рае разрушенной красоты, невозвратности счастья тех дней в малахитовом рассвете Пицунды, где так много было придумано полезного для их фирмы на горных тропах к храму, глаза Виктора Михайловича увлажнились. Слезы, будто подступив к сердцу, отозвались новым приступом нестерпимой боли.
Он не обманывал себя: будь у них с Муськой хоть малейшее желание отвлечься от вековечно-прекрасного занятия для двоих, они уже тогда бы заметили признаки грядущих потрясений. Уже тогда, на мелком бытовом уровне, начинались первые толчки землетрясения, которое вскоре поглотит бесценные дары рук человеческих и столетиями отрегулированный ритм существования.
Однажды в Гаграх, куда их перебросили из Пицунды по охраняемой и уже порой обстреливаемой дороге, разнесся слух, что на рынке учинилось побоище между неизвестно почему столкнувшимися группами. Выглядело это так, словно мужчины решили покидаться арбузами, горшками, бутылками, и в какие-то считаные минуты все пространство торговли было превращено в свалку.
Одного увезли на «скорой», остальные уползли и разбежались. Рассказывая о столкновении, многие смеялись, другие злословили. А дорога была уже небезопасна, служащие и продавцы из прилегающих сел отказывались ехать на работу, перевозить товар местного урожая. Казалось, припоминал Виктор Михайлович, во время их с Муськой переселения на дороге всего-то и было с десяток мальчишек с автоматами, одетых в маскхалаты, остановивших их машину при переезде реки Бзыбь, пристально, с подозрением, вчитывались они в документы, ощупывая взглядами фигуры отдыхающих. Их почти пародийные действия вызвали у Виктора Михайловича улыбку, чуть не стоившую ему насильственного выдворения из машины. Правда, по прибытии в Гагры сразу же объявили нечто вроде комендантского часа. Заметно оскудело питание, после десяти вечера выходить за ворота санатория не рекомендовалось. Но русскому курортнику, пытавшемуся урвать последние путевочные денечки на пляже, во всем этом не было охоты разобраться. А извечное наше «авось» – «обойдется», «уляжется» – помогало привычному бездействию. Впрочем, испокон веков людям свойственно было веселиться и гулять рядом с бедой, устраивать пиры во время чумы, а иные наши соотечественники, бывает, особенно ликуют, когда беда обходит их, накрывая соседа. Бог мой, какими детскими играми покажутся нам, сегодняшним, те осенние дни рукопашных боев на рыночном уровне в Гаграх! Но мог ли ведать наш герой, что рыночная драка перерастет в кровопролитную братоубийственную войну, которая унесет десятки тысяч жизней, вовсе не причастных к войне людей, превратит в руины древнейшие сооружения, устоявшие в бурях прежних веков?
С не меньшим удивлением вспоминал сейчас Виктор Михайлович и то, как смело тогда пошел на любовную авантюру, искал номера в корпусах, пренебрегая пересудами о них с Муськой. Что заставило его рисковать положением, имиджем ради вовсе не курортной, не шикарной девицы, казавшейся случайно прибившейся к его дому неудачницей? Что привлекло его в сей унылой, редко улыбающейся особе с неизменно тоскливым вопросом в голубых глазах? Помнится, его изумило, как в считаные дни она освоила пляжную моду сезона, умение поддерживать разговор, вести себя с достоинством, неприступностью. Ему бы поинтересоваться, что, в сущности, представляет собой свалившаяся на него девица? Откуда явилась, на что рассчитывала в Москве? Но он посчитал это излишним. Не в его правилах было лезть в душу, не любил, когда и ему поверяли тайны. «Легче, легче надо жить, чересчур мы, русские, надрывно-высокодумны, тяжеловесны, как танки», – часто ерничал он в разговоре с сотрудниками. Они пересмеивались, конечно, шеф их был редкого обаяния мужик, однако же и головокружительной целеустремленности.
На самом деле, с тех пор как оторвались от него Руфина с Дашкой, он порешил отсечь все помыслы о новом браке, даже серьезной привязанности. «В жизни не должно быть того, что тянет к земле, отрывает от стремительного движения», – уверял он себя. И похоже, действительно целиком был погружен в пульсирующий ритм обновления и предпринимательства, когда с восьми утра в шахматной комбинации (безумие его юности) ведешь тщательно продуманную, невидимую атаку на выгодного партнера, порой отступая, чтобы потом занять еще более выгодное поле и продвинуть фигуры вперед. Ну что ж, жена Руфина, отдаляясь все больше от его интересов, в конце концов сама выбрала Соликамск. Это она потащила за собой дочь в город экологического бедствия, сказав, что «исследования причин загрязнения питьевой воды» не менее важны, чем «создание компьютерных систем». Его настойчивые письма оставались без ответа. Для них он перестал существовать. Но так или иначе, это была его семья. А сейчас о чем, собственно, речь? Крошечный отрезок жизни с Муськой, захвативший какие-то три сезона: осень, зиму и весну, – и вот он увяз, увяз накрепко. Не умел он совладать с обыкновенной уголовщиной, не знал, как ориентироваться в мире хамского панибратства, непредсказуемой безалаберщины. Мысли плавились, доставала жара, и что-то еще накатывало опасное. Будто мчался на него вагон, сошедший с рельсов.
Да, той прошлой золотой осенью, когда никому и в голову не влетало, что в стране начинается все всерьез и вот-вот разразится трагедия, он ощущал особый подъем духа. В считаные вечерние часы перед заплывом и ужином, скрываясь от посторонних глаз в беседке вьющегося винограда, он придумывал уйму нового, как будто его мозг, омытый кислородом, работал в удесятеренном режиме. В голове раскрутилась идея создания при фирме нового исследовательского центра, в котором с любовью, толково выращивались бы кадры молодых профессионалов высшей квалификации, с компьютерным мышлением. Он уже представлял себе специально оборудованный блок, где в каждой комнате разместятся четыре машины – рабочие станции, обставленный нарядно, чтобы радовался глаз, с настенной живописью и уголками отдыха (кофеваркой и сэндвичами). Центр наберет платных слушателей со всех концов страны, чтобы, окончив курс, они вернулись на места и работали как специалисты высших квалификаций. В его воображении возникала продуманная схема компьютерных систем страны, что позволит шагнуть вперед на несколько десятилетий. Почему подобная идея зародилась именно тогда, между пляжем и беседкой? Казалось, все противилось концентрации мысли, напротив, он ощущал непривычную раздвоенность. Его плоть, его физическая оболочка вибрировала под ее пальцами, поднимая волну горячей радости, а мысли с необъяснимым постоянством влекли в стремительный поток предположений. Он снова был во власти своего демона, который всегда соблазнял его ошеломляющим счастьем гонки, реализации идей, без которых не было для него полноты жизни и наслаждения.
На самом-то деле Муську он никогда не брал в расчет. Живет себе, излучая прелесть женского безразличия к предпринимательству, общественным запросам. Его это устраивало. И в тот день, перед наступающими сумерками, глядел он на заходящее в дымку розового облака солнце, думая, что завтрашний день будет ветреным и парус его виндсерфинга наконец-то взмоет, как вдруг родилась эта идея – создание нового центра. Вечером, заложив в электронную записную книжку нужные вопросы и цифры, он едва сдержался, чтобы не сорваться на последний московский самолет. Уже найден был предлог для Муськи: скажет, что засекла их коллега, которая сообщила о ЧП на фирме; сами они-де не могут справиться и лучше, избежав огласки, вылететь в Москву тотчас… Но что-то все же его удержало тогда подле нее.
Курортные впечатления испарились, как только приземлились в столице. Сначала он ринулся к ребятам показывать структуру будущего центра, и через сутки его поглотил водоворот московской бюрократической неразберихи. Преодолевая ее, Виктор Михайлович выкладывался ежедневно, будто сегодняшний день – последний. Он выяснил, что для утверждения подобного центра нужна куча предварительных справок, бумаг, только после этого можно созвать совет директоров и утвердить его. Пока он не заглядывал вперед, зная, что самым сложным будет подбор преподавателей – ибо это должны быть не просто высокие профессионалы, но и опытные организаторы учебного процесса.
Настал день, когда предварительные документы были собраны, дата созыва совета директоров назначена (а нетерпение гнало придвинуть ее возможно ближе), но внезапно появилось осложнение. Его заместитель по коммерции Володя Мадунин выяснил, что любая учебная деятельность требует получения специальной лицензии. К этому они не были готовы, на переделку документов могла уйти уйма времени. Кто-то предложил «обойти препятствие, а не перепрыгивать через него» и заменить слово «учебный» на «тренинг». Тогда в готовых к сдаче документах надо будет сделать лишь небольшую поправку. Итак, возникло окончательное название – «Научный тренинг-центр» (НТЦ). Виктор Михайлович был несказанно счастлив. Он справедливо полагал, что только сразу, с наскока можно использовать единственный шанс, реализовать идею, чтобы успеть запустить проект НТЦ и к концу года уже выпестовать первых специалистов.
Так и получилось, центр раскрутился, и все было бы у него о’кей, если б не этот звонок Гелены.
– Ты не поверишь, – ворвался в сознание Виктора Михайловича голос Романа, сокрушая поток воспоминаний. – Этот гад слинял. «Я только «Винстон» курю», – передразнил он голос мужа Гелены, – прождал этого подонка, эту хамскую мафиозину двадцать минут. Машина простаивает, навару ни грамма. Спрашивается: кто мне возместит убытки? Я – не Рокфеллер, не Боровой, мне простаивать – без штанов остаться. Ясно тебе?
– Ясно, – уныло принял на свой счет случившееся Виктор Михайлович. Какая-то фальшивинка слышалась ему в тираде водителя. – Подкинь, если не против, до милиции.
– До милиции? – оживился Роман. – Ну конечно, это именно то место, где меня давно ждут. Привет, господа менты. Роман Дубилин явился с повинной! – Он скорчил гримасу, затем, помолчав, бросил уже на ходу: – Ну, хрен с тобой, не психуй, поехали. Видно, судьба мне с тобой вожжаться. Не зря же я простоял здесь. – Он открыл машину, когда сел, вздохнул: – Но учти, считаю долгом предупредить: ничего у тебя с ментами не получится.