повлиять на Кристаллинскую. Хотя Глеб как ее муж и как трезвая голова в семье может сыграть не последнюю роль.
— Я все поняла. — Кира старалась держаться спокойно и не показывать, насколько глубоко она уязвлена. — Значит, ты сейчас в нефтебизнесе? Процветаешь?
— Тсс. Без лишних вопросов, пожалуйста. Сюда, кстати, спускается твой муж.
— Только один вопрос — почему именно ты?
— На правах старого друга. Разве это не так? — улыбнулся Артур своей приторной улыбкой и отошел.
Кира смотрела вслед удаляющемуся Артуру. Да, не зря она удивлялась, с чего вдруг тетя Аня так настойчиво приглашала их с Андреем на свой юбилей. Все это подстроено с одной-единственной целью — ради встречи с Артуром. Только к чему такая конспирация? Если бы Артур встретился с ней в любом другом месте, она все поняла бы точно так же, как и сейчас. Впрочем, когда в деле замешаны люди такого уровня, каждый старается обезопасить себя по максимуму. Кристина и так уже выставила многих из них в ужасном свете, теперь они продумывают каждый свой шаг.
— Кира, у меня раскалывается голова. Если хочешь, ты оставайся, а я поеду домой.
Андрей и впрямь выглядел неважно. Да и у Киры настроение испортилось.
— Я, пожалуй, тоже поеду. Только пойду попрощаюсь со всеми.
В такси она откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Ее охватило ощущение легкого разочарования. Скоро все закончится. И все наладится. И они, даст бог, уедут в Австралию. Она забудет обо всем. О статье, о разладе с мужем, о маленьком Антошке. Страшная картина посиневшего на ее глазах мальчугана отойдет в дремучее прошлое. Умирающий ребенок, мечущаяся мама, ее залитое слезами лицо. Воспоминания, которые она заблокировала в себе. Детский мозг нашел единственный путь справиться с непосильным стрессом — вычеркнуть из памяти произошедшее. Нельзя винить себя за то, что было не в твоих силах контролировать. Кира не позволит своим воспоминаниям портить свою настоящую жизнь. Тогда она ничего не могла сделать. Зато она контролирует свою жизнь сейчас.
Они уедут. Андрей будет счастлив, и она тоже. Все встанет на свои места. Получалось только, что ее, Кирино, участие в истории со статьей оказалось не таким уж значительным. Она так старалась, столько сил вложила, так радовалась, когда раскопала информацию, а оказывается, что все это время намного более могущественные и заинтересованные лица уже действовали, уже готовили контрнаступление. И тоже на Кристину вышли. И продумали все ходы-выходы. Впрочем, устало подумала она, даже если и так, все равно ее усилия были ненапрасны. Ведь послали же они этого сноба Артура поговорить с ней, значит, ее роль не так уж ничтожна.
Уже позже, когда она поделилась своими мыслями с отцом, он тихо скажет ей, что она не права. Что если бы Кира не заставила Кристаллинскую копаться в этой истории и выявить истинные имена игроков этой политической партии, то, скорее всего, никакой контрстатьи не было бы, все свалили бы на Андрея, сделали бы его единственным виновником инцидента. Только угроза того, что Кристина может захотеть опубликовать еще один материал, упомянув в нем другие громкие имена, заставила этих людей решиться на другой план.
Конечно, это вернуло Кире уверенность в правоте собственных действий. И даже то, что с Глебом они расстались как-то странно, с осадком неясности и смутной тревоги в сердце, даже это не поколебало ее уверенности. Ну если и поколебало, то совсем чуть-чуть и ненадолго.
Во время последней встречи Глеб попросил Киру съездить с ним вновь за город к его другу. Кира отказалась, сославшись, что не может так долго отсутствовать. Тогда Глеб попросил ее проехаться с ним на небольшом катере по Москве-реке.
— Это не займет много времени, Кирочка. Я тебе обещаю.
Голос Глеба, мягкий, бархатный, грустный, заставил Киру устыдиться своей холодности. В конце концов, она ведь сама спровоцировала их встречи, зачем же теперь напрасно обижать человека?
Был ли это катер знакомых Глеба, или он арендовал его, Кира так и не выяснила. Глеб выглядел не очень хорошо, усталые глаза, бледный, только улыбка все такая же бодрая и походка такая же спортивная. Он правил небольшим катером сам, получая от этого явное удовольствие.
— Вы так отдаетесь своим ощущениям, будто у вас никогда больше не будет возможности проехаться по реке! — кричала сквозь ветер и брызги Кира.
— Кто знает, кто знает, Кирочка!
— Почему вы так говорите?
— Я скоро уеду.
— Уедете? Куда? Вы же вроде собирались осесть в Москве? Да и маленький ребенок, Кристина…
— Посмотрим, как все сложится. Поживем — увидим, так ведь говорят?
— Мне будет вас не хватать.
— Не обманывай себя, Кирочка. У тебя впереди большие перемены, новая жизнь, поездки, а мое стариковское присутствие уже начинает тебя утомлять.
— Не говорите глупостей, Глеб.
— Да-да, не отрицай. А вот мне тебя действительно будет не хватать. Сам не знаю, как это случилось… Впрочем, не стану тебя смущать и утомлять своими разговорами. Давай просто насладимся этой поездкой по воде, ветром, брызгами, небом и солнцем уходящего лета.
— Вы неисправимый романтик, Глеб, — улыбнулась Кира. — А куда вы уезжаете?
— А зачем тебе знать, Кира?
Заметив, как она обиженно поджала губы, он засмеялся:
— Какой же ты все-таки ребенок, Кира. Ну хорошо, скажу. На этот раз еду в Тибет. Познавать мир с точки зрения тибетских монахов.
— И семья с вами?
Кира с трудом могла себе представить, что Кристина с маленьким ребенком захочет поехать в тибетский монастырь. Хотя… Такая авантюристка, как она, способна и не на такое.
— Нет, по крайней мере, не сейчас. Да что ты все о будущем, давай о настоящем. Я захватил бутылочку прекрасного шардоне и отличный камамбер, друг привез из Франции, как раз той зрелости, как я люблю. Вот этим и предлагаю заняться!
Во время поездки Кира никак не могла подобрать подходящий момент, чтобы передать слова Артура. Ей казалось, что очередная ее просьба может испортить минуты, которыми так откровенно наслаждался Глеб. В конце концов он сам огорошил ее.
— Тебя и Андрея можно поздравить?
— С чем? — смутилась она. Неужели на ее лице так явно написаны все мысли?
— Я знаю о том, что готовится статья о Ливанове.
— Уже знаете?
— Думаю, узнал раньше тебя. И знаю, чего хотят от Кристины.
Кира вопросительно взглянула на него, ожидая продолжения.
— Не волнуйся. Я всегда говорил тебе, что все будет хорошо. Так и будет.
Она облегченно вздохнула. И объяснять ничего не пришлось. Слава богу, Кристина проявила благоразумие. Сделала она это ради Глеба или ради собственной безопасности — теперь уже все равно. Главное — она не будет препятствовать сильным мира сего.
— Если мы больше никогда не увидимся…
— Почему вы так говорите?
— Просто предполагаю. Если вдруг мы никогда не увидимся больше, я бы хотел тебе пожелать одну вещь.
— Да?
— Я не знаю, что тебя мучает, но ты должна найти в себе силы освободиться от этого. Ты заслуживаешь счастья, ты полна энергии и желания жить, но ты сама себе не даешь возможности наслаждаться жизнью, вдохнуть свободно, без обязательств доказать всем свою состоятельность. Поверь, все и так знают, какая ты замечательная, и любят тебя. Зачем постоянно это доказывать? Что тебя гложет? Я не вправе даже пытаться это узнать, но мне так жаль смотреть, как ты сама себе обрезаешь крылья.
— А если, — медленно проговорила Кира, — если вы не правы?
— В чем именно?
— В том, что у меня нет причин что-то доказывать, добиваться любви?
— Я не могу в это поверить. Я достаточно разбираюсь в людях.
— Но не в моем случае.
Кира посмотрела на Глеба, прищурилась. Почему бы нет? Почему бы не рассказать наконец кому-нибудь о том, что ее гложет? И кто лучше, чем Глеб, тонкий, все чувствующий Глеб, поймет ее? И потом — он уезжает. Ей не придется потом оправдываться перед ним, даже если он не поймет ее.
— Я убила своего младшего брата.
— Ты? Когда?
— Давно. Когда мне было три года. Ему тогда было полтора.
— Как же ты можешь знать, что убила его? Тебе родители это сказали?
— Нет. Они как раз молчали об этом всю жизнь и сейчас скрывают. Говорят, что он болел и умер из-за этого.
— Тогда почему ты так уверена, что виновата ты?
— Я все помню. Помню, как бросила в него какую-то игрушку, он повалился на пол и стал синеть и задыхаться. Помню, как мама бегала вокруг, пытаясь что-то сделать. Трясла его. Помню, как я кричала. Долго, не переставая, до рвоты. Я не помнила этого раньше, потому что не хотела помнить.
— И когда же ты… когда ты все вспомнила?
— Недавно. Я сделала вид, что поверила в историю о его болезни и что ничего другого не помню. Зачем причинять родным боль? Они и так страдали всю жизнь.
— Но почему ты не допускаешь, что твоя память и сейчас играет с тобой злую шутку, искажая воспоминания? Почему ты не веришь версии родителей?
— Потому что я помню, как он умер. Я вспомнила, понимаете? И мне стало, как ни странно, легче. Потому что после этого я поняла, почему всю жизнь испытывала подспудно чувство вины, почему старалась угодить во всем родителям, почему боялась их разочаровать. Заблокировав воспоминания, я запрограммировала себя на искупление вины. Я жила, как робот, повинуясь своим комплексам, а не истинным желаниям. Только теперь я могу посмотреть на себя со стороны. Удивительно, что никто никогда не говорил мне об этом. Так что… — она скривила рот, — рядом с вами стоит робот, Глеб. Чувство вины — страшная штука. Можно сказать, тридцать лет моей жизни выброшены на свалку.
Глеб сочувственно смотрел на ее уставшие глаза.
— Мне все же кажется, что ты не права в том, что держишь это в себе. Кому еще ты рассказала?
— Никому. И вас прошу никому не говорить. Спасибо, что дали мне выговориться. В общем-то, я уже справилась с этим. Я же говорю — мне даже стало легче. Я выплакалась, конечно, но потом поняла, что я ведь не виновата ни в чем, я не сделала это специально, и я уже ничего не могу изменить. Это все в прошлом. А я привыкла жить настоящим. Не думайте, что я схожу с ума. У меня крепкие нервы. Теперь я хочу научиться жить по-новому, без этой занозы в голове. Надеюсь, у меня получится.