Обращаясь к Николасу, Лантано сказал:
– Это, судя по всему, один Янси-мэн из Северной Калифорнии, по имени Джозеф Адамс. Поклонник некоторых аспектов моей работы.
Он на секунду задумался и сказал лиди:
– Пригласи его войти и присаживаться. Но на девять часов у меня запланирована рабочая встреча. – Он взглянул на часы. – Уже почти девять; убедись, что он понял – я приглашаю его ненадолго. – Когда лиди удалился, Лантано сказал Николасу: – Парень не совсем пропащий. Он даже может показаться тебе интересным; его работа вызывает у него угрызения совести, внутренние конфликты. Но… – Лантано сделал пренебрежительный жест; для него вопрос был решенным. – Он все равно продолжает этим заниматься. Несмотря на все прошлые и настоящие сомнения. Да, они у него есть, но он продолжает. – Голос Лантано вдруг затих, и внезапно проявился его облик старика, древнего и морщинистого, старше, чем когда-либо ранее; уже далеко не среднего возраста: это было тем, что Николас увидел вскользь, когда Лантано спускался в подвал в Шайенне, вот только сейчас он увидел это же – на мгновение – практически в упор. И сразу все исчезло. Словно всего лишь игра отражений огня; вовсе не перемены в человеке. И все же он знал, понимал отчетливо, что все таилось внутри этого человека, и при взгляде на жену Лантано и двоих его детей ему на мгновение почудилось – он словно бы краем глаза увидел – некое увядание и у них, разве что для детей это скорее было взрослением, продвижением в сторону юности и энергии; они вдруг на миг стали старше. И потом это тоже закончилось.
Но он успел увидеть. Увидеть, как дети стали подростками. А миссис Лантано – седой; кивающей головой в полусне безвременья, в забытьи, которое было попыткой сберечь ускользающие, ушедшие силы.
– Вот и они, – сказала Изабелла Лантано.
С лязгающим звуком в гостиную вошла группа лиди, остановилась; из-за них выскользнула четверка бойцов, профессионально и внимательно осмотревших все вокруг. И только потом, после них, появился напуганный и одинокий человек. Джозеф Адамс, догадался Николас; мужчина дрожал от мрачных предчувствий, словно выжатый изнутри, уже – а не только потенциально – ставший жертвой некой подвижной, как жидкость, вездесущей, смертельно тревожной силы.
– Спасибо, – хрипло сказал Адамс хозяину. – Я не задержусь надолго. Верн Линдблом был моим близким другом; мы работали вместе. Его смерть – я даже не слишком беспокоюсь за себя. – Он указал сперва на отряд своих лиди, потом на охраняющих его коммандос; свой двойной щит. – Все дело в шоке от его смерти. Я к тому, что это и без того очень одинокая жизнь – в лучшем случае. – Дрожа, он опустился у огня, недалеко от Лантано, бросил взгляд на Изабеллу и двоих детей, потом на Николаса, с явным растерянным непониманием. – Я отправился в его поместье в Пенсильвании; его лиди знают меня; запомнили, потому что мы с ним частенько играли в шахматы по вечерам. И они впустили меня.
– И что же вы там обнаружили? – спросил Лантано неожиданно жестко; Николас был поражен враждебностью его тона.
Адамс сказал:
– Лиди типа шесть, старший из них, – это он впустил меня – вручил мне данные от встроенного в стену энцефалографа. То, что аппарат смог записать, отчетливый альфа-ритм мозга убийцы. Я загрузил эти данные в Мегавак 6-V и проверил их; у компьютера есть досье на всех членов организации. – Его голос дрогнул, ладони тоже.
– И, – спросил Лантано, – чью же карточку он выплюнул?
После паузы Адамс сказал:
– Стэнтона Броуза. Таким образом, я полагаю, что это Броуз убил его. Убил моего лучшего друга.
– То есть сейчас, – подытожил Лантано, – вы не только лишились лучшего друга, но еще и приобрели взамен врага.
– Да; я думаю, Броуз убьет меня следующим. Как он убил Арлин Дэвидсон, потом Хига, а потом Верна. Это люди Фута, – он указал жестом на четверку коммандос, – без них я был бы уже мертв.
Лантано задумчиво кивнул и сказал:
– Вероятнее всего.
Сказал, будто точно это знал.
– Так вот зачем я прибыл, – сказал Адамс, – прибыл, чтобы просить вашей помощи. Я видел вас – ни у кого нет ваших способностей. Броуз нуждается в вас; без таких людей, молодых блестящих новичков в Агентстве вроде вас, в конце концов мы совершим ошибку – сам Броуз все более и более впадает в маразм, его мозг дряхлеет; раньше или позже он пропустит пленку с крупной, серьезной ошибкой. Вроде тех ошибок в лентах Фишера; «Боинг-707» или Сталин, говорящий по-английски, – ну вы знаете о них.
– Да, – сказал Лантано. – Я знаю. Там есть и еще. Но в основном так и не замеченные. Обе версии сознательно и коварно искажены в деталях. Хорошо, я критически нужен Броузу, и что дальше? – Он взглянул на Адамса в ожидании ответа.
– Скажите ему, – ответил Адамс, задыхаясь, словно испытывая трудности с дыханием, – что если я погибну, то вы с вашими талантами уйдете из Агентства.
– А зачем бы мне это делать?
– Потому что, – сказал Адамс, – однажды придет и ваша очередь. Если Броуз останется безнаказанным.
– Как вы думаете, почему Броуз убил вашего друга, Верна Линдблома?
– Видимо, он решил, что его специальный проект… – Адамс прервался и смолк, явно борясь с собой.
– Все вы выполнили свою работу, – сказал Лантано. – И как только каждый из вас сделал свою часть, он был уничтожен. Арлин Дэвидсон, как только прекрасно сделанные наброски – да не наброски даже, а абсолютно реалистичные чертежи, идеальные в каждой детали, – были сделаны и сданы. Хиг, как только он обнаружил артефакты на стройплощадке в Юте. Линдблом, как только он доделал сами артефакты и они были запущены в прошлое. Вы, как только допишете ваши три статьи для Natural World. Они ведь закончены? – Он остро взглянул на Адамса.
– Да, – кивнул Адамс. – Сегодня я передал их в Агентство. Для дальнейшей обработки. Чтобы их напечатали в фальшивых изданиях задним числом, состарили и так далее; похоже, что вы в курсе. Но… – Он ответил Лантано не менее острым взглядом. – Хиг погиб слишком рано. Он не успел, не привлек внимания Рансибла к артефактам, хотя на нем была камера и она записывала происходящее. У Броуза есть и другие агенты в структурах Рансибла, и они доносят, и камера подтверждает их слова, что Рансибл ничего не знает; вне всяких сомнений, он не в курсе о существовании – теперь уже бывшем – этих артефактов. Так что… – Его голос стих, превратился в удивленное бормотание. – Что-то пошло не так.
– Да, – согласился Лантано, – в самый критический момент действительно что-то пошло не так. Вы правы; Хиг погиб самую малость раньше, чем нужно. Я вам еще кое-что скажу. Вашего друга Линдблома убила немецкая машина, изобретение военного времени под названием «гештальт-махер»; она выполняет две отдельные задачи: во-первых, уничтожает жертву мгновенно и безболезненно, что в немецком понимании этически приемлемо. А потом она выкладывает цепочку…
– Улик, – перебил его Адамс. – Я знаю, мы наслышаны о таком. Мы знаем, что она хранится в закрытой секции военного архива, куда, само собой, доступ имеет только Броуз. Тогда получается, что альфа-ритм мозга, который записал у Верна следящий монитор постоянного действия… – Он замолчал, сплетая и расплетая пальцы. – Он был поддельным. Целенаправленно сфальсифицированным этой машиной, гештальт-махером. Фальшивки. Они и создают гештальт, образ – улики вроде этой, указывающие на человека. А остальные улики…
– Все указывали на Броуза, в унисон. Уэбстер Фут, который вот-вот здесь появится, загрузил все семь улик в московский компьютер, и тот выдал в ответ единственную карточку – Броуза. Точно так же, как Мегавак 6-V на основе вашей единственной улики. Но одной – этой одной – оказалось достаточно.
– Тогда получается, – хрипло сказал Адамс, – что Броуз не убивал Верна; это сделал кто-то другой. Который не только желал убить Линдблома, но и хотел, чтобы мы поверили, что убийца – Броуз. То есть какой-то враг Броуза. – Его лицо страшно исказилось, и Николас, наблюдая за ним, понял, что мир этого человека только что рухнул; сию секунду у него не было никакой опоры, не на что было ориентироваться в интеллектуальном или идейном смысле; психологически он поплыл, потерялся в море без цвета и берегов.
Однако Лантано не казался особенно тронутым отчаянием и непониманием Адамса. Он резко произнес:
– Но гештальт-махер оказался пойманным на месте убийства, его задержали бдительные лиди Линдблома. Человек, пославший машину, настроивший для нее все улики, знал, что Линдблом носит датчик смерти. Разве не почти все Янси-мэны носят датчики смерти? Вот вы, например, носите. – Он указал на шею Адамса, и Николас увидел там золотую нить толщиной с волос, а точнее, нить из какого-то необычного металла.
– Да… это факт, – признал Адамс, растерянный практически до полной потери речи.
– И, таким образом, Броуз увидел возможность создания себе алиби, доказательства того, что это не он стоял за отправкой гештальт-махера. Поскольку заложенные улики указывали на него, а очевидно, что цепочка улик фиктивна, то Фут, профессионально об этом осведомленный, понял – как и планировал Броуз, – что цепочка эта должна указывать на Броуза как на убийцу, что именно этого и хотел киллер и что Броуз невиновен. – Он сделал паузу. – Однако Броуз виновен. Именно Броуз запрограммировал машину. Чтобы создать улики против себя и таким способом заставить детективов поверить в свою невиновность.
– Я не понимаю, – сказал Адамс. Он покачал головой. – Я просто не понимаю, Лантано; не надо повторять – я услышал все, что вы сказали. И я понимаю, что это означает. Это просто слишком…
– Слишком запутанно, – согласился Лантано. – Машина, что убивает, а затем выкладывает фальшивые улики; только на этот раз фальшивые улики являются настоящими. Перед нами, Адамс, вершина искусства фальсификации, последняя стадия эволюции той организации, что была создана именно с целью выработки фальшивок. Убедительно. А вот и Фут.
Лантано встал и обернулся к двери. Она открылась, и вошел человек (без своры лиди и бойцов охраны, как отметил Николас) с кожаной папкой под мышкой.