Когда Фут и два его лиди, оба опять нагруженные тяжелыми чемоданами, возвращались в свой флэппл, детектив сказал себе: интересно, чью же карту выплюнет компьютер… и, теоретически, по крайней мере, приведет в действие колеса уголовного преследования. Кого именно из класса Янси-мэнов была запрограммирована подставить эта машина, этот гештальт-махер? Он осторожно поставил фальшивый телевизор на сиденье рядом с собой, вновь почувствовав его непривычно большой вес – ту характеристику, которую машина не могла скрыть и которая в итоге ее и выдала… она могла мимикрировать под любой предмет приблизительно ее размера, но не могла по своей воле отказаться от воздействия земного притяжения.
В общем, он уже представлял себе, чья же именно карта выпадет из компьютера. Но ему было бы интересно проверить свои предсказательные способности.
Три часа спустя, хорошенько вздремнув, пока его флэппл летел на автопилоте, Уэбстер Фут прибыл в Москву.
Под ним лежали инсталляции киностудии Айзенбладта, напоминающие рассыпанные капризным ребенком из ящика по полу игрушки; с привычным интересом разглядывая эту гигантскую фабрику подделок, Фут уставился вниз, отмечая, что с его последнего визита сюда студия еще больше разрослась: ввысь поднялись несколько новых зданий из склеенных вместе обломков; зданий, построенных лиди и, скорей всего, уже нестройно гудящих деловитой фальсификацией, выдавая на-гора поддельные разрушения городов… он припомнил, что по графику Агентства следующим должен был стать Сан-Франциско, а это, без сомнения, означало мосты, воду, холмы – серьезная строительная задача для всех участвующих в проекте профессионалов.
А там, где когда-то стоял Кремль – пока американская самонаводящаяся ракета «Царица Дидона» в Третью мировую не стерла его с лица Земли до последней крошки старинного красного кирпича, – располагалась вилла маршала Харензани, второе по величине поместье на планете.
Конечно, поместье Броуза в Женеве было намного больше. И все же этот огромный парк с его могучими, словно дворцы, центральными зданиями, хвастливыми и кичащимися, и в самом деле впечатлял. И главное, у поместья Харензани не было той черной, гнетущей ауры, что у владений Броуза; не было ощущения какой-то злобной твари, висящей там вниз головой, закутанной в древние и драные крылья. Как и его коллега из ЗапДема, маршал все же прежде всего был солдатом, а вовсе не политкомиссаром. Обыкновенный любитель мальчишников, разве что с необыкновенными возможностями; сибарит. Человек, любящий жизнь.
Но точно так же, как и генерал Хольт – каждый с армией закаленных и обстрелянных лиди в формальном подчинении, – он оставался под ярмом, под игом Броуза.
И пока его флэппл заходил на посадку, Фут задавался давним вопросом: как, каким образом это восьмидесятидвухлетнее, наполовину уже в маразме, но все еще дьявольски пронырливое колоссальных размеров чудище, весящее бог знает сколько фунтов, ухитряется сохранять свою власть? Правда ли, что у себя в Женеве Броуз владеет и распоряжается неким электронным ключом или какой-то другой безотказной хреновиной, которая в случае кризиса отстранит Хольта и Харензани от их командования большинством лиди в мире? Или у него есть какой-то другой, не столь грубый и более глубокий, метод контроля?
Видимо, это было тем, решил он, что секта христиан называла апостольской преемственностью. Рассуждения строились следующим образом: перед Третьей мировой войной верховную власть как в НарБлоке, так и в ЗапДеме осуществляли военные элиты; все гражданские управленческие структуры были не более чем реликтами эпохи Лиги Наций. И эти соперничающие близнецы управляли посредством некоего полубога, а именно фабрики лжи Готтлиба Фишера; управляли при помощи циничной и профессиональной манипуляции всеми средствами массовой информации, вплоть до стен деревенских амбаров, но как конкретно управлять, манипулировать СМИ, военные не знали; этим знанием обладал лишь Фишер. А потом началась война, и две элиты договорились между собой. Вот только Фишер к тому времени был мертв – но у него остался один ученик. Стэнтон Броуз.
Но кроме этого, похоже, было что-то еще, глубже. Возможно, харизма. Та магическая аура, которой обладали величайшие лидеры в истории – Ганди, Цезарь, Иннокентий III, Валленштейн, Лютер, Рузвельт. А может быть, просто «Броуз – это Броуз»? Он был у власти с самого конца войны, полубог, на сей раз добившийся верховного положения. Но даже и до этого он был весьма влиятелен; он унаследовал – буквально, в судах, – все студии и оборудование, что принадлежали Фишеру. Ту фабрику лжи, без которой не обойтись – sine qua non.
И еще эта странная гибель Фишера, столь внезапная и трагичная, далеко в космосе.
Хотел бы я, пожелал про себя Фут, располагать тем ковшом времени, к которому Броуз имеет доступ через секретный сектор архивов оружия. Я бы отправил в прошлое целую пачку следящих устройств, с аудио– и видеозаписью… я бы приделал электронные хвосты к задницам и Броуза, и Фишера в те дни, начиная с 1982-го; и особенно я бы установил наблюдение за Готтлибом Фишером вплоть до момента его смерти, просто чтобы узнать, что же на самом деле произошло, когда его корабль при посадке на Венеру попытался включить тормозные двигатели – включил их и взорвался.
Когда он выходил из флэппла, видеофон его корабля сказал «пиннннгггг». Вызов пришел из лондонской штаб-квартиры корпорации; скорее всего, от Сенсио, который заменял его там на время отсутствия.
Ступив обратно в корабль, Фут включил видеофон.
– Да, мальчик мой.
На экране появилось миниатюрное изображение лица Сенсио.
– Я получил анимацию кадров из сектора, откуда был направлен тот уничтоживший лиди луч.
– Какой луч?
– Тот, что уничтожил двух лиди, принадлежавших Янси-мэну Дэвиду Лантано. Вы, вероятно, забыли.
– Да, теперь я вспомнил. Продолжай. Кто или что выпустило этот луч? Янси-мэн, но кто именно из них?
Сенсио сказал:
– Наш кадр, как вы понимаете, был снят ровно вертикально сверху. Поэтому мы с большим трудом смогли увидеть эту фигуру. Но… – Он смолк.
– Ну давай же, не тяни, – сказал Фут. – Я на пороге офиса маршала Харензани, и…
– Человеком, который выпустил этот луч, – выпалил Сенсио, – согласно съемкам нашего спутника, был Тэлбот Янси. – Он подождал, но Фут не сказал ничего. – Я имею в виду, – уточнил Сенсио, – он выглядел как Янси.
– Насколько похож?
– В точности. Мы увеличили до натуральной величины. В точности то, что вы… в смысле они видят на своих телеэкранах. Никакой ошибки.
И мне сейчас придется идти в офис к Харензани, подумал Фут, ну просто очень своевременная новость.
– Хорошо, мальчик мой, – сказал он. – Спасибо. И, кстати, отдельное огромное спасибо за тончайший психологический расчет, позволивший тебе доставить мне эту информацию именно сейчас. Когда она мне более всего нужна. – Он прервал видеосвязь, поколебался, а потом пошел прочь от припаркованного флэппла, оставив своих лиди на борту неактивными.
Это все сделал Янси, подумал он. Убил Арлин Дэвидсон, потом Боба Хига, потом Верна Линдблома, затем он убьет Джозефа Адамса, после этого, наверное, самого Броуза, ну и под конец, на десерт, и меня тоже.
Манекен, прикрученный к дубовому столу, управляемый Мегаваком 6-V. Стоял за валуном в шайеннской горячей зоне и расстрелял из неизвестного оружия двух опытных лиди. Спасая чью-то жизнь – без сомнения, всего лишь очередного несчастного танкера, что пробурил себе дорогу наверх, чтобы глотнуть немного воздуха и еще раз взглянуть на солнце. Теперь уже бывшего танкера, сидящего где-то в руинах Шайенна со всеми остальными, бог весть зачем живущего и чего ожидающего. А потом этот манекен, этот симулякр, известный как Тэлбот Янси, вернулся к своему дубовому столу, прикрутился обратно и возобновил свое управляемое компьютером существование в качестве оратора. И никто в Агентстве ничего не заметил.
С тяжелым вздохом, признавая безумие происходящего, Уэбстер Фут двинулся дальше, к спуску с посадочной площадки на крыше, к офису маршала Харензани.
Полчаса спустя, с объемистым документом, дающим законное право на использование компьютера и врученным ему одним из клерков Харензани, он встал перед огромным советским компьютером BB-7 и с помощью вежливых и дружелюбных русских техников загрузил в него те семь фальшивых улик, которые нашли его лиди-криминалисты, а предварительно выложил цепочкой убийца Линдблома, гештальт-махер.
BB-7, возвышающийся перед ним до самого потолка, начал обработку, начал сортировку своего перечня людей. И вскоре, как Фут и ожидал, одна-единственная перфокарта выскользнула из щели и упала в приемную корзину.
Он поднял перфокарту и прочитал напечатанное на ней имя.
Его предсказательные способности подтвердились еще раз; он поблагодарил русских техников за помощь, нашел выход на крышу и поднялся к своему запаркованному флэпплу.
На карте значилось – БРОУЗ, СТЭНТОН.
Как он и предполагал.
Если бы машина, гештальт-махер, которая сейчас покоилась рядом с ним в своем защитном облике переносного телевизора, смогла уйти – если бы у Линдблома не оказалось датчика смерти, – то улики с точки зрения закона указывали бы абсолютно однозначно в сторону Броуза. Казалось безупречно доказанным, что Стэнтон Броуз, человек, что нанял Фута расследовать это преступление, и был убийцей. Но, само собой, Броуз им не был; предмет рядом с Футом доказывал это.
Если только он не ошибался. Что, если это не гештальт-махер? Он ведь не сможет сказать наверняка – не сможет доказать это, – пока не вскроет машину, не увидит своими глазами ее внутреннюю механику.
А тем временем, пока он со своими техниками будет пытаться взломать машину – о, какая долгая, тяжелая борьба им предстоит! – Броуз будет пилить его по видеофону, требуя сообщить, что показали улики, собранные на вилле Линдблома. На кого они указывают?