Минут через пятнадцать в комнате ожиданий появились Гилберт с Тиффани и местный полицейский. Они что-то оживленно обсуждали на местном языке. Тиффани эмоционально размахивала руками, смотря с высоты своего роста на коротышку полицейского. У того лоснилось лицо и под мышками проступили пятна пота, полные губы то складывались в трубочку, и он качал головой, то расплывались в широкой улыбке. Он разводил руками и пытался что-то объяснить, ища поддержки у Гилберта, но тот молчал, внимательно слушая доводы Тиффани. Наконец, они остановили поток объяснений и все повернулись к Ладынину.
— Капитан Ламо, — представился коротышка и тут же отступил в сторону, словно не желал вновь вдаваться в объяснения.
— Сейчас приведут мадам Кристаллинскую. Так? — Тиффани грозно повернулась к коротышке, и тот, еще раз безрезультатно взглянув на молчащего Гилберта, вышел из комнаты.
— Что произошло?
— Ошибка. — У Тиффани раздувались ноздри, и вообще она походила на разъяренную лошадку. — Полный беспредел.
— Но ваша подопечная действительно оказалась соучастницей незаконной процедуры. Так что полной ошибкой это назвать нельзя. Полицейские действовали в рамках закона.
— Какие еще рамки закона? Так можно кого угодно обвинить!
— Тиффани, скажете вы наконец, что произошло? — Андрей еле сдерживался, чтобы не сорваться на крик.
— Одной девушке сделали аборт в центральном госпитале. А Кристина оказалась ее сопровождающей.
— И что? Ничего не понимаю… За это сажают в тюрьму?
— В нашей стране аборт — нелегален. Это преступление. Кристину посчитали соучастницей преступления.
— Абсурд! — прервала Гилберта Тиффани. — Она не делала аборт своими руками, она не настаивала на аборте, не склоняла к нему девушку, не заставляла врачей. И к тому же, мистер Гилберт, вы и без меня знаете, что в Папуа закон об абортах унаследован от законодательства Англии девятнадцатого века. И с тех пор любой врач найдет, как обосновать аборт в качестве меры, сохраняющей жизнь пациента. И как в данном случае думали доказать что-либо, я вообще не понимаю.
Гилберт пожал плечами. По его поведению не было понятно, на чьей стороне он находился. Ругать законы собственной страны он не собирался, тем более в присутствии иностранцев, признать правоту действий полиции тоже не мог. Тиффани Грин была права, в случаях с абортами трудно что-либо доказать. Любой медик давно изучил все ходы-выходы, так как аборты делали направо и налево, и никого за это не сажали.
Кристина появилась в сопровождении коротышки. Спутанные волосы, бледное худое лицо, синяки под глазами, взгляд, опущенный в землю. Ее было не узнать. Следов насилия вроде бы не заметно, но она явно была напугана, причем сильно напугана. Она не смотрела ни на кого, даже на Ладынина. Потрясение, казалось, завладело всем ее существом. При виде этого тихого несчастья у Андрея похолодело все внутри. Он не знал, как себя вести. Да и остальные тоже. Первой пришла в себя Тиффани. Она подошла к Кристине и прижала к себе.
— Ну все, все. Все уже позади. Ты можешь расслабиться. Все позади. Ты выходишь отсюда. Тебе ничего не грозит. Ты в безопасности. Слышишь меня?
Кристина безучастно кивнула, не произнеся ни слова.
Андрея словно парализовало. Ему хотелось обнять ее, прижать к себе, утешить, защитить. Но вместо того чтобы сказать что-нибудь, произнести какие-то слова утешения и поддержки, он стоял как истукан, во все глаза глядя на женщину, которая еще несколько дней назад смеялась над любой опасностью и заражала других своей бесшабашностью и оптимизмом.
— Мы выразим протест, — выдавил он наконец из себя, обращаясь к Гилберту. — Если ее действительно задержали незаконно, мы напишем ноту протеста.
— Право ваше. Мы можем принести свои извинения. Но только если докажут, что действия полиции были незаконны. Потребуется время для расследования данного случая, вы же понимаете. Процедура имеет свою последовательность.
Тиффани открыла было рот, чтобы возразить, но потом передумала, поджав губы. Она выпустила Кристину из своих объятий и повернулась к Ладынину:
— Вас подвезти? Я как раз еду в сторону центра города. Думаю, нам по дороге.
Ее интонации не оставляли сомнений, что возражать не стоит. Они церемонно распрощались с Гилбертом и коротышкой, все еще утирающим пот со смуглого лица и беспокойно поглядывающим на Гилберта, и покинули ужасное здание. В машине Тиффани дала Кристине воды и включила кондиционер.
— Думаю, вы оба понимаете, что произошло, не так ли? — Тиффани не трогалась с места, тарабаня пальцами по рулю.
— Нет, — отозвался Андрей. Кристина молчала.
— Они только и ждут повода, чтобы упрятать ее. Уж не знаю, чем ты им, дорогая, так насолила, но такие ляпы против иностранцев так просто не совершаются. Ламо не зря все время поглядывал на Гилберта. Видимо, было указание сверху поступить именно так. Это лишь звоночек для вас обоих. Для Кристины в первую очередь, конечно. Предупреждение, что они здесь, на территории своей страны, всесильны.
Андрей смотрел в зеркало, но не мог видеть выражения лица Кристины. Та склонила голову так низко, что волосы закрыли глаза.
— Я устала и хочу искупаться, — вдруг произнесла она глухим голосом. — Можем мы поехать домой?
Тиффани кивнула и нажала на газ.
— Вы все еще можете уехать. Вернее, должны уехать. Не думаю, что они на данном этапе смогут препятствовать этому. Но чем дольше вы тут сидите, тем больше вероятность, что они найдут еще повод задержать вас. Вы понимаете?
Тиффани протянула Кристине свою визитную карточку:
— Звоните, если что. Вы вправе требовать адвоката при любых обстоятельствах.
Они попрощались у дома Кристины, и Андрей вышел вместе с ней из машины. Все еще потрясенный произошедшим, он молча вошел в дом и плюхнулся в кресло. У него было ощущение, что это не она, а он сам провел несколько дней в тюрьме. Она, тоже не произнося ни слова, направилась прямиком в душ. Проведя там около часа, она наконец вышла. В длинной рубашке, с мокрыми свисающими волосами. Она уселась в углу комнаты, словно загнанный зверек, обхватила колени руками. Андрей встал и выключил вентилятор.
— Тебя продует.
Ноль реакции.
— Налить выпить? У тебя есть что-нибудь?
Она пожала плечами.
— Посмотри в баре. Дай сигареты. Они там, на подоконнике.
Закурила. С видимым удовольствием глубоко затянулась и задержала дыхание, давая возможность никотину начать свое действие.
— Влипла я, да?
— Похоже на то. Как все произошло?
— А знаешь, кто виноват? Папа римский.
— Еще что скажешь?
— Думаешь, я сошла с ума? Нет. Просто это именно от него идет эта идея о том, что предохраняться — грех. Аборт — еще больший грех. Только рожать не грех. Беременеть, рожать, опять беременеть, опять рожать… До умопомрачения. До потери здоровья. До смерти… Можно ли оценить вред от пропаганды против контрацепции из уст человека, которому миллионы людей верят безоговорочно? Можно ли оценить вред от пропаганды теории, что использование презервативов не защищает от СПИДа, из уст человека, позиция которого для миллионов важнее, чем все исследования мира, слова врачей и любые разумные доводы? Особенно здесь, где религия — главное в жизни людей. Можно ли оценить, сколько человеческих жизней пострадало от этой слепой веры? На чьей это совести?
Она замолчала. Андрей тоже не знал, что ответить. Да и спорить тут было бесполезно. Разве что о глупом решении Кристины попытаться встревать в это.
— Впрочем, — продолжила она, — в этой истории даже не это главное. Девочку изнасиловали. Она училась здесь, в Морсби. Забеременела. Сначала думала, что отдаст ребенка своей семье. А семья погибла при извержении вулкана. И остальным членам клана ребенок в лагере переселенцев не нужен — ни денег, ни еды. Когда живешь на чужом клочке земли, не до чужих проблем.
— И ты решила, что сможешь ее проблему решить?
— Я ее буквально из петли вытащила. Она не хотела жить. Думала, нет выхода. Все потеряно — семья, учеба, прошлое и настоящее. Только ребенок от насильника и остался. И я решила привезти ее в госпиталь. Думаешь, они не делают это каждый день под прикрытием начавшегося выкидыша, инфицирования и так далее? Делают. А в частных больницах так вообще пачками делают. И ничего. А тут…
— Как вас поймали?
— Она проговорилась кому-то из родни. Те, не знаю по какой причине, заявили в полицию. Там что-то внутрисемейное, проблемы. На ней решили отыграться.
Андрей прикидывал, на какой день он сможет опять поменять билеты. Похоже, что надо ехать ближайшим рейсом. Ругать сейчас Кристину было совершенно бесполезно. Ее состояние и так внушало ужас. Она откинула мокрые волосы со лба.
— Что молчишь?
— Ты начинай собираться. Скоро уедем.
— Куда?
— Не куда, а откуда. Отсюда. Куда — не важно.
— Я не поеду.
— Не сходи с ума.
— Я не поеду. У меня не закончено одно дело. Мне нужно еще пару недель.
— В таком случае ты закончишь свое дело в тюрьме, разве не ясно? Тебе еще это не ясно? Я же не смогу быть твоей сиделкой и вытаскивать тебя из каждой передряги? Да и денег у нас не так много, чтобы оплачивать тебе адвоката постоянно.
Из-под влажных кудряшек сверкнули глаза.
— Езжай. Хоть завтра. Мне не нужна твоя опека.
— Да? Ты так уверена в этом? И что бы ты сегодня делала без меня, скажи на милость?
— Что-нибудь. В тюрьме не так уж плохо… Большинство сидят в ожидании решения суда годами, на процессы нет денег. У одной муж сбил кого-то на дороге, а ее посадили за то, что она находилась рядом с мужем в машине. Соучастница, чтоб их… Ждет решения суда уже два года. Еще и ребенок маленький на руках.
— Зачем ты мне это говоришь? Зачем мне вообще истории людей, до которых мне нет никакого дела? Хочешь показать, что и ты готова два года ждать, пока докажут, что ты к аборту непричастна? Не прикидывайся более смелой и глупой, чем ты есть на самом деле. Я что, не видел, в каком ты состоянии была, когда мы тебя вывели? Зачем эта бравада, просто из упрямства, как и все остальное?