3) Купить творог, кефир и хлеб.
4) Взять костюм из чистки.
5) «Мосфильм» — посмотреть материал. Зал № 10. 3 часа.
6) Аптека — купить снотворное.
7) Заехать в гастроном на «Восстания» за заказом после 5 часов.
8) Лекция на литературных курсах. В 1 час дня.
9) Интервью американцу в 17 часов, в Союзе.
10) Подкачать колеса у машины.
11) Встреча с читателями в 20 час.
12) День рождения Васи — купить подарок и цветы. (После встречи.)
Случались и иные сочетания. Скажем, починка автомобиля на станции технического обслуживания, визит в Моссовет или на телефонную станцию — выбивать кому-то из писателей, артистов, киноработников квартиру или телефон. После того как я стал вести телевизионную передачу и меня знала в лицо каждая собака, в том числе и руководящая, количество просьб такого рода — достать лекарство, положить в больницу, похоронить на близком кладбище — увеличилось. И собственных дел хватало. Скажем, нужно было встретиться с директором издательства, которого требовалось убедить в необходимости публикации моей книги; или же забрать белье из прачечной, а ботинки — из ремонта; могла состояться встреча с писателем из провинции, который настырно сумел мне всучить свою рукопись, а теперь ждал отзыва, или же свидание с сантехником, ибо потекла труба, заливая нижних соседей. Могли пригласить на заседание какой-нибудь бесполезной писательской комиссии, на премьеру в театр, на юбилей, где предстояло выступить с поздравлениями, или же на прием в посольство. А еще родственники, которым все время от меня было что-то нужно. И так далее и тому подобное. Когда я думал о том, сколько километров я наезжал в день по городу, то сам не понимал, когда же успеваю писать…
Так вот на листочке, который я взял со стола, было написано:
ДЕЛА ПОСЛЕ ЛЕНИНГРАДА
1. СДЕЛАТЬ ПРОФИЛАКТИКУ «ВОЛГЕ».
Ну, это пусть теперь дочь делает, поскольку машина отказана ей.
2. В ПОНЕДЕЛЬНИК В 4 ЧАСА СУД С ГЕНЕРАЛОМ.
Хрен с ним, со старым маразматиком. Доверенность адвокату отдана, могу и не приходить. Хотя, честно говоря, я был бы не прочь обозреть это военное мурло, обвинившее меня в дезертирстве с фронта, и выслушать его извинения. А в том, что старый пердила извинится, у меня сомнений не было. Ибо когда кончилась война, мне еще не стукнуло семнадцати.
3. ОТПРАВИТЬ ПИСЬМО ИЗДАТЕЛЮ В ЛОНДОН.
Перебьется, у меня уважительная причина — помер. Жаль, конечно, что не увижу английского издания. Впрочем, я много чего не увижу.
4. ДОГОВОРИТЬСЯ С КРОВЕЛЬЩИКАМИ О РЕМОНТЕ КРЫШИ НА ДАЧЕ, А ТО ВО ВРЕМЯ СИЛЬНЫХ ДОЖДЕЙ ПРОТЕКАЕТ.
Пусть договаривается Детский фонд. Я не хотел, чтобы в нашем с Оксаной доме жил кто-нибудь, поэтому завещал дачу детскому дому. Тем более что и у дочери, и у пасынка имелись загородные строения.
5. СЪЕЗДИТЬ В ЛАВКУ ПИСАТЕЛЕЙ.
Я вон какое огромное количество книг не успел прочитать, на фиг мне еще новые, которые я даже не перелистаю…
6. КУПИТЬ ЖРАТВУ.
Тут я задумался. Вообще-то последний пункт в наши дни осуществить совсем не просто. Но если я намереваюсь устроить собственные поминки, то, пожалуй, его надо выполнить. Негоже звать гостей на прощальную пирушку и не угостить их до отвалу. Кстати, надо обзвонить, пригласить…
В списке имелись еще кое-какие пункты. Но все остальные отмеченные мной дела и события, предполагалось, произойдут в середине недели и, следовательно, меня уже не касались. Хотя, не скрою, на некоторых мероприятиях я хотел бы побывать.
— Я изучил список твоих дел, — сказал младший Горюнов, выключая видеомагнитофон, — Чем займемся сейчас?
— Думаю, надо пригласить друзей на ужин, — ответил я. — А потом я хочу заехать на кладбище. После поедем за продуктами.
— У тебя есть какой-нибудь блат? — поинтересовался Олег. — А то ведь ни черта не купишь.
— Обижаешь, начальник, — сказал я, — Как же у нас можно прожить без блата? У меня есть больше, чем блат. У меня имеется меценат — директор «Гастронома». Раньше меценаты посылали на свои деньги художников и певцов в Италию учиться, а сейчас меценатство приняло иные формы. Если вдуматься, довольно-таки уродливые. Ради того, чтобы сказать своим дружкам, к примеру: «Ко мне вчера Мишка Ульянов приходил или Генка Хазанов», директор снабжает кое-кого из популярной братии дефицитом. И при этом ничего лишнего сверх цены не требует. — Сверх он берет с других, непопулярных.
— А тебе не стыдно этим пользоваться? — ехидно спросил двойник, — Ты же у нас прогрессивный. Слывешь совестью.
— Очень стыдно, — покладисто согласился я, — Но хочется кушать. Я только вид напускаю, что принципиальный. А вообще-то только и делаю, что поступаюсь принципами.
— А что это за суд с генералом? — спросил Олег.
— Пока я буду обзванивать друзей, ты можешь познакомиться с кипой доносов от наших славных вояк… Слушай, а ты только мои мысли можешь читать? Что было в башке у Поплавского, ты не догадывался?
Я порылся в письменном столе и достал большой конверт, на котором почерком Оксаны было написано:
«ПЕНТАГОН ПРОТИВ ОЛЕГА».
— У меня было какое-то сомнение: слишком легко он согласился принять яд, — сказал младший. — Но читать мысли я умею только твои. Так что извини…
— Вся эта хренобень с военными началась после моего юбилейного вечера, показанного по «ящику».
— Я видел… и одобрил…
— А министр обороны, в отличие от тебя, очень не одобрил. Силы, как сам понимаешь, неравные — у него бомбы, ракеты, танки, пушки и высокие коммунистические идеалы. А у меня пшик…
В это время в дверь позвонили. Я с изумлением уставился на Олега, тот дернул плечами, и я отправился открывать.
А Олег погрузился в газетные статьи, письма и доносы, которые появились в результате моего телевизионного вечера.
— Вы мне назначили сегодня на три часа, — сказал посетитель, когда я распахнул дверь.
Я с трудом узнал его — это был старик актер из Театра имени Маяковского. Он раза два играл небольшие эпизоды в картинах по моим сценариям, а в театре его фамилия обычно замыкала театральную программку — третий слуга, второй убийца или четвертый горожанин. Он действительно настойчиво домогался свидания со мной, замучил звонками и, отказываясь объяснить, зачем я ему понадобился, каждый раз говорил, что это очень важно, и не для него, а для меня. И что я буду ему очень благодарен за встречу. Наконец я сдался, кляня себя за бесхребетность, и назначил ему встречу. И, конечно, забыл. Я с отвращением смотрел на явившегося сейчас так некстати человека.
Первым порывом было немедленно захлопнуть дверь перед его носом, но вместо этого я выдавил из себя нечто вроде улыбки и сказал:
— Заходите, я вас жду.
Старик, увидев младшего Олега, произнес:
— У меня конфиденциальный разговор!
Я провел его в кабинет, предложил стул и сказал умоляюще:
— Только прошу вас, у меня плохо со временем… Так что вспомним чеховскую сестру таланта, а именно краткость…
Глаза старика лихорадочно блестели:
— Олег Владимирович, дорогой! Вы знаете, страна на грани краха! Всюду развал! Надо призвать правительство к решительным мерам и действиям. И я придумал, как это сделать!
— Но я-то при чем?.. — начал было я, но он вскочил со стула и вдохновенно зашептал:
— Именно вы можете спасти страну! Именно вы в состоянии повернуть курс правительства! С социалистическим путем пора кончать!
Я понял, что имею дело либо с безумцем, либо с фанатом.
— Что я могу сделать? — протянул я, думая о том, как избавиться от посетителя.
И тут он выпалил:
— Вы должны совершить самосожжение на Красной площади! Под плакатом, призывающим правительство к объявлению свободы, демократии и частной собственности!
И старик победоносно глянул на меня, ожидая ответного восхищения.
— Идея действительно интересная… — задумчиво процедил я, но мой собеседник не уловил иронии.
— Я так и знал, что вам понравится. Поэтому я обратился именно к вам.
— Но у меня есть кое-какие планы, которые…
— Никакие личные планы не могут сравниться с интересами страдающего Отечества, — продекламировал гость. Видно, служение музе театра наложило отпечаток на его манеру выражаться.
— Слушайте, друг мой! Мне пришла в голову прекрасная мысль, а почему бы вам самому не совершить этот героический акт?
Ответ у него был готов:
— Потому что будет совсем не тот резонанс! Одно дело, если сжигает себя никому не известный артист, и совсем другое, если эту акцию совершит крупный, известный в нашей стране и за рубежом писатель. Практически классик! Книги которого читали все. Человек, своими телевизионными программами заслуживший любовь народа.
Чем беззастенчивей он льстил, тем больше меня охватывало чувство отчаяния. Оксана все время пилила меня за мягкотелость, за неумение отказывать, за то, что я давал возможность отнимать свое время каждому встречному и поперечному.
— Я помогу вам! — продолжал старик, — Я донесу вам до Спасских ворот канистру с бензином. Пока вы будете гореть, я не отойду от вас ни на шаг и подхвачу плакат, выпавший из ваших слабеющих, обожженных рук! О, страна оценит вашу доблестную жертву. Вы войдете в Историю с большой буквы…
— Олег! — беспомощно позвал я свое второе «я». — Помоги мне. Выстави из квартиры этого ненормального.
— А… а… — завопил старик. — Вот где ваше подлинное лицо! Я знал, что вы ничтожество!.. Я всегда подозревал это!..
Олег молча взял за шиворот старика и поволок его прочь из квартиры. Тот упирался и продолжал орать:
— Шкурные интересы вам дороже несчастий Отечества!.. Трус! Эгоист!.. Я этого так не оставлю! Я буду жаловаться!..
Это была последняя фраза, за которой последовал щелчок захлопнувшейся двери. А я подумал: куда же этот психопат станет жаловаться? Когда в кабинет вернулся Олег, я рассказал ему о соблазнительном предложении посетителя и добавил:
— А вообще-то мысль недурна! Если все равно помирать, так уж лучше с музыкой.