победить.
– Блаженны миротворцы, – проговорил Николас. И смолк. Похоже, больше сказать ему было нечего. Он не мог сказать то, что знал; то, что его многолетнее увлечение, интерес к североамериканским индейцам, их артефактам и культуре позволило ему понять; то, что все остальные бывшие танкеры вокруг него не понимали и понять не могли; их собственная радиофобия, развившаяся и укоренившаяся в них за годы под землей, а теперь и еще выросшая, повела их неверным путем, скрыла от них то, что для его глаз было очевидным.
И все же его удивляло, почему – не менее очевидно – Лантано позволял им думать о себе как об обожженном, пострадавшем. И он действительно казался травмированным. Пусть не в отношении кожи, но гораздо глубже. Так что в главном бывшие танкеры были правы.
– А почему, – спросил Лантано, – миротворцы блаженны?
Его вопрос поставил Николаса в тупик. И ведь он сам это сказал!
Он сам толком не знал, что имел в виду; мысль возникла при взгляде на Лантано; вот и все, что он знал, точно так же, как другая, пришедшая мгновение назад – откуда-то из-за грани времен, из глубин подсознания, – о человеке, что был презрен и умален. А тот человек был… что ж, он-то сам точно знал, кем был тот человек, пусть большинство жителей «Том Микс» и посещали воскресные службы чисто формально. Но для него все это было реальным; он верил. Точно так же как верил, хотя точнее будет сказать опасался, что рано или поздно им придется изучать, как выживали индейцы Северной Америки, потому что им самим может пригодиться умение изготавливать кремневые наконечники для стрел и обрабатывать шкуры животных.
– Навести меня, – сказал Лантано, – на моей вилле. Несколько комнат уже готовы; я могу жить с комфортом, пока шумные металлические люди вкалывают, таская бетонные блоки и обломки, что когда-то составляли здания банков, и дорожные эстакады, и парковки, и…
Николас перебил его:
– А могу я остаться там? Там, а не здесь?
После паузы Лантано ответил:
– Конечно. Ты можешь обеспечивать безопасность моих жены и детей от посягательств лиди четырех соседних поместий, пока я в Агентстве; ты можешь возглавить мои скромные защитные полицейские отряды. – Обернувшись, он подал знак своим лиди; те начали цепочкой покидать подвал.
– Ну, я тебе доложу, – с завистью сказал Блэр, – ты крупно выиграл.
– Прости, – сказал Николас. Он не знал, отчего Лантано так пугал и восхищал его, отчего так захотелось уйти с ним. Тайна, подумал он; есть какая-то загадка вокруг этого человека, который при первом взгляде на него стар, потом уже не так стар, средних лет, а потом, когда ты уже вблизи него, он вдруг оказывается юношей. Жена и ребенок? Тогда он не может быть так молод, как кажется. Потому что Дэвид Лантано, бодрым шагом выходя из подвала впереди него, двигался как человек чуть за двадцать, с полным задором юности, пока на ней еще не висит ответственность за жену и детей: за семью.
Время, подумал Николас. Похоже на то, что сила, которая тащит нас односторонней дорогой власти, причем вся власть на ее стороне, а на нашей ничего, расступилась перед ним; и он движим ею, но одновременно или, может, поочередно сам хватает ее и держит ее в кулаке, и тогда он движется туда, куда ему необходимо.
Вслед за Лантано и его цепочкой лиди он вышел из подвала, наверх, к серому свету гаснущего дня.
– Здесь очень красивые, цветные закаты, – сказал Лантано, приостанавливаясь и оглядываясь назад. – Это компенсирует запыленность атмосферы днем. Ты когда-нибудь видел Лос-Анджелес в дни смога?
– Я никогда не жил на Западном побережье, – ответил Николас. А потом подумал: но ведь смог перестал досаждать Лос-Анджелесу уже к 1980-му; я тогда еще не родился. – Лантано, – сказал он, – сколько вам лет?
Ответа от впереди идущего человека он не дождался.
Что-то медленно летело в небе, очень высоко. С востока на запад.
– Спутник! – возбужденно воскликнул Николас. – Боже мой, я все эти годы не видел ни одного…
– Разведывательный, – уточнил Лантано. – Он фотографирует и как раз вошел обратно в атмосферу, чтобы сделать снимок получше. Интересно почему? Что может заинтересовать тут кого-то? Враждующие владельцы поместий? Доминусы, что предпочли бы видеть меня трупом? Я похож на труп, Ник? – Он остановился. – Ответь же мне. Здесь я, Ник, или я мертв? Как ты полагаешь? Есть та плоть, что висит на древе… – Он замолчал; затем резко развернулся и зашагал дальше.
Николас, несмотря на вымотавший его четырехчасовой поход от туннеля до Шайенна, все же смог не отстать. Он двигался с трудом, но надеялся, что идти недалеко.
– Ты ведь никогда не видел виллу в поместье, верно?
– Я и поместья-то никогда не видел.
– Тогда я прокачу тебя над несколькими из них, – сказал Лантано. – На флэппле. Тебя заинтересует вид сверху; тебе покажется, что это парк – ни городов, ни дорог. Очень красиво, вот только животные мертвы. Все. Навсегда.
Они побрели дальше. Спутник у них над головой почти уже скрылся за линией горизонта, в серой, подобной смогу, дымке, которая, понял Николас, останется в воздухе еще на многие поколения.
23
Разглядывая фрагмент фотоснимка через лупу в правом глазу, Сенсио сказал:
– Два человека, десять лиди. Идут через руины Шайенна в сторону недостроенной виллы Лантано. Хотите крупный план?
– Да, – тут же откликнулся Уэбстер Фут. Приказать разведспутнику снизиться над Шайенном оказалось верным решением; сейчас у них в руках был намного более подробный снимок.
Свет в комнате погас, и на стене появился белый квадрат, сразу сменившийся изображением участка пленки, пропущенного через проектор с увеличением в 1200 раз. Заработал аниматор, ценнейшее устройство; двенадцать фигурок потащились вперед.
– Это тот же самый человек, – сказал Сенсио, – который был с теми двумя уничтоженными лиди. Но с ним сейчас не Лантано; Лантано молодой человек, ему немного за двадцать. А этот человек среднего возраста. Я найду досье на него и покажу вам. – Он исчез. Уэбстер Фут остался в одиночестве, наблюдая за разворачивающимся эпизодом; двенадцать фигур, тяжело идущих вперед, бывший танкер заметно выбился из сил, а человек рядом с ним, безусловно, Дэвид Лантано. И все же Сенсио был прав, перед ними был человек среднего возраста, даже на грани пожилого. Странно, сказал себе Уэбстер Фут. Видимо, все дело в радиации. Она убивает его, и именно такое обличье приняла его смерть – преждевременное старение. Лантано следовало бы выбираться оттуда, пока не стало слишком поздно, пока это могло еще на что-то повлиять.
– Взгляните, – сказал Сенсио, возвращаясь с досье на Лантано; он вновь включил в комнате свет и остановил анимацию отрывка пленки. – Родился в 2002-м; следовательно, ему двадцать три. Так каким образом человек там может… – Он снова выключил свет. – Это не Дэвид Лантано.
– Его отец?
– Согласно досье, его отец умер еще до войны. – Под небольшой настольной лампой Сенсио изучал информацию, которую их корпорация собрала на Янси-мэна Дэвида Лантано. – Любопытно, что Лантано, судя по всему, тоже бывший танкер. В любом случае в один прекрасный день он вышел из руин Сан-Франциско, попросил убежища в одном из конаптов Рансибла. Попал, как водится, в берлинский институт психиатрического оружия. Миссис Морген обнаружила у него необыкновенные способности; порекомендовала принять его в Агентство на испытательный срок. Начал писать речи и занимается этим до сих пор. Блестящие речи, тут подчеркивается.
– Это именно он на экране, – сказал Уэбстер Фут, – и радиация убивает его. Так что из-за своей жадности, желания получить поместье он потеряет жизнь, а Агентство – блестящего спичрайтера.
– У него есть жена и двое детей. Значит, он не бесплоден. Они вышли из руин Сан-Франциско все вместе, маленькая семья. Очень трогательно.
– Вероятнее всего, они умрут вместе с ним. И года не пройдет. Прокрути-ка эту запись еще раз, мальчик мой.
Сенсио исполнительно запустил аппарат еще раз. Усталый бывший танкер по-прежнему плелся сзади. Два идущих человека ненадолго пропали, скрытые каким-то огромным, частично еще стоящим зданием; затем они снова появились в свете дня, цепочка лиди следовала за ними.
Внезапно Уэбстер Фут воскликнул, наклонившись вперед:
– Боже мой! Ну-ка останови.
Сенсио вновь остановил просматриваемый эпизод; фигурки людей замерли, где стояли.
– Не мог бы ты дать еще больше увеличения прицельно на Лантано? – попросил Фут.
Умелыми, опытными движениями Сенсио настроил систему увеличительных линз, подработал грубую, а затем точную фокусировку; фигура на экране – первого, более смуглого человека – выросла до таких размеров, что одна занимала уже весь экран. Один-единственный, без сомнения, юный и энергичный человек.
И Сенсио, и Уэбстер Фут смотрели на него во взволнованном и неловком молчании.
– Что ж, мальчик мой, – наконец прервал паузу Фут. – Это начисто опровергает теорию о воздействии радиации.
– Да, вот так он и должен выглядеть. Как выглядит сейчас. Его внешность совпадает с его официальным возрастом.
Фут сказал:
– В секретной части архивов оружия в Агентстве хранится какое-то оружие, связанное с путешествиями во времени; они пытались работать с ним, и в итоге получился ковш, который можно использовать для отправки предметов в прошлое. Доступ к нему имеет только Броуз. Но то, что мы видим сейчас, заставляет предположить, что Лантано получил в распоряжение либо исходное оружие, либо его модификацию, сделанную в Агентстве. Я думаю, нам бы очень не помешало установить постоянное видеонаблюдение за Лантано, если это в принципе возможно. Сможем ли мы каким-то образом установить камеру на одном из лиди, непосредственно приближенных к нему? Я понимаю, что дело рискованное, но если он ее и обнаружит, то самое большее – сорвет и уничтожит камеру, но не сможет доказать, кто установил ее туда. А нам всего-то и нужно еще несколько снимков; всего ничего.