Будет ни грех добавить, что сыграли, видимо, роль и исторические корни их семей. У Кости это могло быть связано с тем, что его предки были дворяне – истинные патриоты России, целиком отдавшие себя службе на флоте. И что-то аналогичное было и у Леночки. Если попытаться выразить себя по – умному, то выходит, что их культурное и нравственное развитие были похожи. Отсюда и следовала общность взглядов, поведения и жизненных оценок, что всегда способствует укреплению физиологической любви. А что, простите, мог сказать по этой теме ваш покорный слуга, какие были отношения между мной и Настей? Прежде всего, конечно, чувственные. Я влюбился в нее сразу, сходу и, как говорится, «выше крыши». Может быть, это и выглядит странно, но вспышка любви была каким-то образом объяснима предшествующим временем. Выше я упоминал о своих чувствах к своей однокласснице Эле Резниченко в 5–6 классе, которая, вылив на мою голову «ушат холодной критики» в связи с моей попыткой закурить, вызвала в моем сознании и в целом в организме довольно стойкое отторжение как к процессу курения, так и к никотину в любом виде. Так вот, взглянув на Настю, я как бы признал в ней Элю: настолько две эти персоны были схожи внешне. Такое в жизни бывает: иногда попадаются люди, похожие друг на друга, как две капли воды. Было бы большой натяжкой сказать, что все произошло мгновенно: увидел Настю и вспомнил из далекого прошлого Элю. Нет, так, пожалуй, не бывает. Эля и ее внешний облик американской куколки – блондинки давно уже ушли в глубокую подкорку головного мозга. Облик был, но им я не жил, ее я практически забыл, реагировали мои чувства именно на Настю, а «соучастие» Эли я всего лишь осознал потом. И до другого дошел, копаясь в своих воспоминаниях, – поведение Насти внешне во многом совпадало с тем, что я помнил об Элле. Получалось как бы так, что совпадающие внешне личности имеют, пожалуй, много общего и во внутреннем содержании. Можно на это вопросить: ну и что? Ничего, конечно, но… получилось так, что как я когда-то, лет десять назад, покорно подчинился характеру Эли, так и сейчас Насти ничего не стоило меня влюбить в себя по уши. Дело облегчалось тем, что Настя сама хотела иметь меня в качестве объекта своих чувств. Ей не нужно было идти на компромисс, чем-то я ей, конечно, тоже «запал в душу» с нашей первой встречи. Но самое главное, по-моему, было в том, что сердце Насти в какой-то момент, нужный судьбе, оказалось не занято. Оно было свободно для меня. Тоже, наверное, можно сказать и об ее уме. Ей в любом случае приходилось меня сравнивать с кем-то. С кем? У нее была большая, по ее словам, первая любовь. Была и сплыла. Сама виновата, и возможно, поэтому она даже избегала упоминаний о том человеке, которого она когда-то любила и сама же бросила. Были у нее, неизбежно, какие-то влечения к разным мужчинам, где больше – где меньше, об этом мы тоже с ней не говорили. Она изначально сказала, что все, что было – это все ерунда, ты, мол, с ней, с этой ерундой, не лезь. Зато к Карлу, который ее унизил самым наглым образом, она возвращалась, и, что мне нравилось, уже без ненависти. Примерно это выглядело так: сама виновата дура, так мне и нужно! Кстати, вот это ее качество – не обвинять в своих бедах кого-то, – а принимать вину на себя, мне было по душе. Думаю, что у женщин это качество встречается значительно реже, чем у мужчин, если мужчина конечно настоящий. Другое качество Насти вызывало у меня досаду. Речь идет о гордыне и самомнении. С одной стороны, это свидетельствует об ограниченности ума человека, а с другой, – перенесенные унижения в прошлом. Гордыня в этом случае представляется своего рода щитом от возможных попыток унизить ее вновь. Мои попытки убедить Настю в том, что мир в целом безопасен и не враждебен, успешны были лишь частично. Правда, здесь мы возможно имеем дело с тем, что с подросткового возраста красивая девочка (девушка), всегда привлекает к себе многих мужчин, и некоторые из них могут представлять для нее угрозу: приходиться быть все время начеку. У мужчин, к счастью, этого почти нет. О характере Насти, ее повадках и привычках можно бы говорить много, но суть все-таки не в этом. У нее были недостатки, но все смягчала ее доброта и веселость, а также, что очень важно, природный юмор. В любом случае, характерами мы отличались, а это всегда означает одно: кто-то должен уступать. Уступал я, не видя в этом греха: мы всю жизнь кому-то уступаем, особенно начальству, так почему бы и не уступить жене? Хорошо было Кости: ему с Леночкой было легко, потому что проблемы, в семье неизбежные, разрешались как бы сами по себе при желании обеих сторон уступить. Они по жизни были настроены на одну волну, потому и были всем на зависть. Я не завидовал, вспоминая известное христианское: «каждому свое». Кости Господь дал для жизни одно, мне – другое, а все это на радость, если не требовать больше, не идти на поводу у желаний, которые по своей природной сути безграничны.
В общем, ехал я к Лене с тяжелым сердцем и в каких-то растрепанных чувствах. И плана четкого у меня не было, о чем нужно говорить не знал, в голове ничего не сложилось. А по сему, выйдя из троллейбуса и подойдя к серой громаде большого дома, я, несмотря на то, что день был серый, неуютный и промозглый, у подъезда остановился и постоял, чтобы как-то собраться с мыслями: все-таки мне предстоял не просто светский визит. С одной стороны, меня ожидали разговоры на тему траурную; с другой стороны, я должен был определиться относительно вещей Ивановых, ожидающих моего возвращения в Канберру; а с третьей стороны, – мне казалось необходимым узнать у Елены, не было ли у Кости в жизни и в характере чего-то, что могло вызвать у него желание покончить с собой. Ведь и в записке он упомянул о чем-то в жизни, с чем он смириться не мог. Если исходить из массы прочитанной литературы и жизненного опыта многих людей, включая и свой собственный, нельзя не видеть, что каждый человек в той или иной мере всегда имеет что-то личное, с чем ему не хочется делиться с другими. Даже самый открытый и простодушный человек никогда не раскрывается до конца, в том числе и перед людьми близкими. Иными словами, «каждый человек себе на уме». Это народная поговорка, проверенная веками, и мне бы хотелось узнать, что могло быть на уме у Кости. Скорее всего до самых глубин души Кости Леночка вряд ли добралась, не нужно ей это было, но… всегда остается возможность случайности.
Перед красивой дверью квартиры, обитой коричневой кожей, я опять немного задержался, хотелось унять биение чувств и разума. Нажал кнопку звонка, услышал легкие быстрые шаги. Дверь открылась, а в проеме Лена, в строгом, плотно облегающем её черном платье и черной лентой в светлых волосах. А взгляд её все также мягкий, и губы в приветливой улыбке. Отступила в сторону, я вошел, и как-то так получилось, что мы оба инстинктивно обнялись, и не формально – кое-как, а крепко-крепко. Я ее аккуратно чмокнул в лоб, и она, уткнувшись в мое плечо, расплакалась, сначала немного, а затем – навзрыд. У меня настолько в душе «кошки скребли», что на глаза тоже навертывались слезы. Мы так, обнявшись, стояли долго, потом Лена мягким движением отодвинулась и, вздохнув, сказала:
– Спасибо, Паша, за твое внимание и понимание. Мне сейчас этого как раз не хватает.
Она взяла меня за руку и повела вглубь квартиры, продолжая потихоньку изливать душу:
– Понимаешь, если бы Костя погиб как-то иначе, было бы, наверное, намного легче. Но у нас…я не вижу никаких причин для этой трагедии. Да ты, Паша, сам видел наши с Костей отношения. А ведь люди наверное все зло видят во мне…
Она подвела меня к дивану, мило на него опустила, сама села рядом и продолжила:
– Да, ты знаешь, как люди относятся к самоубийцам. Никто их не милует. Все, вроде как, тебе сочувствуют, но и… осуждают. Кто довел до самоубийства? Жена, конечно. Может не все так, но, людям в душу не заглянешь… – я и сама ничего понять не могу. Ты же, Паша, хорошо знал и понимал наши отношения в семье. Однако где-то, был, наверное, промах. Что-то я, видимо, не увидела в Кости, не поняла умом. Меня, по здравому разумению, винить не в чем, но… факт-то трагический был. Что-то Костя от меня мог и скрывать. И получается, что я никак не могу признать себя невиновной. Вот и мучаюсь, на люди выйти неловко – вдова самоубийцы! Иногда даже хочется на себя руки наложить…
Лена умолкла, мне тоже было нечего сказать. Хотелось утешить, но как это сделать? Взял ее руку, поднес к губам. Лена придвинулась ближе и, положив голову на мое плечо, заплакала вновь. Мне было тоже неимоверно грустно не только в связи со смертью друга, но и из-за положения Лены в текущее время. Она оказалась без вины виноватой, в положении как бы прокаженной, от которой, по возможности, близкие люди, исключая самых близких, охотно и осуждающе отвернулись. Жизнь на ее судьбе поставила как бы черную метку. Чтобы как то смягчить ситуацию, я спросил:
– А сынок где? Как он?
Лена попыталась улыбнуться, слегка помахала рукой.
– Ну как он? Переживает ужасно, но по-мужски. Он же Костю в прямом смысле обожал, гордился им, и вот… А где он? Там, где и должен быть – в школе. Родители хотели взять его к себе. Не пошел. И знаешь, что он им сказал? Я маме нужен! Растрогал тогда меня этот мой первоклассник. Родители, конечно, со мной рядом, для них случившееся – трагедия… И мы никак не поймем: почему? Ведь ты знаешь Костю хорошо и вот… на тебе.
Лена слегка отодвинулась, поправила прическу, а я рискнул задать вопрос:
– Леночка, но неужели не было никаких признаков приближающейся беды? Неужели не было ничего мало-мальски необычного, хотя бы чуть-чуть заметного.
Лена опять придвинулась ко мне, вздохнула, немного подумала и, вдруг, подняв лицо, слегка улыбнулась, и, усмехнувшись, тихо произнесла.
– Ничего, Пашенька, заметного не было… Разве что чуть больше стал он упадать за твоей Настей. Я вообще-то сразу по вашему приезду отметила, что Кости она пришлась по душе… Не подумай чего-то, ну понравилась она ему как женщина. Так что в этом особенного..? Она того стоит!