылу с жару жестянкам, свежесобранным в танках. Но у меня есть серьезная проблема: я вынужден защищаться. — Он говорил это едва ли не нараспев, как будто произнося какое-то заклинание, голос был тихим, и Николасу приходилось напрягать слух, чтобы разобрать слова. Такое впечатление, подумал он, будто Лантано становится каким-то нереальным, медленно растворяется в воздухе.