– Да, все это удивительно, что у вас происходит, – задумчиво произносит она. – Посмотрим, как пойдет дальше. У нас ведь тоже по-разному к этому относятся.
– А вот лично вы, когда находитесь с президентом в окружении официальных людей, выскажете ли вы свое мнение, если оно расходится с его мнением? – по странной ассоциации спрашиваю Нэнси.
– Если я не согласна с президентом, я скажу ему об этом.
– В присутствии других?
– Нет, когда мы останемся одни. Тогда я скажу все, что думаю. – Она доверительно наклоняется ко мне. – Но представьте, хотя мы останемся с ним одни, непременно все, что я скажу ему, потом становится каким-то образом известно. Вот это мое несогласие. Как такое получается, не знаю, но всегда находится человек, который каким-то образом узнает об этом и расскажет другим. Меня всегда за это критикуют.
– Кто критикует?
– В прессе. За то, что я высказываю свое мнение. Я же не глупая, почему я не могу иметь своего мнения?
– А случается ли, что люди хотели бы обратиться к президенту, но не могут к нему достучаться и обращаются за помощью к вам? – вспоминаю я рассказ о подобной ситуации с Бетти Форд.
– Очень часто. Сейчас Ронни пишет книгу о своем президентстве, и я тоже пишу свою. Когда моя книга выйдет, подобные вопросы сами собой отпадут. Многое будет гораздо яснее.
– Значит, и ваша книга поведает нам о восьми годах в Белом доме? И о поездке в Россию?
– О! Я расскажу обо всем.
– Ну вот, скоро вы покинете Белый дом. Чем вы предполагаете заниматься, как используете свободное время?
– Нет-нет, – машет рукой Нэнси, – у меня никогда не хватало времени на все, я даже не могу вспомнить или придумать сейчас, что же я сделаю в свободное время. Я вечно занята. Сегодня, когда вы пришли, я проводила очередное совещание сотрудников Белого дома, работающих со мной.
– А в отпуске или на отдыхе?
– И там я не могу себя представить неработающей. Много времени отнимает будущая книга, каждый день много дел по программе борьбы с наркоманией, а теперь вот еще хлопоты по подготовке к Рождеству. Ведь я должна подумать обо всем, чтобы были и хорошие празднества, и подарки. – Лицо Нэнси становится озабоченным, она вздыхает. – И то, что мы уезжаем отсюда… Надо восстановить и привести в порядок наш будущий дом, оборудовать офис президенту… И потом, наши служащие здесь – это меня ужасно беспокоит, о каждом из них тоже надо подумать. В общем, все это требует много времени. – Тон ее меняется. – Это не как у вас, сообщили, что руководитель уехал отдыхать, и никто не видит его, никому не известно, где он, чем занят. У нас не скроешься, тебя найдут всюду. Нет-нет, я никогда не отдыхаю!
При этих словах словно застучал маятник – Нэнси замолкает, оглядывается. Я встаю. Еще несколько фраз, минута около двери на фоне странной картины, запечатлевшей кусок дикой пустыни, мои пожелания успеха во всем, что они с мужем намерены осуществить уже после отъезда из Белого дома, и мы спускаемся вниз.
– Спасибо за пожелания, – чуть склоняет голову Нэнси. – Несколько снимков?
Та же женщина, что была в Переделкине и неслышно появлялась за чаем, делает несколько кадров в нижнем вестибюле.
Эти фотографии, также присланные в Москву, напоминают о различных моментах встречи в Белом доме.
Над нашими головами горит трехсвечовый светильник, роняя лучи на пейзаж, привлекший мое внимание: редкий кустарник прорезает желтизну песка, контрастируя с ярко-синим небом и мелкими, как островки снега, облаками. Мы протягиваем руки, стоим обнявшись в ее апартаментах… Затем – за столом, уставленным чашками с чаем, с корзиной роз цвета спелой брусники, на золотистый диван, стоящий углом, брошены красные и белые подушки. В кадр попал инкрустированный Буль с чучелом птицы и горшком белоснежных лилий. Еще один момент – мы смотрим в объектив. Нэнси в фиолетовом с разводами платье из плотной ткани, с крупной золотой цепочкой, такими же браслетом и пояском; темный костюм Мики, мой – зеленый, а позади нас всех – громадный куст папоротника. В нижнем вестибюле – момент прощания. Полукружия черных дверей, в легком поклоне с полуулыбкой мы с Нэнси пожимаем друг другу руки, веселый прищур глаз Мики у нас за спиной. Кажется, все это подсмотрено скрытой камерой, так естественны люди на этих фотографиях. Несомненно, искусство «официального фотографа Белого дома», как помечено на фотографиях, оказалось на высоте.
До свидания, Нэнси Рейган. «До свидания ли?» – думаю я, покидая Белый дом – резиденцию президентов США, уже наполненную предощущением новых хозяев, нового поворота американской истории.
Барышников и Лайза. Миннелли и Миша
Прыжок через океан оказался несмертельным. Фантастический талант, с такой легкостью выброшенный с нашего берега, восторженно был принят на другом; не пройдет и года, как Барышникова в Канаде и Штатах будут называть «русским чудом», «танцующим принцем», и он станет одним из самых высокооплачиваемых артистов мира.
В обжитом номере он хозяйничает, угощает. Через несколько часов в «Кеннеди-центре» увижу «Щелкунчика», «Шопениану», «Петрушку» с его участием. Билеты распроданы на много месяцев вперед.
Мы разговариваем об исходе из нашей страны великих талантов – о Наталье Макаровой (ставшей в Штатах ненадолго его партнершей), Рудольфе Нурееве (и его воздействии на балетную ситуацию на Западе), непривычной системе подготовки западных танцовщиков, высланном Иосифе Бродском и, конечно, о друзьях: Г. Шмакове, М. Слуцком, Лене Чернышовой (все – бывшие ленинградцы, балетные союзники). Спрашиваю и о нынешних партнершах Михаила, среди которых трагически соотнесенная с ним Гелей Кэрленд. («Увидите ее в «Шопениане».) Разговор течет плавно: ни раздражения, ни боли в его тоне, скорее пружинистая собранность, предощущение новизны. Что ж, жизнь в «предлагаемых обстоятельствах» диктует свои правила, и он стремится овладеть ими.
Пока Барышников собирается на спектакль, рассматриваю фотографии редкой красоты в недавно вышедшем альбоме, составленном Геннадием Шмаковым. Всеобщий любимец, знаток балета, переводчик – он погибнет несколько лет спустя в Штатах, вдали от свердловской мамы, сраженный чумой XX столетия.
Фотографии – как вешки судьбы. Барышников – начинающий солист Кировского, разные города, облики, узнаваемый, неузнаваемый. В Америке танцовщика уже любовно называют Миша, молодежь примеривает (вводя в моду) его свободные блузы и короткую стрижку, изысканную простоту поведения, благородство движений. Каждый снимок – кульминационный момент роли, как остановленное мгновение, которому подражать нельзя. Прочерченный в небе след самолета, который ушел. Трудно соотнести все это с рассказом Барышникова о том, с чего все началось.
Российский танцовщик, так быстро ставший олицетворением американской мечты, родился в Риге 27 января 1948 года в семье военного. Отец – русский офицер, учивший десантников топографии, мать – деревенская, малограмотная женщина, по воспоминаниям сына, была награждена чувством прекрасного и привила ему любовь к искусству. Многие поступки взрослого Миши будут определены памятью о матери, которую, казалось, помнил лишь ребенком. Об отце же Барышников говорит мало. Хотя упоминает, что профессия отца и в связи с нею положение семьи в Риге как бы очерчивались кругом враждебности. «К нам всегда относились как к оккупантам, мы никогда не чувствовали себя там своими». Надолго оставаться в Латвии после смерти матери и образования новой семьи Мише и не придется. Уже через год он попадет в ленинградское Вагановское училище, затем – победа на Международном конкурсе в Варне, Кировский театр, премия Парижской академии танца имени В. Нижинского, золотая медаль I Международного конкурса артистов балета в Москве, мировое признание. Когда, оставшись в Канаде во время гастролей Кировского театра, Барышников будет заново начинать карьеру, ему зачтется лишь исполнение некоторых партий: непревзойденный Альберт в «Жизели», блудный сын в постановке Баланчина, герой в «Сотворении мира» Касаткиной и Василёва, Ромеро в «Фиесте» Хемингуэя, поставленной С. Юрским.
Однако самая первая встреча с Западом не будет безоблачной. Барышников уклонится от роли разоблачителя российской системы, откажется от интервью, политических дискуссий на ТВ, и сенсация его «невозвращенства» начнет быстро угасать. Ему придется завоевывать публику своим искусством, заставив принимать его только как танцовщика, который сумеет доказать, что ему подвластно почти все в современном мировом балете.
«Чтобы завоевать успех в Нью-Йорке, – говорит он, – нужно было работать сутками, ни на минуту не позволяя себе расслабиться. Нью-Йорк – жестокий город, но я не мог допустить, что погрязну в его буднях. И работал, работал, работал, не отказываясь от шоу, фильмов, ролей в театре, рисковал и снова работал, пока не добился признания того, что делал».
За прошедшие двадцать лет его успех почти не ослабевал. Менялись труппы, хореографы, стиль исполнения. Сегодня публика видит нового Барышникова. В одном из интервью газете «Санди таймс» Барышников пожалуется: «Двадцать лет выматывающего тренинга воспитывают сильнейшую моторную память мускулатуры, тело категорически отказывается все забыть и учиться новому. Надо было от многого отказаться, чтобы соответствовать требованиям великих хореографов-модернистов – Марты Грэхем, Мередит Монк, Марка Морриса». Он преодолел и это. Его сегодняшняя фирма «Барышников инкорпорейтед» и собственная балетная труппа «Уайт Оук», по свидетельству критики, идут от успеха к успеху. Пожалуй, лишь на одном поприще Барышников терпит поражение, его роман с Голливудом был недолог. Роль «секс-символа», каковым он воспринимался, претила мастеру. «Мальчишеские черты его лица леденеют, – рассказывает одна американка, – в них вдруг появляется нечто от бритвы – сигнал, что следует переменить тему». – «Секс-символ? Ладно, оставим это. Мне – сорок пять, и у меня трое детей».
Да, в свои сорок пять он отяжелел, но чрезвычайно подвижен, его танцу по-прежнему свойственны страсть, упоение и благородство, его мускулатуре может позавидовать юноша. И все же… Изнурительная работа с постоянными перегрузками, на полную выкладку, операции на колене и, конечно, длинный отрезок жизни с ее обольщениями и разочарованиями, встречами и разрывами и, наконец, обретенным благополучием с детьми и спутницей Лизой Райнхард, ушедшей с балетной сцены, – все это несло с собой разрушительную силу. Однако и сегодня поиск и обновление по-прежнему ведут его вперед.