торговую площадь. Здесь всегда было многолюдно и шумно. Дневная выручка позволяла его семье безбедно прожить несколько дней. Он изучил вкусы клиентов и старался угодить всем. Только старый шарманщик сиротливо примостился у дерева и наигрывал одну и ту же песенку. На плече у него восседал говорящий и очень любопытный попугай. Его цветастое оперенье привлекало внимание прохожих больше, чем песенка шарманщика.
— Гюнтер хороший, хороший, хороший, — грассируя, повторял он, как заезженная пластинка.
Небольшая шапочка лежала у ног шарманщика. Сколько раз сапожник уговаривал его:
— Ну что это такое? Разве можно уместить в маленькой шапке солидную выручку? Принеси плошку да побольше.
На что шарманщик монотонно и неохотно отвечал сапожнику:
— Мал золотник, да дорог.
Он был скромным, добрый старый шарманщик, и от жизни не ждал чудес.
— Пусть идет как идет, — говорил Гюнтер, помешивая жиденькую кашу.
Так шли дни, пролетали месяцы, вот и морозная зима постучалась в дома горожан. Запорошило, занесло снегом улицы, крыши домов, деревья. Дни стали короткими, ночи длинными. Люди кутались в теплые шали и натягивали на ноги овечьи гетры. В окнах горожан мигали слабые огоньки от ламп с масляными фитилями. В печи время от времени подбрасывались поленья, они забавно похрустывали и таяли в пламени, а над домами из труб клубился незатейливый дымок. Дело близилось к празднику.
Накануне Рождества на торговой площади было особенно шумно. Горожане с достатком уделяли подготовке к празднику много времени. Они могли себе позволить праздничные угощения, спешили запастись провизией и загодя приготовить рождественский штолен. Этот пирог отличался от других десертов — ему предстояло три недели вызревать в холодном погребе. А яблочный штрудель подавался к столу теплым. В предвкушении праздничных застолий настроение у имущих жителей Румнэ было приподнятым. Ну, а беднякам оставалось смотреть им вслед и сглатывать слюну.
— Глянь-ка, Мария понесла гуся. Огромный, в руках едва умещается, — сказал сапожник шарманщику.
— Чему ты удивляешься, она служит у господ, вот и запасается провизией.
— Ну да, ну да, — почесал затылок сапожник, поглядывая на соседа. — Скажи, Гюнтер, почему ты не женишься?
— Я?
— Ты. Одному век коротать скучно и хлопотно. Помощница в доме нужна. Вот моя Моника скрипит, а все делает. Дети подросли, помогают матери. Ей веселее с ними работается. Была бы у тебя в доме помощница, ухаживала бы за тобой, и поговорить было бы с кем.
— Я с попугаем разговариваю. Быт у меня скромный, справляюсь. Мне много не надо. Бобке на корм коплю, себе булку хлеба, овес и картофель на суп покупаю — вот и все мои расходы.
— И все?
— Да.
— А молоко с медом почему не пьешь? Молоко в Румнэ очень вкусное, жирное, я дня без молока не живу. Удовольствие.
— Редко покупаю. Бобка попросит, беру ему чашечку.
Сапожник посмотрел на Гюнтера, и сказать нечего.
В этот день народу на площади собралось очень много: стар и млад, кого там только не было. Люди останавливались возле шарманщика послушать песенку, подпевали и бросали пфенниги. Незаметно для всех из толпы вышел богато одетый человек. Бархатный шаубе насыщенно фиолетового цвета прилегал к сорочке, которая у шеи вывязывалась бантом. Шаубе снизу был подбит горностаем. Им был оторочен красивый стоячий воротник и отвороты полочек, а в длинных рукавах просматривались прорези для рук. Широкие короткие штаны в складку выделяли белоснежные плотные чулки. Завершался наряд остроносыми туфлями. Голову украшал громоздкий бархатный берет со множеством складок и пером. Весь туалет галантного вельможи выдержан в одной цветовой гамме, смотрелся строго, что говорило о вкусе его обладателя. На холеных руках поблескивали кольца.
— Смотрите, — пронеслось в толпе.
— Сам герцог, — воскликнула полная женщина с большой корзиной в руках. Она накупила провизии с запасом: копченые колбаски и сосиски возбуждали аппетит. Головка сыра, куриные яйца, горох, фасоль, картофель, лук, капуста и много сладостей с трудом умещались в корзине.
— Хельга, зачем столько всего накупила? — спросила соседка.
— Детки приезжают, хочется их побаловать. Праздник ведь.
Тем временем вельможа подошел ближе, положил в шапку Гюнтера талер. Шарманщик смотрел на незнакомца, не отрывая глаз, монета его интересовала меньше всего.
«В его взгляде что-то таинственное и доброе», — подумал Гюнтер. Никогда знатные господа не интересовались музыкой шарманщика, внимание вельможи вызвало вопросы.
— Благодарю. — Шарманщик приложил к груди руку и наклонил голову.
— Счастливого Рождества. Пусть мечты сбываются, — пожелал незнакомец и ушел. Люди стояли, как завороженные.
А Бобка закричал что было силы:
— Гюнтер хороший, хороший, хороший, — словно подтверждал, что жертвователь неспроста положил в шапку денежку.
Вечерело. Поднялся холодный ветер, приморозило, падал снег. Шарманщик собирался домой. Сапожник подскочил к нему:
— Гюнтер, покажи, что тебе богач положил?
— Смотри, — безучастно ответил шарманщик. — Мне домой пора.
— Ты глянь, как повезло. Ого, целый талер пожертвовал. Сколько на него купить можно. Вот это да. В жизни такого не видывал.
— Успокойся, Клаус. Что за восторги? Человек решил поздравить меня с наступающим праздником. Спасибо ему.
— Да ты не понял. Сам посмотри, дурья башка. — Сапожник достал из шапки монету, разглядывая, покрутил ее, попробовал на зуб и протянул шарманщику руку. А там на ладони красовался большой талер, да еще с гравировкой. В самом верху возвышалась корона, от нее шла накидка, похожая на мантию, по обе стороны она спадала по краям фалдами, в центре — герб со стоящим на задних лапах львом. Его хвост был причудливо изогнут.
— Прощай, — сказал Гюнтер.
— До завтра, — поправил его сапожник.
Клаус отдал шарманщику талер. Тот не глядя вложил в карман и, взвалив на плечо ремень от шарманки, зашагал домой. Его пальто давно прохудилось, и шарманщик порядком промерз.
У порога Гюнтер увидел девушку. Она напомнила ему изящную статуэтку, которую выставили на витрине празднично украшенной лавки. Одета девушка была просто: белая блузка с пышной оборкой чуть выше груди, у плеча рукав собирался в буф, книзу плотно прилегал к рукам. Поверх блузы — приталенная жилетка на шнуровке черного цвета, ниже пышная оранжевая юбочка, на ногах — гетры и башмачки. Голову обтягивала маленькая тряпичная шапочка. Сверху девушка обвязалась большой овечьей шалью.
— Вечер добрый вам, шарманщик, — ласково сказала гостья.
— И вам, милая барышня, доброго вечера, — удивленно посмотрел на нее Гюнтер и подумал: «Какая славная девушка, что она здесь делает?»
— Не сердитесь, что навестила вас в неурочный час. Мне сказал один знатный господин, что вам нужна помощница. А я живу одна и очень люблю помогать.
— Кто ж вам мог такое сказать? Я никого не просил.
— Сорока на хвосте принесла, — звонко засмеялась девушка. — Говорю же, знатный господин. У него такие добрые глаза.
— Вот как? Чудеса. Ну пойдемте. На улице холодно, а вы, как я погляжу, очень плохо одеты.
— Ничего, я привыкшая.
Шарманщик поднял глаза на девушку и обмер. Она так напоминала ему Гретхен — его покойную жену.
— Сколько лет вам, красавица? — спросил он между прочим.
— Шестнадцать минуло.
— Позволю себе спросить, где родились?
— В пригороде Румнэ. Приемные родители сказали, что моя матушка померла в родах, забрали меня к себе и усыновили. Да вот уж год минул, как и они покинули сей мир, оставив меня сиротинушкой. Перебралась в Румнэ, здесь хорошо и подработать можно.
«Как она похожа на Гретхен, одно лицо. А вдруг она моя дочь?!» — пронзила зловещая мысль голову Гюнтера.
Он вспомнил, как повитуха вышла и нервно объявила: «Гретхен больше нет, — на ходу сказав, чтобы я шел домой, завтра вернулся за телом. О ребенке ни слова. А мне было не до вопросов. Этим сообщением она приговорила меня к одиночеству. Потерял самое дорогое, что было в жизни. В помутненном состоянии покинул ее дом. Когда пришел назавтра, ни повитухи, ни тела Гретхен не нашел. Дверь наглухо заперта. Сколько ни стучал, не открыли. Расспрашивал людей из соседних домов, никто ничего не видел. Дворник, сочувствуя мне, рассказал, что слышал ночью шум за окном. Не вышел посмотреть, побоялся. Так я потерял свою любимую — самое дорогое». — Печальные воспоминания обрушились на шарманщика, и спасения от них не было.
— Входи, располагайся, коль пришла. Особо угощать тебя нечем. Чаем напою.
— А что еще в зимнюю стужу надо?
Шарманщик поставил на горелку ковш с водой. Приготовил несколько засушенных листьев смородины, вложил в граненые стаканы.
— Сейчас закипит, и попьем чай. Сахара тоже нет.
— Ничего страшного. Завтра я найду поблизости работу и все куплю. Не печальтесь.
Гюнтер смотрел на девушку и не верил своим глазам. Мысль о сходстве с покойной супругой не покидала его, лишая покоя.
— Как величать тебя, милая?
— Как матушка велела — Маргарет.
— Жемчуг, — сдерживая волнение, произнес шарманщик.
— Да, а откуда вы знаете?
— Когда-то давно, семнадцать лет тому назад, мы с женой мечтали о доченьке. Моя Гретхен сказала: «Если родится девочка, назовем ее Маргарет, пусть сияет для всех, как жемчуг.
— Простите, а где ваша жена?
— Шестнадцать лет тому назад умерла в родах.
— Да?! — с опаской посмотрела на него девушка. Какое-то странное чувство закралось в ее душу.
— Вот и чаек поспел. Пейте и грейтесь. У меня и дров нет. Завтра пойду на поиски. Негоже вам мерзнуть. Мы с Бобкой закаленные, — повернулся Гюнтер в сторону попугая.
— Он у вас такой симпатяга.
— Да, мы с ним неразлучны.
Тем временем попугай, ощутив на себе внимание, воспользовался минуткой и выпалил:
— Гюнтер хороший, хороший, хороший.
— Прости, дорогой, отвлекся. Сейчас угощу тебя. — Шарманщик подошел к клетке, подсыпал зерно в махонькую плошку и закрыл дверцу. Он хотел вернуться к столу, как перед глазами встал недавний жертвователь. Его взгляд говорил: «А монетка-то волшебная, жди новых чудес».