Когда он заговорил, в голосе не слышалось ни резкости, ни сарказма:
— У тебя есть теория насчёт заложников или как?
Она покачала головой.
— Теории нет, лишь практические наблюдение — Если дело дойдёт до столкновения с полицией, как ты собираешься убеждать копов, что можешь убить человека, что не блефуешь?
— И как? — спросили мы одновременно.
— Тебе не удастся заставить их поверить. Одними словами сомнений не рассеять. Поэтому они попытаются добраться до тебя, а в результате и ты, и заложник, скорее всего, погибнете.
— Убеждать я умею очень даже неплохо, — он говорил таким тоном, будто собирался уговорить её прийти к нему на свидание.
— Будь я копом, никогда бы тебе не поверила. Слишком уж ты смазлив. — Она повернулась ко мне. — Он слишком смазлив, не так ли?
Я едва не ответил, что не так уж он, по моему разумению, и смазлив. Так что вы теперь понимаете, что в её присутствии голова просто перестаёт соображать.
— А вот если у тебя два заложника, — продолжила она, не дождавшись моего ответа, — ты можешь убить одного и таким образом доказать, что твоя угроза — не пустые слова. Вот после этого второй станет действительно надёжным шитом. Ни один коп не решится испытывать тебя на прочность дважды.
Несколько мгновений он пристально смотрел на неё.
— Ну, ты даёшь, — сказал наконец он. Понятное дело, логика её рассуждений произвела на него должное впечатление.
— Все просто, — она указала на книги, которые положила на столик. — Я читаю и думаю, ничего больше.
— Как тебя зовут? — спросил он.
— Лорри.
— Лорри?
— Лорри Линн Хикс. А тебя?
Он уже открыл рот, почти сказал своё имя, но улыбнулся и передумал.
— Я — человек-тайна.
— И, судя по всему, прибыл сюда с каким-то заданием.
— Я уже убил библиотекаря, — сообщил он с таким видом, будто убийство возвышало его в её глазах.
— Этого я и боялась, — вздохнула она.
Я откашлялся.
— Меня зовут Джеймс.
— Привет, Джимми. — И, хотя она улыбалась, в её глазах я прочитал безмерную грусть. Возможно, она уже прикинула, кому из двух заложников суждено умереть первым.
— Встань рядом с ним, — приказал маньяк.
Лорри подошла ко мне. Пахла она так же хорошо, как выглядела: чистотой, свежестью, лимоном.
— Пристегнись к нему.
Когда она закрепила второе кольцо наручников на запястье левой руки, связав таким образом наши судьбы, я почувствовал, что должен сказать ей что-нибудь успокаивающее. Чтобы хоть чуть-чуть разогнать грусть, которую увидел в её глазах.
— Ты пахнешь, как лимоны.
— Я весь день готовила лимонный мармелад. Вечером хотела снять пробу, с оладьями.
— Я сварю горячий шоколад с корицей, — пообещал я. — Им и отметим наше освобождение, вместе с твоими оладьями и мармеладом.
Конечно же, она оценила мою уверенность в том, что мы выживем, но полностью тревога и грусть из её глаз не ушли.
Маньяк взглянул на часы.
— Все это заняло больше времени. Мне нужно много чего просмотреть, прежде чем начнутся взрывы.
Глава 9
Все наши «вчера» аккуратно лежали на полках, желтели и становились более хрупкими под библиотекой, в бумажных катакомбах.
Киллер знал, что более ста лет годовые подшивки «Сноу каунти газетт» занимали своё место в подвале, на два этажа ниже городской площади. В городе эти подшивки называли «бесценным архивом нашей истории». В этом морге обрели вечность подробности благотворительных продаж выпечки гёрлскаутами, страсти, кипевшие на выборах школьных советов, битвы, связанные с решением хозяев кафе «Пончики» расширить своё заведение, вытеснив бакалейную лавку.
Все подшивки начиная с 1950 года любой желающий мог просмотреть на микроплёнке. Если же кому-то хотелось копнуть глубже, приходилось заполнять бланк-требование на конкретный номер газеты, который потом и просматривался в присутствии библиотечного работника.
Конечно, на того, кто без всякой на то причины пристреливал библиотекарей, стандартные правила не распространялись. Маньяк рылся в архиве и приносил добычу на столик для чтения. С пожелтевшими газетными подшивками он обращался безо всякого почтения, словно имел дело с последним номером «Ю-эс-эй тудей».
Меня и Лорри Линн Хикс он усадил на пару стульев к противоположном конце большой комнаты, где и работал. Мы находились слишком далеко, чтобы понять, какие именно статьи «Газетт» его заинтересовали.
Мы сидели под бетонным сводчатым потолком. Комната освещалась двумя рядами покрытых толстым слоем пыли ламп, яркость которых могла устроить только тех, кто жил на заре эпохи электричества и хорошо помнил, какой свет давали масляные лампы и газовые рожки.
Ещё одними наручниками наш тюремщик прикрепил цепь между кольцами, охватывающими наши запястья, к перекладине одного из стульев, на которых мы сидели.
Поскольку не все архивные материалы хранились в ной комнате, изредка он уходил в соседние, оставляя нас вдвоём. Его отсутствие не давало нам шанса на побег. Скованные одной цепью и таща за собой стул, мы не могли ни развить большую скорость, ни двигаться бесшумно.
— У меня в сумочке есть пилка для ногтей, — прошептала Лорри.
Я посмотрел на её руку, пристёгнутую к моей. Сильная, но изящная кисть. Длинные тонкие пальцы.
— Ногти у тебя отлично смотрятся.
— Ты серьёзно?
— Абсолютно. И цвет лака мне нравится. Такой же, как бывает у засахаренной вишни.
— Он называется «Glacage de Fromboise»[18].
— Неправильное название. Малина, с которой я работал, никогда не имела такого оттенка.
— Ты работаешь с малиной?
— Я — пекарь, собираюсь стать кондитером.
— Ты выглядишь куда более грозным, чем кондитер, — в её голосе слышалось разочарование.
— Ну, я великоват для своего размера.
— Как так?
— И у пекарей обычно сильные руки.
— Нет, — она покачала головой, — всё дело в твоих глазах. Есть в них что-то такое, вселяющее опаску.
Да, юношеская мечта вдруг стала явью: красавица говорит тебе, что твои глаза вселяют страх.
— Взгляд у тебя прямой, сами глаза синие, но есть в них что-то безумное.
Глаза безумца — опасные глаза, все так, но это не романтическая опасность. У Джеймса Бонда опасные глаза. У Чарльза Мэнсона — безумные. Чарльз Мэнсон, Осама бен Ладен, Злой Койот[19]… Женщины выстраивались в очередь, чтобы заполучить Джеймса Бонда, но у Злого Койота свидания постоянно обламывались.
— Я упомянула пилку для ногтей по той причине что она — металлическая, а конец у неё острый, так что её можно использовать как оружие.
— Ага. — тупо ответил я. И, пожалуй, уже не мог утверждать, что её красота — единственная причина моего внезапного поглупепия. — Но он же забрал твою сумочку.
— Может, мне удастся её вернуть.
Её сумочка лежала на том самом столе, где киллер пролистывал старые подшивки «Сноу каунти газетт».
Когда он покинул бы помещение в следующий раз, мы, наверное, могли бы подняться, насколько позволяли наручники, приковавшие нас к стулу, чтобы вместе с ним добраться до сумочки. Но производимый нами шум наверняка привлёк бы его внимание, и он вернулся бы до того, как мы успели бы реализовать задуманное.
Конечно, мы могли бы пересекать комнату медленно и осторожно, практически бесшумно, напоминая сиамских близнецов, лавирующих на минном поле, но в этом случае не успели бы добраться до сумочки до его возвращения.
Вероятно, мысли мои она читала с той же лёгкостью, с какой распознала безумие в моих глазах.
— Я имела в виду совсем другое. Подумала, если попрошусь в туалет по срочному женскому делу, он позволит мне взять сумочку.
Срочное женское дело.
Может, сказался шок от того, что предсказание деда реализовалось, может, из головы не выходил убитый библиотекарь, но я все думал и думал, что же означают эти три слова.
Почувствовав моё недоумение, чем совершенно меня не удивила, Лорри пояснила:
— Если я скажу, что у меня месячные и мне срочно нужно поменять тампон, я уверена, что он поведёт себя как джентльмен и позволит взять с собой сумочку.
— Он — убийца, — напомнил я ей.
— Но он не кажется мне таким уж грубым убийцей.
— Он застрелил Лайонела Дейвиса в голову.
— Это не означает, что ему чужда галантность.
— Я бы не стал на это рассчитывать.
Она скорчила раздражённую гримаску, но всё равно осталась чертовски красивой.
— Я очень надеюсь, что ты не законченный пессимист. Это уже чересчур — попасть в заложники к убийце библиотекаря, да ещё оказаться прикованной к законченному пессимисту.
Я не собирался с ней спорить. Мне хотелось ей понравиться. Каждому парню хочется понравиться красивой женщине. Тем не менее я не мог согласиться с такой характеристикой.
— Я не пессимист, а реалист.
Она вздохнула:
— Так говорят все пессимисты.
— Ты увидишь, — пообещал я. — Я не пессимист.
— А я — неустанная оптимистка, — сообщила она мне. — Ты знаешь, что такое «неустанная»?
— Пекарь и необразованный — это не синонимы, — заверил я её. — Ты не единственная читательница и мыслительница в Сноу-Виллидж.
— Так что означает «неустанный»?
— Не знающий устали. Настойчивый, упорный.
— Именно, не знающий устали. Я не знающая устали оптимистка.
— Тогда тебя следовало назвать не Лорри, а Полианна[20].
В пятидесяти футах от нас киллер, ранее покинувший комнату, вернулся к столу, нагруженный пожелтевшими газетами.
Лорри не отрывала от него взгляда. В её глазах читалась расчётливость хищницы.
— Выбрав удобный момент, — прошептала она, — я скажу, что у меня срочное женское дело и мне нужна сумочка.
— Пилке для ногтей, даже острой, с пистолетом не справиться, — запротестовал я.
— Снова ты за своё. Законченный пессимист. Таким нельзя быть даже пекарю. Если ожидать, что все торты подгорят, так и будет.