Интересно, подумал он: слышала ли Рита объявление? Или она до сих пор нежится в душе, время от времени отпуская в его адрес реплики?
— Ну как старина Соуза? — обернувшись к Николасу, шепотом спросил Нуньес. — Есть улучшения?
— При панкреатите… вы что, шутите?
Этот комиссар — действительно идиот, или только притворяется?
— Между прочим, я отправил наверх уже пятнадцать прошений, — заметил Нуньес.
— Верю, — кивнул Николас. — И ни в одном не было официального запроса на предоставление артифорга поджелудочной, который Кэрол могла бы ему пересадить.
— Нет, я просто просил перенести ближайшую проверку, — и, почти извиняясь, Нуньес продолжал: — Ник, политика — это искусство возможного; не исключено, что нам предоставят отсрочку, но поджелудочной нам не получить ни за какие коврижки. Этого у них просто нет. Понимаешь, нам придется списать Соузу, а на его место назначить кого-нибудь из младших механиков. Уинтона, например. Или Боббса, или…
В этот момент огромный экран из серого стал ослепительно-белым. И спикер-система произнесла:
— Добрый вечер.
Полторы тысячи зрителей в Оргзале привычно пробормотали в ответ:
— Добрый вечер.
Это было привычной формальностью: никакой обратной связи с поверхностью не было. Информация шла только в одном направлении — вниз. Только с поверхности под землю.
— Программа новостей, — возвестил голос из динамиков. На экране появился стоп-кадр: горящие и рушащиеся здания. Затем картинка ожила. Под звуки, похожие на отдаленный рокот странных инопланетных тамтамов, здания превращаются в пыль — одно за другим, дождем каменных осколков осыпаются на землю, буквально растворяясь в воздухе. На их месте остается лишь дым, а в дыму бесчисленные «жестяные девы», которые до сих пор удерживали Детройт, — разбегаются, точно муравьи, выпущенные из невидимой банки. И какая-то невидимая сила методично давит их, точно муравьев.
Планы становились все крупнее, грохот изливался из динамиков. Похоже, камера была установлена на одном из спутников-шпионов Зап-Дема, она демонстрировала картину всеобщего разрушения. Общественные здания: библиотека, церковь, школа, банк. Возможно, это были комбинированные съемки. Потом, с небольшим замедлением, камера показала, как здания распадаются едва ли не на молекулы, превращаются в пыль, из которой когда-то возникли.
«А ведь там, наверху, вполне могли бы быть мы. А не жестянки. Когда я был мальчишкой, мы с родителями целый год жили в Детройте».
Господи, благодарю тебя за всех нас, комми и американцев. За то, что война началась на колонизованной планете, из-за спора о том, кому именно — Зап-Дему или Нар-Дему — должна принадлежать основная часть ее поверхности. Именно благодаря этому в течение года, пока шла война на Марсе, население Земли успело спрятаться в подземные убежища. И, подумал он, мы все еще тут. Конечно, ничего хорошего в этом нет, но мы все еще целы — в отличие от них. Он не мог отвести глаз от экрана, где целый взвод жестянок плавился в огне — они действительно плавились, как жестяные банки. Самое страшное, что они продолжали двигаться, растекаясь на ходу. Ник не выдержал и отвел глаза.
— Ужас какой! — шепнул комиссар Нуньес, сидящий рядом с ним с посеревшим лицом.
В этот момент на пустое кресло справа от Николаса опустилась Рита. На ней был купальный халат и шлепанцы. Вместе с ней пришел и младший брат Николаса Стью. Оба тут же, так ничего ему и не сказав, уставились на экран — как будто Николаса вообще здесь не было. На самом деле каждый из присутствующих в Оргзале был один на один с катастрофой, которая происходила перед ними на гигантском телеэкране. Наконец диктор объявил:
— Вы… видели… Детройт. 19 мая 2025 года от Рождества Христова. Аминь.
Им хватило нескольких секунд, чтобы разрушить защитный барьер, окружающий город, ворваться внутрь и сделать это.
Детройт продержался почти пятнадцать лет. Что ж, на очередном заседании Верховного Совета в Кремле, который они берегут как зеницу ока, маршал Харензанный сможет нанять художника, чтобы тот в качестве символа очередной победы нарисовал на двери зала заседаний еще одну маленькую башенку. Теперь у него на счету еще один американский город.
И тут… Николас еще был охвачен ужасом. На его глазах был обращен в пыль еще один из немногих оставшихся столпов западной цивилизации, в которую он искренне верил и которую по-настоящему любил. И несмотря на этот ужас, в голове Николаса уже шевелилась унизительная, эгоистичная мысль. Это означает, что план опять повысят. С каждым днем наверху остается все меньше людей, и все больше спрашивают с нас — с тех, кто внизу.
— Сейчас Янси все объяснит, — пробормотал Нуньес. — Ну, как такое могло случиться. Слушай внимательно.
И, конечно же, Нуньес оказался прав, потому что Протектор никогда не сдавался. В своем нежелании признать, что этот последний удар является смертельным, он был похож на огромную старую упрямую черепаху — это его качество всегда восхищало Николаса.
И вот теперь…
Они наконец таки добрались до нас, понял Николас… и даже до тебя, Тэлбот Янси, наш дух-пол-военачальник, которому до сих пор хватает мужества жить на поверхности, в своей крепости в Скалистых горах. Даже тебе, дружище, вряд ли удастся исправить положение.
— Американцы, друзья мои, — раздался голос Янси, в котором не слышалось даже намека на усталость или раздражение. Николас заморгал, потрясенный силой этого человека. Янси казался абсолютно невозмутимым. Он оставался верен своим корням, своему вест-пойнтскому воспитанию. Он тоже видел, что произошло, принял это и понял. Тем не менее он не позволил эмоциям выбить себя из колеи, лишить спокойствия и мудрости.
— Теперь вам известно, — продолжал Янси негромким голосом человека средних лет, голосом умудренного опытом солдата, Крепкого телом и твердого духом, который способен оставаться таким еще многие годы…
…ничего общего с нынешним подопечным Кэрол — высосанной оболочкой, умирающим предметом, распластанным на больничной койке…
— …что случилось ужасное. От Детройта не осталось ничего, а вы знаете, какой вклад вносили все эти годы его заводы-автоматы в производство военной техники. Теперь мы лишились их. Однако при этом мы не потеряли ни одной человеческой жизни — единственной ценности, с которой мы не можем, не хотим расстаться.
— Здорово сказано, — заметил Нуньес, делая пометки.
За спиной Нуньеса беззвучно возникла Кэрол Тай — как обычно, в белом халате, в туфлях на низком каблуке. Он инстинктивно привстал и оказался с ней лицом к лицу.
— Он умер, — сказала Кэрол, — Соуза. Только что. Я сразу же заморозила его… я находилась при нем до последнего, так что не потеряла ни секунды. Мозговые ткани остались в целости и сохранности. Он… просто ушел.
Она попыталась улыбнуться, но не удержалась, и из ее глаз хлынули слезы. Ник был потрясен — он никогда не видел Кэрол плачущей, и что-то в нем закричало от ужаса: это было нечестно.
— Они хотят сломить нас, — трансляция из крепости Эстес-Парк продолжалась. На экране появилось лицо самого Янси, а кадры военной хроники — клубящиеся облака пыли, которая превращалась в раскаленный газ, — растаяли на заднем плане. Несгибаемый, твердый как сталь человек за массивным дубовым письменным столом говорил с ними из своей крепости, которую Советы так и не смогли найти. Им не помогло даже такое ужасное смертоносное оружие, как «Сино-двадцать» — новейшие самонаводящиеся ракеты.
Николас усадил Кэрол рядом и привлек ее внимание к экрану.
— С каждым днем, — говорил Янси, причем голос его был исполнен гордости — достойной и оправданной гордости, — мы становимся все сильнее. Не слабее. Вы — становитесь все сильнее.
И можно было поклясться: сейчас он смотрит прямо в глаза всем и каждому: Николасу и Кэрол, Дейлу Нуньесу, Стью, Рите, каждому из обитателей «Тома Микса». Всем, кроме Соузы, который только что умер. Когда ты мертв, подумал Николас — никто, даже сам Протектор, не может убедить тебя в том, что ты стал сильнее. Ты умер, и мы все тоже умерли. Вместе с тобой. Если только не удастся достать — за любую цену, на самом черном рынке, торговцы которого ради денег готовы ограбить даже военный госпиталь — эту самую поджелудочную железу.
Николас осознал еще кое-что. Рано или поздно — пусть даже это противозаконно — ему все равно придется подняться на поверхность.
Глава 3
Когда железобетонное лицо Тэлбота Янси — лицо человека, который выше их всех — наконец исчезло с экрана, и светящаяся поверхность вновь стала серой, комиссар Дейл Нуньес вскочил с кресла и объявил, обращаясь ко всем присутствующим:
— А теперь, ребята, ваши вопросы.
Слушатели оставались безучастными — в той мере, настолько это могло сойти с рук.
На правах народного избранника Николас встал и обратился Дейлу:
— Нам нужно провести совещание с правительством Эстес-Парка, — сказал он.
Откуда-то из задних рядов, чей-то голос — то ли мужской, то ли женский — резко спросил:
— Президент Сент-Джеймс, это правда, что Соуза умер? Я вижу здесь доктора Тай.
— Да, это правда, — ответил Николас. — Но он в глубокой заморозке, так что у нас еще осталась надежда. А теперь, друзья, давайте обсудим то, что сказал Протектор. Перед его выступлением вы видели взятие и уничтожение Детройта. Вам отлично известно, что мы не справляемся с планом — в этом месяце мы должны поставить двадцать пять «жестяных дев», а в следующем…
— В каком еще следующем? — перебил его кто-то из середины зала. В голосе сквозило отчаяние и безнадежность. — В следующем месяце нас уже не будет.
— Допускаю, — ответил Николас. — Но эту ревизию мы переживем. Позвольте напомнить вам кое-что. Первое взыскание — это снижение пищевого рациона на пять процентов. Затем нам начнут присылать призывные повестки, и только если эти меры не подействуют, к расстрелу приговорят каждого десятого — но не более. И лишь в том случае, если мы на протяжении трех месяцев не будем справляться с планом, нас, возможно — подчеркиваю, возможно, — закроют. Даже в этом случае у нас остается право обратиться в Верховный суд Эстес-Парка. Могу вас заверить: прежде чем подчиниться решению о полном закрытии, мы обязательно воспользуемся этой возможностью.