– Смелее, – приглашает Родион, с интересом наблюдая смену выражений на юном лице подруги Михаила. – Садитесь.
– У меня одно важное дело, но… – она настороженно прислушивается, – только я лучше вечером. И не здесь.
– Где же?
– Ну, в любом месте…
– Тогда назначайте сами. – Родион прячет улыбку.
– Я бы хотела, чтоб нас никто не увидел… Не в консультации. Ну хотя бы в сквере здесь часов в семь…
– Как вам угодно, – деловито соглашается Родион, – в сквере так в сквере. К семи я буду.
Минуты две он сидит, пережидая, пока Римма скроется. «Вот и не верь в удачу дня, – подумал. – Катя ее прислала или сама?»
На улице Родион снова вспомнил об Олеге. Пожалуй, стоит заглянуть к нему на Разгуляй. Хотя бы записку оставить.
…Родион выскакивает у остановки на Разгуляе, видя, как Олег выныривает из своего подъезда.
– Ну молоток, ну удружил! – мямлит Родион в смущении. – А мордень-то отрастил.
– Да и ты не усох, – улыбается Олег. – Я уж к тебе вторые сутки наведываюсь. Ты что, дома не ночуешь?
Родион хмыкает.
– Часов пять ночую, – бурчит он, с изумлением отмечая, как странно выглядит в городе Олегов загар, белозубость, светлые до белизны волосы.
– Ну, пошли, что ли, ко мне?
В комнате Олега, необжитой, холодной, со скудным набором мебели, где самый нарядный предмет – шкаф с книгами во всю стену, Родион никогда не может найти себе удобного места.
– Валяй сюда, – показывает Олег на кушетку, такую узкую и жесткую, что Родион с трудом представляет себе, как на ней может уместиться длинное тело Олега. – Сейчас что-нибудь сообразим.
– Потом, – отмахивается Родион, садясь на стул. – Вот если у тебя пиво найдется, а то у меня с утра изжога.
Родион осматривается. В пояснице отдает смутной, глубинной болью. «Прогресс, – думает он, глядя в угол на «Темп-6», – теликом обзавелся!»
– Ты хоть раз включал его после установки?! – кричит он, видя Олега, входящего с бутылкой и двумя стаканами.
– Регулярно смотрю «Время», слушаю симфонические концерты иногда…
– Да? – Родион с любопытством всматривается в лицо друга. – Что-то раньше я не замечал у тебя тяги к серьезной музыке. А я вот все больше по спорту и многосерийным детективам. – Он смотрит на часы. – Мозг разгружаю.
Родион передвигает стул поближе к телевизору, кладет ноги на край столика.
– Сейчас, например, идет семнадцатая минута матча тбилисского «Динамо» и «Спартака», не веришь – включи.
– Верю, – смеется Олег, придвигая бутылку «Жигулевского».
– Нет, ты проверь, проверь, – настаивает Родион.
– Не подначивай. Смотреть не дам. – Теперь Олег тоже разрывает его. Долго, пристально, как подопытного кролика. – Выкладывай, что у тебя там? И у меня к тебе кое-что имеется…
– Сначала счет выясним, идет? – предлагает Родион.
– Сначала поговорим, потом выясним.
– Ну, аллах с тобой. – Родион вздыхает. Он нехотя отходит от телевизора, лениво выпивает два стакана пива, разваливается на кушетке. – Ну ладно, выкладывай. Ирину видел?
– Допустим, – отмахивается Олег. – А ты мне лучше ответь: по делу Рахманинова эксперта вызывали?
– Медицинского?
– Автомобильного! Там ведь дело с угоном машины.
– А что? – Родион насмешливо оглядывает Олега.
– Он уже прибыл. Я с ним в одном вагоне ехал.
– Поздравляю с приятной встречей.
– Для тебя она будет не менее приятной. Это Сашка Мазурин.
– Мазурин? – Оживление слетает с лица Родиона. «М-м-да, – думает он. – Вот так сюрприз». Что ж, он смыслит в этом деле…
И вдруг мозг затопляет воспоминание. Родион даже запрокидывает голову, так явственно оно. Кольцевая трасса в Бикерниеке. Сосна на высоком холме, под которым они лежат вчетвером… Мчащийся на обгон красный «москвич» с цифрой 60… Как многократное эхо, Сашкино имя в репродукторе: «…второе место, серебро»… Вьющийся серпантин дороги, лесной ресторан. Валда танцует с Мазуриным, драка Сашки за нее с каким-то ублюдком… А ночью в мягком морском прибое Валда по колени в воде отжимает волосы. Родион подкрадывается к ней, хватает в охапку… А через день Валда остается с Мазуриным. Он заставляет себя встать, сбросить все это. Как она смотрела на Мазурина после драки в ресторане… Бог ты мой!
Сколько раз за эти годы Родион уже разыгрывал эту партию. Думал, где была ошибка и что можно исправить. Как будто, если от тебя уходит первая любовь, можно что-то исправить. Господи, может, первая всегда уходит? Раньше, позже. До брака, после. Вот у Олега ушла после. Ну и что?..
– Растолкуй мне, – Олег держит в руке стакан, – что же это за дело Рахманинова.
– Обычное, – отмахивается Родион, как бы выныривая из другого мира. – Избалованный, циничный парень. Когда что-нибудь втемяшится в голову – вынь да положь. Не дадут – можно и силу применить. Ты Тихонькина помнишь? – перебивает он себя. – Так вот, обнаружились новые обстоятельства. – Родион вдруг торопливо, сбивчиво начинает рассказывать о ноже, письмах. – Знаешь, – восклицает он, – для меня Тихонькин – это как «быть или не быть»! Не могу остаться в дураках, когда мне абсолютно ясно, что убил не он.
– Подожди, – просит Олег. – Мне сначала нужно понять, что с этим угонщиком.
– Что понимать-то? – Родион раздосадован. – Тебе небось Ирина все рассказала.
– Ты не допускаешь здесь судебной ошибки?
– Да ты что? – Родион уже жалеет, что заговорил о делах с Олегом. – Какая ошибка?
– А чем ты объяснил это избиение? Причина тебе ясна? Говорят, он был неплохой парень…
– Кто говорит? – злится Родион. – Что ты слушаешь пересуды?
– Да ты не кипятись. Я хочу понять. – Олег подходит к окну. – Вот, к примеру, – спокойно продолжает он, – почему он угнал чужую машину, когда у них есть своя?
Родиону вдруг становится стыдно: Олег бросил отпуск, примчался. А они как-то все не о том.
– Знаешь, – извиняется он, – я тебе потом все разъясню. У меня жуткий день сегодня. Я хотел о Тихонькине посоветоваться.
– Успеешь. Объясни в двух словах об угонщике – и перейдем к твоим заботам. Ирина считает, что в рахманиновском деле много неясного, странного…
– Милый, ну что неясного? Рахманинов пойман с поличным в момент, когда он катался на угнанной машине.
Родион машинально включает телевизор. На экран медленно выплывает группа футболистов, толпящихся у ворот. Склонившись над мячом, размахивает руками судья, напротив него также размахивает руками капитан команды.
– Выруби звук, – советует Олег, – и так все уяснишь.
– Ты пойми, – говорит Родион, подчиняясь, – даже самым толковым двоим людям в одном и том же происшествии видится порой прямо противоположное. Для этого человечество и изобрело обвинение и защиту. Как же ты судишь, выслушав только одну сторону?
Он все еще смотрит на экран, потом вскакивает, прохаживается по комнате.
– Ну хорошо. – Он смотрит на часы. – Давай, у меня еще час с лишним в запасе. В чем именно сомневается Шестопал?
Олег сам не готов еще к прямому разговору. Ему вдруг отчетливо представляется, как он придет в зал на этот процесс, а Ирина будет рассказывать суду о соседях, разговоре с Рахманиновым ночью у гаража, описывать утреннюю картину, которую там застала.
– У нее создается впечатление, что в этой истории много предвзятости…
– Читал ее показания, – нетерпеливо обрывает Родион, – ну и что? Что ее смущает?
– Да подожди ты, – не выдерживает Олег, – ты хорошенько вникни в ее опасения. Они стоят того.
Он подходит к телевизору, выключает его.
– Прежде всего ее смущает, – Олег медленно возвратился на свое место, – что Рахманинов, пренебрегая прекрасной возможностью остаться незамеченным, сам окликнул ее. Для чего нужны человеку, уже задумавшему преступление, свидетели? Значит, Рахманинов не задумывал угона? А что потом произошло между ним и Мурадовым? Этого же никто не знает. Очевидцев нет.
– Если б мы рассчитывали только на них, – усмехается Родион, – раскрывалось бы очень мало преступлений. Допускаешь же ты, что существуют средства, научно обосновывающие виновность обвиняемого?
– Да, да, конечно, – отмахивается Олег. – Но разве в данном случае не могла быть просто ссора?
– Ну и что? Конечно, была. Но результат ее не драка, а, в сущности, избиение.
– Почему?
– Потому что драка – это когда люди бьют друг друга, а избиение – когда бьют одного. Или бьет один. Улавливаешь разницу?
– А если первый удар – ответ на что-то? Трудно предположить, что человек, до этого не грешивший рукоприкладством, кинется без всякой причины избивать другого.
– Допустим, ты прав на сто процентов, – Родион подходит совсем близко к Олегу, – но обвинение справедливо говорит о зверском избиении, когда жертва не сопротивлялась, без попытки впоследствии оказать помощь пострадавшему. Все это имеет определенную юридическую квалификацию, и никуда от этого не денешься.
– Мне кажется, что ты не вник достаточно глубоко в непосредственный повод к избиению. Не думаешь же ты, что все действительно из-за машины?
– Ладно, – сдается Родион. – Если ты настаиваешь… Поехали, – подбегает он к вешалке, – одевайся!
– Это еще зачем?
– Дома у меня выписки из дела и копия обвинительного заключения. Основные показания Рахманинова в нем приведены. Посмотрим их вместе.
«Да, этого у него не отнимешь, – усмехается про себя Олег. – Хватка бульдожья».
Когда они подходят к дому Родиона, начинает темнеть. В сумерках нереальными кажутся полуколонны, пилястры, пористый камень старой кладки. А комнаты Родиона с лепными потолками, полукруглыми венецианскими окнами заливает теплый желтый свет. Прочная многовековость мебели, старинных канделябров, небольшой секретер с выдвигающимся баром, в узкой высокой голубой вазе цветы.
– Раздевайся, – торопит Родион.
Он идет к секретеру, вынимает папку с записями.
– Вот, – тычет пальцем в какую-то строчку. – Слушай и вникай с ходу.
Олег еще не приспособлен к такому напору – видно, здорово он отвык от городского темпа.