Сахаров повернулся к остальным. - Кажется, в этом что-то есть.
Встреч с детьми в рамках нашей программы пока не было.
***
Маленький Коля, которому было десять лет, невероятно гордился тем, что смог принять участие в настоящем эксперименте. Однако прежде чем он смог приступить к своей роли, пришлось кое-что изменить.
Эксперимент было решено провести в бассейне D, в крытом помещении. Там Тойти не отвлекали внешние раздражители, и, кстати, там было заметно прохладнее. Таким образом, эксперименты не рисковали прерываться из-за плохой погоды, хотя перед этим ещё предстояло провести некоторые строительные работы.
В бассейне D был создан пляж, чтобы приблизить условия эксперимента к нормальным и облегчить контакт Тойти с Колей.
Итак, настал день первого эксперимента.
Трезвый Уиллер был явно взволнован. Он несколько раз погладил Колю по светлой голове и сказал: - Молодец, он похож на мальчика из фильма - Флиппер -; это был первый фильм с дельфином
- Знаю Коньков убрал расчёску, которой безуспешно пытался расчесать свои непослушные волосы. - Когда мне было столько же лет, сколько Коле, я смотрел - Флиппер Фильм невероятно меня захватил и укрепил моё желание когда-нибудь поработать с животными. Тогда я мечтал стать цирковым дрессировщиком.
Уголки губ Сахарова дрогнули. Он тихо сказал: - Думаю, Семён, можно начать прямо сейчас, как думаешь? - Он был доволен Коньковым и подумал: - Недавняя тирада пошла ему на пользу. И с тех пор, как на экране вспыхнула эта искорка, его охватила страсть к охоте. Он предпочёл бы не давать себе, никому из нас или животным ни минуты покоя.
В течение всего эксперимента Тойти не кормили вне очереди, не играли с ней в мяч и не занимались с ней как-то иначе, поэтому ей явно было скучно. Она плавала взад-вперёд, не торопясь, глубоко дыша и поглядывая в сторону берега, где стояли исследователи. Её движения были вялыми и размеренными. На этот раз за экраном была установлена камера.
Коля вошёл в зал в ярко-красных плавках, его щёки пылали от волнения. Сахаров кивнул, и мальчик подошёл ближе, на искусственный песчаный пляж. Мелкие волны омывали его ноги, солнце светило сквозь огромную стеклянную крышу, рисуя яркие, мерцающие завитки на зеленоватой поверхности. Тойти плавала кругами, периодически слегка ныряя, чтобы перевести дух, но лишь приподнимая горб над водой. Мирная сцена: загорелый мальчик, мерцающая вода, большой светло-серый дельфин величественно кружил по бассейну; Сахарову очень хотелось бы посидеть на берегу и наблюдать за игрой движения и неподвижности, света и тени. Но попытка была важнее. - Начали! - – подал он знак Коле.
- Иди, Тойти, иди к Коле – позвал мальчик звонким голосом. Затем он свистнул двумя пальцами и позвал, маня снова и снова: - Иди, Тойти, иди ко мне! - Его круглое веснушчатое лицо вспотело и сияло от нетерпения.
Тойти изменила направление, повернулась и медленно поплыла к ним. Наблюдая, как она скользит по прозрачной воде, невозможно было поверить, что она способна на невероятную скорость, которую развивает в большом бассейне. Казалось, она движется в замедленной съёмке, приближаясь к маленькому искателю приключений.
Её движения стали более живыми. Она соскользнула на мелководье, и Коля сделал несколько шагов ей навстречу, так что волны доходили ему до груди. Тойти ложилась сначала на левый бок, потом на правый, чтобы могла его хорошо рассмотреть, подплывал к тонким ножкам мальчика и нежно потёрлась о его колени.
Он протянул руку изящным, совсем не мальчишеским движением...
- Вот! - — воскликнул Коньков. Когда Коля коснулся дельфина рукой, по экрану пробежали первые искры. На этот раз всё было продумано: камера фиксировала движения Коли синхронно со световыми сигналами на экране.
Очевидно, Тойти понравилась новая игра. Другие её потенциалы действия тоже демонстрировали оживлённую активность.
Повинуясь сигналам Сахарова — они были тщательно отрепетированы — Коля клал руку то на одно, то на другое место на теле своего большого друга. Он похлопал дельфина, затем погладил его кожу пальцами или нежно погладил.
- Хватит — приказал Сахаров. - Не будем перенапрягать Тойти и Колю
Коньков был почти раздражён. Он был бы не прочь часами просидеть перед экраном, наблюдая за мерцанием, робким дрожанием и угасанием ярко-зелёных, светящихся импульсных сигналов, которые казались ему чудесными.
Следующие несколько недель принесли много работы. Поразительно было то, что последовательность реакций могла повторяться с точностью до долей секунды, как если бы мы опускали монету в автомат, который всегда выдавал одну и ту же марку сигарет, независимо от того, быстро или медленно опускали монету, нагревали её или охлаждали перед этим. Одно и то же прикосновение к одной и той же части тела вызывало на экране одни и те же импульсы возбуждения. На самом деле, это были не волны, а отдельные потенциалы, подобные потенциалу отдельных клеток коры головного мозга, пояснил Сахаров.
Похоже, Тойти чувствовала, что с ней происходит что-то беспрецедентное, потому что после каждой попытки она - звонила - Хойти. Затем в зоне молчания не наблюдалось никаких реакций.
Для сравнения, помимо Коли, в эксперимент были включены и другие дети. Цвета плавок и купальников также менялись, но Тойти выделял Колю среди всех остальных и неизменно отдавал ему предпочтение, хотя другие дети тоже могли провоцировать импульсы возбуждения. Интенсивность и устойчивость сигналов всегда были наиболее выражены у Коли.
Коньков предложил также познакомить Колю с Хойти.
Как ни странно, Хойти выглядел бодрым, доброжелательным и позволял себя трогать, тыкать и гладить, но искры, возникающие на экране от такого контакта, появлялись лишь спорадически и далеко не так ясно и отчетливо, как во время встречи с Тойти. Часто реакции вообще не было.
Теперь нужно было обработать результаты.
На небольшом торжестве, устроенном по случаю пятидесятой успешной регистрации потенциалов, профессор Уилер объявил, что официально и торжественно исключает термин - зона молчания - из своего лексикона. - Предлагаю моим уважаемым коллегам, — сказал он, поднимая бокал, сияя глазами, стоя прямо и прямо в кругу, — назвать наше новое явление К-искрой в честь маленького Коли
Все с ним соглашались, все чокались. В кабинете Сахарова царила весёлая атмосфера. Стол для совещаний, вопреки всем обычаям, был заставлен тарелками с бутербродами, икрой, лососем и сыром, мисочками с маринованными грибочками и сметаной, а между ними стояли пустые бутылочки водки - Столичная которую американец не раз описывал как нечто высшее.
- Наконец-то приемлемый результат — бодро сказал он, всё ещё держа стакан в руке, — - хотя механизм мне пока неясен. Возможно, мы узнаем что-то новое, если Коля попробует оседлать Тойти, как когда-то мальчик из Тирса
4
Вот и всё, подумала Хельга, входя в большой зал заседаний Академии наук рядом с Бертельом. Это была его цель; он посвятил ей все свои силы последние несколько недель.
Однажды он даже принёс ей цветы домой, как в старые добрые времена! Она всё ещё не могла поверить, что приглашение действительно было сделано, и помнила не только необычные розы Бертель, но и глуповатое лицо Хольцапфеля, которий во время прощания на факультете вдруг взял на себя роль старшего товарища и никак не могла понять, почему Хельга Хубер с радостью и добровольно захотела сопровождать мужа - к русским. С радостью и добровольно, конечно же! Для неё было величайшим сюрпризом, что её включили в московскую поездку, и Бертельу пришлось не раз уверять её, что во время разговора в Вене об этом не было ни слова.
Последние несколько дней в Инсбруке принесли немало трудностей, хотя они и с готовностью их приняли. Книг нужно было выбрать – не слишком мало, и, что ещё важнее, не слишком много. Нужно было сделать фотокопии, и нужно было не давать Бертелю выбросить всё, что было аккуратно разложено по порядку, – она едва успела поднять глаза. Бертель был другим. Он насвистывал и пел целыми днями; он преобразился. И всё это, подумала Хельга, потому что к нему отнеслись серьёзно, потому что эта комиссия хотела исследовать его идеи. Может быть, она совершила что-то нехорошее все эти годы, просто терпя его хобби, его конёк – гномов, и не пытаясь вмешаться и помочь ему?
И вот они стоят здесь, в дверях святая святых, как шутливо сказал переводчик.
Длинная, светлая комната с высокими арочными окнами и огромным столом, накрытым зелёной скатертью, казалась строгой, академически строгой. За исключением большой тёмной картины Ломоносова на одной стороне и бюста Ленина на заднем плане, зал был ничем не украшен. Современные кожаные вращающиеся кресла составляли странный контраст со столом, на котором на маленьких хрустальных подносах блестели несколько графинов с водой и перевёрнутых стаканов. Перед каждым сиденьем лежали блокнот и аккуратно заточенный карандаш.
Члены комиссии стояли у окон, разговаривали, и когда Хуберы вошли в комнату, все лица повернулись к ним. От волнения Бертель едва различал их, не говоря уже о том, чтобы запомнить все незнакомые имена. Но спокойное поведение переводчика успокаивало его нервозность до терпимого уровня. Руководить ими был назначен доктор Шварц, который встретил их в аэропорту тремя днями ранее; он свободно говорил по-немецки. Под его руководством они осмотрели Москву, посетили Кремль и другие достопримечательности, а также познакомились с атмосферой советского мегаполиса. Их разместили в современной гостинице, из ресторана на девятом этаже которой открывался вечерний вид на гирлянды огней вдоль Москвы-реки и на Кремль с его рубиново-красными звёздами, сияющими в свете прожекторов, словно изнутри.
Профессор Амбрасян, огромный армянин с выразительным носом, чёрными усами и странно прикрытыми глазами, выглядывавшими из-под тяжёлых век, словно из-под козырька, пригласил их сесть.
Когда стулья с трудом отодвинулись, он встал, приложил руку к сердцу, поклонился Хельге и начал: - Я рад приветствовать здесь, в Москве, учёного из Австрии, доцента доктора Хубера, и его жену. Я лично рад, потому что в далёкие годы моей юности мне удалось помочь освободить вашу страну от фашизма, а затем некоторое время прожил в Вене. Добро пожаловать к нам ещё раз