— К счастью, я не владею недвижимостью, — заметила Лорри. — Только арендую её.
— Я живу с родителями, — признался я, словно надеялся, что сей факт показывает, что я никоим образом не связан с пропитанной злом землёй.
— Пришёл час расплаты, — изрёк он.
И, словно желая подчеркнуть весомость его угрозы, с одной из потолочных ламп на серебряной нити спустился паук. Шевелящаяся, бесформенная, восьминогая тень, размером с тарелку для супа, легла на пол между нами и маньяком.
— Стремление отвечать злу злом приводит к тому, что в проигрыше оказываются все, — указала Лорри.
— Я не отвечаю злу злом, — возразил он, не сердито, но с раздражением. — Я отвечаю злу восстановлением справедливости.
— Что ж, это совсем другое дело, — согласилась Лорри.
— На твоём месте, — сказал я маньяку, — я бы задумался, а уверен ли я, что мои деяния — справедливость, а не просто большее зло. По мнению моей мамы, дьявол прекрасно знает, как нас убедить в том, что мы поступаем правильно, когда на самом деле мы выполняем его, дьявола, работу.
— Похоже, твоя мама — женщина заботливая.
— Конечно, — ответил я, чувствуя, что между нами устанавливается контакт. — Когда я подрастал, она даже гладила мне носки. -
После этого откровения Лорри бросила на меня скептически-тревожный взгляд.
Подумав, что она может принять меня за чудаковатого парня или, того хуже, за маменькиного сынка, я торопливо добавил:
— С семнадцати лет я все глажу сам. И никогда не гладил носки.
Выражение лица Лорри не изменилось.
— Я не хочу сказать, что моя мать до сих пор гладит мне носки, — поспешил я заверить её. — Больше никто не гладит мне носки. Только идиоты гладят носки.
Лорри нахмурилась.
— Но я не хочу сказать, что моя мать — идиотка, — уточнил я. — Она — чудесная женщина. Она не идиотка, только очень заботливая. Я хочу сказать, что идиоты — другие люди, которые гладят свои носки.
И тут же я понял, что своими умозаключениями загнал себя в угол.
— Если кто-то из вас гладит носки, я не хотел сказать, что вы — идиоты. Я уверен, вы просто очень заботливые, как моя мать.
Теперь и на лице маньяка появилось то же выражение, что и на лице Лорри, и они оба смотрели на меня так, будто я только что спустился по трапу из летающей тарелки.
Лорри, как мне показалось, внезапно сильно огорчила мысль о том, что она скована со мной одной цепью, а вот маньяк, похоже, вдруг подумал, что, в конце концов, одного заложника для его целей вполне достаточно.
Спускающийся паук все ещё висел над нашими головами, но тень от него стала меньше, с тарелку для салата.
К моему удивлению, глаза киллера увлажнились.
— Это так трогательно… носки. Очень мило.
А вот в Лорри моя история о носках сентиментальную струнку не задела. Она, прищурившись, продолжала смотреть на меня.
— Ты — счастливчик, Джимми, — продолжил маньяк.
— Да, — согласился я, хотя мне повезло только в одном: меня приковали к Лорри Линн Хикс, а не к какому-то алкоголику, да и то едва ли кто в сложившейся ситуации позавидовал бы моему счастью.
— Иметь заботливую мать, — проворковал маньяк. — Каково это?
— Хорошо, — ответил я. — Очень хорошо, — но больше ничего не решился сказать, боялся, что продолжу нести чушь.
Паук, удлиняя нить, опустился уже на уровень наших макушек.
— Иметь заботливую мать, которая каждый вечер варит тебе какао, — в голосе киллера слышались мечтательные нотки, — подтыкает одеяло, целует в щёчку, читает перед сном сказку…
Прежде чем я сам научился читать, мама обязательно читала мне перед сном, потому что в нашей семье книги уважали. Но ещё чаще мне читала бабушка Ровена.
Иногда речь шла о Белоснежке и семи гномах. Все они умирали, то ли в результате несчастного случая, то ли от болезни, пока Белоснежка не оставалась одна-одинёшенька, и никто не мог помочь ей в борьбе со злой королевой. Кстати, однажды в интерпретации бабушки на одного из гномов упал двухтонный сейф. Но это был сущий пустяк в сравнении с тем, что произошло с другим гномом, бедным Чихом. А когда бабушка читала мне сказку о Золушке, хрустальные башмачки рассыпались на острые осколки прямо на ногах бедняжки, а тыквенная карета слетала с дороги в глубокий овраг.
И только взрослым я узнал, что в прекрасных книгах Арнольда Лобела[22] о Жабе и Лягушке не было эпизодов, когда тому или иному главному герою кто-то из других обитателей болота откусывал лапку»
— У меня не было заботливой матери, — голос маньяка переполняли тоска и душевная боль. — Моё детство было холодным, суровым, лишённым ласки.
События приняли неожиданный оборот: страх, что меня застрелят, отступил на второй план. Перед нами замаячила куда более страшная перспектива: выслушивать рассказ маньяка о его трудном детстве. О том, как его били проволочными вешалками для пальто. До шести лет заставляли носить девчачью одежду. Отправляли спать без миски овсяной каши.
Меня похитили, заковали в наручники, держали под дулом пистолета, и все для того, чтобы я выслушал этот жалостливый рассказ? С тем же успехом я мог остаться дома и смотреть дневные ток-шоу,
К счастью, он прикусил губу, расправил плечи и заявил:
— Вспоминать прошлое — пустая трата времени. Что было, то прошло.
К несчастью, влагу в глазах, вызванную жалостью к себе, сменил не весёлый, обаятельный блеск, а фанатичный огонь.
Паук тем временем продолжал спуск. Оказался на уровне наших лиц, испугался их вида и в страхе застыл.
Должно быть, представив себя виноградарем, снимающим ягоду с грозди, маньяк зажал толстого паука между большим и указательным пальцем, раздавил, а потом поднёс то, что осталось, к носу, чтобы насладиться запахом.
Я надеялся, что он не предложит мне понюхать останки паука. Обоняние у меня сильно развитое, и это одна из причин, по которой я пошёл в пекари.
К счастью, он не собирался делиться с нами этим мерзким запахом.
К несчастью, поднёс пальцы ко рту и аккуратно слизал кашицу, в которую превратился паук. Насладился этим странным фруктом, похоже, решил, что он недостаточно зрелый, и вытер пальцы о рукав пиджака.
Перед нами стоял выпускник Университета Ганнибала Лектера, готовый занять место менеджера в мотеле «Бейтс»[23].
Шоу с обнюхиванием и поеданием раздавленного паука устраивалось не для нас. Маньяк действовал рефлекторно, так обычные люди отгоняют мух.
И теперь, не отдавая себе отчёта в том, какое впечатление произвели на нас его весьма необычные вкусовые пристрастия, он сказал:
— И вообще, время разговоров осталось в прошлом. Пришло время действовать, восстанавливать справедливость.
— И как же он собирается восстанавливать справедливость? — задалась вопросом Лорри. Вслух. И в голосе, которым произносились эти слова, от присущего ей оптимизма не осталось и следа.
А маньяк, несмотря на баритон взрослого, вдруг заговорил словно обиженный мальчишка:
— Я собираюсь много чего взорвать, убить массу людей и заставить город пожалеть о своём существовании.
— Честолюбивый замысел, — указала Лорри.
— Я готовился к этому всю жизнь.
Я внезапно переменил сложившееся у меня мнение на прямо противоположное.
— Если уж на то пошло, я бы действительно хотел послушать о вешалках для пальто.
— Каких вешалках? — переспросил он.
Прежде чем я успел ответить и, скорее всего, получить пулю между глаз, вмешалась Лорри:
— Слушай, я могу взять сумочку?
Он нахмурился.
— Зачем она тебе?
— По срочному женскому делу.
Я не мог поверить, что она пойдёт на такое. Нет, я понимал, что не сумел её переубедить, но полагал, что мой доводы заставили её одуматься.
— По женскому срочному делу? — повторил маньяк. — Это ты о чём?
— Ты знаешь, — игриво ответила она.
Для парня, который мог притягивать женщин точно так же, как мощный магнит притягивает крупинки железного порошка, он проявил в этом вопросе вопиющее невежество.
— Откуда мне знать?
— Бывает раз в месяц.
Он по-прежнему ничего не понимал.
— На середине?
Теперь его уже не поняла Лорри.
— На середине?
— Сейчас середина месяца, — напомнил он. — Пятнадцатое сентября. И что?
— У меня месячные, — объяснила она.
Он тупо смотрел на неё.
— Менструация, — ей определённо хотелось обойтись без этого слова.
Его лоб разгладился. Он понял.
— Ага. Женское срочное дело.
— Да. Совершенно верно. Аллилуйя! Теперь я могу взять сумочку?
— Зачем?
Если бы она добралась до пилки для ногтей, то с радостью вогнала бы её ему в глаз.
— Мне нужен тампон.
— Ты говоришь, что в сумочке у тебя тампон?
— Да.
— И он нужен тебе прямо сейчас, ты не можешь ждать?
— Да, совершенно не могу ждать, — подтвердила Лорри. Решила сыграть на его сострадании, которого он не выказал, убивая библиотекаря выстрелом в голову. Но Лорри полагала, что сострадание это у маньяка всё-таки есть, поскольку пока с нами он вёл себя достаточно мягко. — Я сожалею, но мне без него не обойтись.
Если в женских делах он соображал плохо, то замыслы в стиле Макиавелли разгадывал шутя.
— Что у тебя в сумочке, пистолет?
Признавая, что попалась, Лорри пожала плечами.
— Пистолета нет. Только металлическая пилка для ногтей.
— И что ты собиралась сделать… вонзить её мне в сонную артерию?
— Если бы не попала в глаз, то да.
Он поднял пистолет, целясь в неё. Я предположил, что, пристрелив Лорри, он не остановится и разберётся со мной. Я же видел, что он сделал с газетами.
— Мне следовало убить тебя прямо сейчас, — враждебности в голосе, однако, не слышалось.
— Следовало, — согласилась она. — Я бы убила, окажись на твоём месте.
Он улыбнулся и покачал головой:
— Ну ты даёшь.
— Стараюсь, — и Лорри улыбнулась в ответ.