– Спасибо. – Я сама собиралась предложить не говорить сегодня об Эмме с Эдвардом – мне и без того страшновато, но не знала, как это потактичнее сделать. Я начинаю понимать, что Саймон – очень внимательный человек. Я вспоминаю, что сказала Миа. Лучше кто-нибудь в таком духе, чем твой безумный архитектор.
Я гоню эту мысль. Даже не будь я толстой и беременной от другого мужчины, это было бы невозможно.
Открыв ему дверь два часа спустя, я вижу, что он пришел не только с вином, но и с цветами.
– Это вам, – говорит он, вручая мне букет. – Я все жалел, что в нашу первую встречу был с вами так груб.
Он целует меня в щеку – чуть более долгим поцелуем, чем нужно. Я ему нравлюсь, я в этом уверена. Но я не думаю, что он когда-нибудь понравится мне. Что бы ни говорила Миа.
– Очень красивые, – говорю я, неся цветы к мойке. – Поставлю в воду.
– А я открою вот это. Это «Пино Гриджо» – любимый сорт Эммы. Точно не хотите немного? Я посмотрел в Интернете: считается, что на четвертом месяце глоточек алкоголя можно.
– Может, попозже. А вы не стесняйтесь. – Я несу цветы в вазу и ставлю ее на стол.
– Эм, а где штопор? – спрашивает он через плечо.
– В шкафчике. Справа. – Тут до меня доходит: – Вы назвали меня Эм?
– Правда? – смеется он. – Простите… Наверное, дело в том, что это такая привычная ситуация – я тут с вами, открываю бутылку. Ну, понятно, не с вами. С ней. А теперь с вами. Больше не буду, честно. Так, где тут у вас бокалы?
Странно готовить стейки для мужчины, любого мужчины, в доме на Фолгейт-стрит. Эдвард никогда бы мне не позволил: он взял бы все под контроль, надел бы фартук, выбрал бы нужные сковородки, масла и приборы, попутно рассказывая о разных способах приготовления стейков в Тоскане или в Токио. Саймон же довольствуется наблюдением за мной и разговорами – о рынке недвижимости, о том, где искать недорогое жилье, о квартире, которую он сейчас снимает. – Когда отсюда съезжаешь, одна из радостей – что больше не надо думать об этих кретинских правилах, – замечает он, когда я машинально протираю сковородку и убираю ее перед тем, как сесть за стол. – И скоро уже не верится, что когда-то так жил.
– Хм, – говорю я. Я знаю, что в ближайшем будущем буду окружена младенческим хаосом, но какая-то часть меня всегда будет скучать по строгой, дисциплинированной красоте Дома один по Фолгейт-стрит.
Я отпиваю вина, но, оказывается, я как-то потеряла к нему вкус. – Как продвигается беременность? – спрашивает он, и я сама не замечаю, как рассказываю ему о том, что боялась синдрома Дауна, это приводит к рассказу об Изабель, потом я начинаю плакать и не могу доесть стейк. – Сочувствую, – тихо говорит Саймон, когда я заканчиваю. – Как же вам тяжело пришлось.
Пожав плечами, утираю слезы. – Кому сейчас легко? Это все гормоны, я из-за них по любому поводу рыдаю.
– Я хотел, чтобы у нас с Эммой была семья. – Он ненадолго замолкает. – Я собирался сделать ей предложение. Никому об этом не говорил. По иронии судьбы, я как раз после переезда сюда решился, когда мы наконец-то обосновались. Я знал, что ей нелегко, но думал, что дело в ограблении.
– Что вас остановило?
– Да… – Он пожимает плечами. – Я хотел сделать самое сногсшибательное предложение на свете. Как в этих видео, где мужчина нанимает хор, чтобы тот исполнил любимую песню женщины, или выписывает фейерверком: выходи за меня, или что-нибудь в этом роде. Я как раз пытался придумать что-нибудь такое, чтобы наповал ее сразить. А она ни с того ни с сего со мной порвала.
Лично мне такие публичные признания с излишествами всегда казались странноватыми и даже немного пугающими, но я решаю, что сейчас не время об этом говорить. – Вы еще встретите кого-нибудь, Саймон. Я уверена.
– Правда? – Он выразительно смотрит на меня. – Мне вообще-то очень редко встречаются люди, с которыми я чувствую настоящую близость.
Я решаю, что это все-таки нужно сказать. – Саймон… Я надеюсь, вы не решите, что я многовато о себе понимаю, но раз уж у нас такой откровенный разговор, я просто хочу кое-что прояснить. Вы мне симпатичны, но я сейчас совершенно не готова к отношениям. У меня столько забот.
– Разумеется, – быстро говорит он. – Я и не думал… но мы с вами будем ладить, да? Дружить.
– Да. – Я улыбаюсь ему, показывая, что ценю его тактичность.
– Хотя вы, наверное, передумаете насчет отношений, если Монкфорд вам пальцами щелкнет, – добавляет он.
Я хмурюсь.
– Ни в коем случае.
– Шутка. Собственно, я уже вроде как встречаюсь с одной девушкой. Она живет в Париже. Вот думаю туда перебраться, чтобы видеться почаще.
Разговор переходит на другие темы, приятный и непринужденный. Мне этого не хватало, думаю я: этой любезности, этих вежливых уступок, столь отличных от подавляющего поведения Эдварда.
Потом Саймон спрашивает: – Если хотите, Джейн, я останусь на ночь. Разумеется, на диване. Если вам так будет спокойнее…
– Очень мило с вашей стороны. Но мы справимся. – Я похлопываю себя животу. – Мы с моим пузом.
– Конечно. Может быть, в другой раз.
13. Обычно между моими планами и моими делами возникает большой зазор.
Верно ☉ ☉ ☉ ☉ ☉ Неверно
Я просыпаюсь усталой и осовелой. Возможно, от капли спиртного накануне, решаю я, ведь я так от него отвыкла. Токсикоз вцепляется в мои внутренности, и меня тошнит в унитаз. И затем, когда я уже не могу без душа, «Домоправитель» находит время все отключить.
Джейн, оцените, пожалуйста, следующие утверждения по шкале от 1 до 5, где 1 – это «полностью согласна», а 5 – «категорически не согласна».
Некоторые функции дома отключены до завершения оценки.
– Да чтоб тебя, – устало говорю я. Сил на это у меня нет никаких. Но в душ мне нужно. Я смотрю на первое утверждение.
Если бы мои дети не добились успехов в школе, то меня справедливо сочли бы плохим родителем.
Согласна ☉ ☉ ☉ ☉ ☉ Не согласна
Я выбираю «Скорее согласна» и замираю. Я почти уверена, что раньше вопросов о воспитании детей не было.
Случайны ли эти вопросы? Или это нечто большее: какая-то тонкая, зашифрованная издевка «Домоправителя»?
Идя дальше по анкете, я замечаю кое-что еще. Я чувствую себя иначе. Одно то, что я отвечаю на эти вопросы, напоминает мне: жить здесь – привилегия, которой достойны немногие; что если я съеду, то буду тосковать почти так же, как после потери Изабель…
Я в ужасе осекаюсь. Как мне могло такое хоть на секунду в голову прийти?
Я вспоминаю слова преподавателя, водившего сюда студентов. Вы, вероятно, этого не чувствуете, но вас окружает плотная сеть ультразвуковых волн, регулирующих настроение.
Вопросы «Домоправителя» – некая часть функционирования Дома один по Фолгейт-стрит?
Я подключаюсь к соседскому вай-фаю и ввожу несколько вопросов, на которые только что отвечала, в «Гугл». Есть результат. Статья в научном периодическом издании под непонятно звучащим названием «Журнал клинической психологии»:
…Вопросы Алгоритма оценки перфекционизма позволяют измерить проявления различных форм патологического перфекционизма, включая личностный перфекционизм, завышенные требования к окружающим, потребность в одобрении, склонность к планированию (навязчивые аккуратность и организованность), руминантность (навязчивое обдумывание), компульсивное поведение, моральную негибкость…
Я пробегаю статью глазами, пытаясь понять, что все это значит. Похоже, эти вопросы изначально были составлены психологами, чтобы диагностировать нездоровый, навязчивый перфекционизм, и бороться с ним. На секунду я задумываюсь, не это ли тут и происходит: может быть, дом просто наблюдает за моим душевным состоянием – так же, как следит за моим сном, весом и прочая?
Но потом я понимаю, что возможно и другое объяснение.
Этот опросник нужен Эдварду не для того, чтобы бороться с перфекционизмом своих жильцов, а для того, чтобы его усиливать. Он пытается управлять не только нашей обстановкой и даже тем, как мы в ней живем, но также нашими мыслями и чувствами.
Эти отношения будут длиться лишь до тех пор, пока будут совершенно идеальными…
Я вздрагиваю. Уж не низкий ли балл за психометрические тесты решил судьбу Эммы?
Я кончаю с вопросами, внимательно выбирая те ответы, которые, как мне кажется, «Домоправитель» оценит выше всего. После этого ноутбук перезагружается и свет зажигается снова.
Я встаю и с облегчением направляюсь в ванную. Но когда я поднимаюсь по лестнице, происходит сбой. Свет мерцает. Ноутбук зависает посреди перезагрузки. Все приостанавливается. А потом…
Глядя вниз, я вижу, что на экране что-то появилось. Вроде фильма, но не фильм.
Озадаченная, я возвращаюсь посмотреть поближе. Там я, в прямом эфире, в этом самом помещении. Чем ближе я подхожу, тем дальше отходит фигура на экране.
Камера позади меня.
Я беру ноутбук и поворачиваюсь. Теперь на экране мое лицо, а не затылок. Я рассматриваю стену передо мной, пока не вижу на экране, что смотрю прямо в камеру.
Там ничего нет. Может быть, крохотная точка на бледном камне, и все.
Я ставлю компьютер и закрываю окно с изображением. Под ним оказывается еще одно окно, еще одно изображение. И еще одно, и еще. На них – разные помещения дома. Я закрываю их, предварительно обнаруживая расположение камер. Одна показывает каменный стол под другим углом. Вторая направлена на входную дверь. Третья показывает ванную…
Ванную. Душевая – как на ладони. Если это и есть датчики «Домоправителя», то кто еще имеет к ним доступ?
Я кликаю снова. Последняя камера установлена прямо над постелью.
Мне становится дурно. Каждый раз, когда мне казалось, что за мной следят… так оно и было.