И внешность у него была словно у доброго кузнеца или прямодушного викария из романа Диккенса. Я очень хорошо знал его лицо, но такое выражение видел впервые.
Он вроде бы широко улыбался, но до глаз улыбка эта не доходила. А тик в левом уголке рта предполагал, что его истинное настроение отражают именно глаза, а не улыбка.
Если бы я и понял, что на лице Лайонела написано предупреждение, то всё равно не смог бы ничего сделать, чтобы спасти его или себя. К тому моменту, как я вошёл в читальный зал, симпатичный молодой человек с белоснежными зубами уже определился со своими дальнейшими действиями.
Начал с того, что выстрелил Лайонелу Дейвису в голову.
Глава 7
Грохот выстрела оказался не таким громким, как я ожидал.
Почему-то я сразу подумал о том, что в кино используют не настоящие, а холостые патроны и звук, соответственно, накладывают на «картинку» уже после съёмок.
И я чуть не огляделся в поисках камер, съёмочной группы. Стрелявший был красив, как кинозвезда, выстрел прозвучал негромко, ни у кого не могло быть никаких причин убивать такого милейшего человека, как Лайонел Дейвис, из этого следовало, что увиденное мною — часть некоего сценария, а отснятый фильм выйдет на экраны где-нибудь летом следующего года.
— Сколько мух ты проглатываешь ежедневно, стоя с отвисшей челюстью? — спросил убийца. — Ты хоть когда-нибудь закрываешь рот?
Похоже, я его забавлял, про Лайонела он уже забыл, словно убийство библиотекарей давно вошло у него в привычку и он не видел в этом ничего необычного. Об угрызениях совести я уж не говорю.
Я услыхал свой голос, звенящий от злости:
— Что он вам сделал?
— Кто?
Хотя вы можете подумать, что недоумение, прозвучавшее в его голосе, было картинным, эдакой бравадой, посредством которой он хотел произвести на меня впечатление собственной жестокостью, уверяю вас, ничего такого не было и в помине. Я сразу понял, что он не связывает мой вопрос с человеком, которого только что убил.
Слово «безумный» характеризовало этого красавца далеко не полностью, но могло послужить отправной точкой для создания его словесного портрета.
Удивлённый тем, что страха в моём голосе нет, а вот злости определённо прибавляется, я уточнил:
— Лайонела. Он был хороший человек. Добрый.
— А-а, ты про этого.
— Лайонела Дейвиса. У него были имя и фамилия, знаете ли. А также жизнь, друзья, он был личностью.
Недоумения на лице незнакомца прибавилось, улыбка как-то потускнела.
— Но ведь он был всего лишь библиотекарь?
— Ты — свихнувшийся сукин сын.
Улыбка застыла, лицо побледнело, даже закаменело, вдруг превратившись в гипсовую маску смерти Он поднял пистолет, нацелил его мне в грудь и со всей серьёзностью заявил:
— Не смей оскорблять мою мать.
Обида, которую вызвали мои слова, столь не вязалась с безразличием, выказанным к жертве, что я нашёл ситуацию крайне забавной. Но если бы с моих губ сорвался смешок, этот незнакомец точно меня бы пристрелил.
Глядя на наставленный на меня пистолет, я почувствовал, как страх входит в чертоги моего сознания, но не отдал ему ключи от всех комнат.
Чуть раньше, на улице, мысль о снайпере парализовала меня. Теперь я понимал, что боялся вовсе не снайпера, засевшего то ли на крыше, то ли в окне верхнего этажа. Я пришёл в ужас, потому что не знал, снайпер ли действительно ловит меня в перекрестье оптического прицела или смертельная угроза исходит откуда-то ещё. Если опасность только чувствуется, но нет возможности определить, откуда она исходит, тогда начинаешь бояться всех и вся. Мир становится враждебным от горизонта до горизонта.
Страх перед неизвестным едва ли не самый сильный из страхов, и устоять перед ним зачастую невозможно.
А вот теперь я идентифицировал своего врага. И хотя он мог быть социопатом, способным на любую жестокость, я почувствовал некоторое облегчение, потому что теперь знал его в лицо. Бесчисленные угрозы, которые наводняли моё воображение, растаяли как дым, замещённые одной реальной опасностью.
Его закаменевшее лицо смягчилось Он опустил пистолет.
Нас разделяли пятнадцать футов, так что я не решался броситься на него. Только повторил:
— Так что он тебе сделал?
Белозубый улыбнулся и пожал плечами.
— Я не пристрелил бы его, если бы не вошёл ты.
К распирающей меня злости прибавилась душевная боль, вызванная смертью Лайонела. Голос мой задрожал от горя, не от страха.
— Что ты такое говоришь?
— Одному мне с двумя заложниками не справиться. Он был здесь один. Его помощник заболел. Других читателей в этот момент в библиотеке не было. Он собирался запереть двери… и тут появился ты.
— Только не говори, что я несу ответственность за его смерть.
— О, нет, нет, — заверил он меня, словно его заботили мои чувства. — Твоей вины в этом нет. Такое случается, тут уж ничего не поделаешь.
— Такое случается. — повторил я, в моём голосе звучало изумление. Я и представить не мог, что можно с такой небрежностью говорить об убийстве.
— Я мог бы застрелить тебя, — заметил он, — но, уже повстречавшись с тобой на улице, решил, что ты — более интересная компания, чем старый, занудный библиотекарь.
— А зачем тебе заложник?
— На случай, если возникнут осложнения.
— Какие осложнения?
— Ты увидишь.
Пиджак спортивного покроя сидел на нём достаточно свободно. Из внутреннего кармана он достал наручники.
— Сейчас я брошу их тебе.
— Мне они не нужны.
Он улыбнулся.
— Ты у нас шутник. Поймай их. Защёлкни одно кольцо на правой руке. Потом ложись на пол, руки заведи за спину, чтобы я мог закончить работу.
Когда он бросил наручники, я отошёл в сторону. Они ударились об один из столиков для чтения, свалились па пол.
Он вновь навёл на меня пистолет.
И хотя такое случилось со мной уже во второй раз, легче мне от этого не стало.
Я никогда не держал в руках стрелкового оружия, о самой стрельбе даже не говорю. В моей профессии более всего на оружие тянет нож для резки торта. Возможно, скалка. Но мы, пекари, не носим скалку в плечевой кобуре, а потому в подобных жизненных ситуациях оказываемся совершенно беззащитными
— Подними наручники, здоровяк.
Здоровяк. А ведь он не уступал мне ни ростом, ни комплекцией.
— Подними их, а не то я сделаю из тебя второю Лайонела и подожду, пока в библиотеку зайдёт ещё один заложник.
Я использовал горе и злость, вызванные убийством Лайонела, для подавления страха. Страх мог подчинить меня себе, лишить всего человеческого, но тут я осознал, что бесстрашие может стать причиной моей смерти.
Мудро признав собственную трусость, я наклонился, поднял наручники, защёлкнул одно стальное кольцо на правом запястье.
Незнакомец схватил связку ключей со стойки библиотекаря.
— Пока не ложись. Стой, где стоишь, чтобы я видел тебя, пока буду запирать дверь.
Он уже миновал половину пути между стойкой и портретом Корнелия Рутефорда Сноу, когда дверь открылась. Вошла молодая женщина (я её видел впервые) с несколькими книгами в руках.
Она была красивее апельсинового торта с шоколадной глазурью, украшенного засахаренной апельсиновой цедрой и вишнями.
Я не мог допустить, чтобы этот псих застрелил её на моих глазах, только не такое очаровательное создание.
Глава 8
Она была красивее шоколадного суфле со взбитыми сливками, которое подают в вазочке от Лиможа на блюде от Лиможа на серебряном подносе при свечах.
Дверь захлопнулась у неё за спиной, она сделала несколько шагов, прежде чем поняла, что попала в необычную ситуацию. Она не могла видеть труп, его скрывала стойка, но заметила наручники на моём правом запястье.
И заговорила потрясающе хрипловатым голосом. Эффект только усиливался от того, что к убийце она обратилась театральным шёпотом:
— Это пистолет?
— А что, не похоже?
— Ну, это может быть игрушка. Или действительно настоящий пистолет?
Псих указал пистолетом на меня.
— Хочешь посмотреть, как я его застрелю?
Я почувствовал, что перестал быть самым ценным из заложников.
— Пожалуй, это уже перебор.
— Мне нужен только один заложник.
— Тем не менее, — её апломб просто потряс меня. — ты мог бы выстрелить в потолок.
Киллер улыбнулся молодой женщине, так же обаятельно, как совсем недавно, на улице, улыбался мне. Пожалуй, на этот раз улыбка получилась даже ещё более тёплой и восхитительной.
— Почему ты говоришь шёпотом?
— Мы же в библиотеке. — прошептала она.
— Обычные правила отменены.
— Ты — библиотекарь?
— Я? Библиотекарь? Нет. Если уж на то пошло…
— Тогда у тебя нет права отменять действующие правила, — она чуть возвысила голос.
— Вот что даёт мне это право, — заявил он и выстрелил в потолок.
Она посмотрела на окна. Улица виднелась лишь сквозь зазоры между наполовину закрытыми жалюзи. Когда перевела взгляд на меня, я понял, что выстрел, вернее его громкость, разочаровал её. Стены, уставленные книгами, глушили звук. Если бы выстрел услышали снаружи, то подумали бы, что кто-то кашлянул.
Не подав вида, что лёгкость, с которой киллер пускал в ход оружие, напугала её, девушка спросила:
— Можно, я положу куда-нибудь эти книги? Они тяжёлые.
Киллер пистолетом указал па один из столиков:
— Туда.
Пока женщина клала книги на столик, киллер прошёл к двери и запер её, не спуская с нас глаз.
— Я не собираюсь критиковать ваши действия, вновь заговорила женщина, — и уверена, в своём деле вы разбираетесь лучше меня, но вы ошибаетесь, заявляя, что вам нужен только один заложник.
Она была так прекрасна, что при других обстоятельствах могла заставить любого парня возжелать её. Однако теперь меня куда больше интересовали её слова, а не фигура, её дерзость, а не фантастически красивое лицо.
Маньяк, безусловно, также не остался равнодушным к её прелестям. Судя по выражению его лица, чувствовалась, что женщина очаровала его. И улыбка киллера становилась все шире.