свою бери в руки, а чемодан мы оформим. ОК?
Я, недоуменно глядя на него, все еще не верил в возвращение к жизни. С души упал камень. Все ещё не веря в собственное спасение, я спросил:
– Ты русский? Как тебя зовут?
Его ответ был:
– Да, я как бы русский. В смысле из семьи русских эмигрантов. Дед эмигрировал вместе с войсками Врангеля из Крыма в Грецию в 1920 году. С ним, конечно, вся семья. Отец был подростком, здесь дорос, – чиновник улыбнулся, – а я потом родился здесь. В общем я, скажем так, греческий русский.
Он снисходительно усмехнулся, протянул руку, представился.
– Зовут меня Серж. И мне приятно, что я имел возможность помочь русскому человеку. Здесь, в Греции, к русским вообще относятся очень хорошо…А ты, что так перепугался? Здесь бы тебе греки все равно помогли. А для чужих, ну всяких там англичан, французов, не ударили бы палец об палец. Вот так– то, Павел… Ну давай, двигай на посадку.
Он слегка хлопнул меня по плечу, мы пожали друг другу руки, я схватил проклятую сумку и помчался к самолету. Уже потом, сидя в кресле, я вдруг подумал: «А ведь я бы, пожалуй, если бы ситуация моя напряглась, мог бы и пулю себе пустить в лоб. Благо пистолета не было. Это было бы с дуру, от отчаянья, но… молодо-зелено!» И я, сам того не желая, помыслил о самостреле Кости.
Мысль о Косте неожиданно пронзила мой мозг, не столько потому, что он лежал сейчас подо мной в цинковом гробу в грузовом отсеке самолета, а в связи с тем эмоциональным переживанием, которое вернулось ко мне из-за истории с проклятой сумкой. Мои переживания в тот момент, у стойки чиновника авиакомпании, были до боли глубокими потому, что у меня ещё было мало профессионального и жизненного опыта. В общем-то, проблема сумки с бумажным «очень важным» хламом не стоила выеденного яйца. Предположим, чиновник уперся, стал бы настаивать на перевесе груза, требовать оплаты. Ну и что? Меня бы с этого рейса сняли и переоформили на другой. Я бы смог съездить в советское посольство, доложить обстановку и, конечно, нашлось бы быстрое решение. Какое? Простое. То, что было после того, как я, схватив сумку, рванул к самолету и весь полный чудовищных переживаний, улетел в Рим.
Там авиакомпания разместила меня в комфортабельной гостинице, которая, к счастью, оказалась недалеко от посольства, которое разместилось на виа (улица) Гаета 5, практически в центре Рима и, тем не менее, в месте относительно тихом и чистеньком. Притащил я туда, в посольство, свою проклятую сумку. При входе вижу, за дверью сидит мордатый, весьма симпатичный дежурный комендант. Он встретил меня взглядом, полным любопытства (видимо, вид мой был не вполне обычным для нормального человека) и вопросом на ломаном итальянском языке:
– В чем дело, молодой человек?
На это я ответил очевидно взволновано, но по-русски: – Вот мои проблемы!
И кинул сумку на небольшой столик.
– Позовите, пожалуйста, дежурного дипломата.
Комендант продолжает смотреть на меня с любопытством, но уже новым. До меня сразу дошло, что нужно как-то представиться. Я вытащил свой служебный паспорт, сказал, кто я и что, и вновь попросил дипломата. Комендант нажал кнопку и через минуту – две в дежурную комнату вошел дипломат, возрастом едва-ли намного старше меня.
Подошел, смотрит строго то на дежурного коменданта, то на меня. Я представился вновь и вкратце изложил свое происшествие. Дипломат смягчился, стал говорить с улыбкой и немного небрежно.
– Так, Павел, история ваша понятна, давайте посмотрим, что там у вас есть? В чем там смысл ваших важных документов?
Он подтащил волоком по столу сумку, открыл ее и вынул несколько документов. С серьезным видом он их мельком посмотрел, сунул обратно в сумку, спросил:
– Ну и что? Чем могу помочь? Зачем ты эти никчемности притащил сюда?
Я объясняю все как есть: советник посольства в Аддис-Абебе сунул, мол, мне это, – я махнул рукой в сторону сумки, – сказал, что там очень серьезные документы и велел их доставить в Москву.
Дипломат смотрит на меня с некоторым удивлением, а потом молвит:
– Ну и вези, а мы то здесь, в Риме, причем?
Объясняю, что у меня для этого нет денег. А дипломат так вежливо спрашивает:
– А сопроводительная бумага к документам у тебя есть? Ты кому конкретно их везешь?
Отвечаю, что бумаги у меня такой нет, а доставить ее я должен во 2ой Европейский отдел МИД. Дипломат немного подумал, пожал плечами в недоумении и с легким юмором повторил:
– Ну и вези, мы то здесь причем?
– Рассказал я тогда ему всю историю в деталях, подчеркнул главную суть: у меня нет денег. Дипломат вздохнул, оценивающе на меня посмотрел, спросил:
– А ты что, вот так и катаешься по миру без денег?
– Ну да, – говорю, понимая, что для него это какая-то нелепица. Улыбка у него с уст сошла, но в глазах осталось понимание ситуации.
– Так если дело в деньгах, паря, то дела твои плохи. Сейчас какой день? Воскресенье, а значит, в посольстве есть только я и, вот, дежурный комендант. С нас ты денег не получишь, придется ждать до завтра. А пока, гуляй ты в свое удовольствие по Риму. И взбодрись!.. Ты что такой унылый? А, кстати, это кто тебя надоумил ездить по миру без денег?
Понимая сам, что звучит все это не слишком убедительно, я сообщил дипломату, что я, в общем-то, путешествую до Москвы за счет компании, а там, в столице, как известно, иностранную валюту через границу провозить нельзя и разменять на рубли – тоже. Вот и ехал я с финансами под обрез.
Собеседник задумчиво усмехнулся, спросил: – Сколько у тебя денег сейчас?
– Шесть долларов с какими-то эфиопскими копейками.
Последовала пауза. Дипломат решал проблему, но по его виду я понял, что моя проблема его в целом особо не беспокоит. В конце концов он как бы облегченно вздохнул и, обращаясь к дежурному, сказал:
– Петя, вот этот бумажный мусор, – он пальцем показал на сумку, – ты закинь куда-нибудь в угол, подождем до завтрашнего дня. Пусть начальство с этим разбирается. Мы этот мусор либо выбросим, либо сами отправим в Москву… хотя, вряд ли.
А обращаясь ко мне, он пояснил:
– Тут у нас в Риме тоже есть ооновская организация – продовольственная и сельскохозяйственная. Там тоже плодят массу ненужных бумажек. Большую часть мы, конечно, выбрасываем, а что-то мало-мальски полезное отправляем в Центр. Вот по такой привычной схеме начальство и разберется с твоими бумагами. Скорее всего, их здесь и уничтожат. А тебе мой совет: забудь ты про эту сумку, не докладывай никому в Москве, не усложняй там людям жизнь. Понял?
Я послушно кивнул головой, внутренне где-то удивляясь: не верилось, что начальники могут не понимать того простого, о чем только-что поведал младший дипломат-атташе посольства. В ответ на мой вопросительный взгляд дипломат продолжил в шутливом тоне:
– В общем, Павел, тебя такой результат устраивает? Или ты хочешь как-то иначе?
Да, он меня, конечно, устраивал, но я все никак не мог вместить в свою голову: должен ли со всем с этим согласиться? Конечно, мне хорошо бросить эту сумку к чертям собачьим, но… имею ли я право? Ведь мне было приказано лично доставить груз в Москву, а я его бросаю как-то и где-то по пути. Поняв мои колебания, дипломат продолжил:
– Ты не беспокойся. Если бы груз твой чего-либо стоил, его бы не пустили в полет по Европе. Твой маршрут был бы до Каира. Там бы тебя встретил кто-либо из посольства в Египте, проследил твою посадку на рейс в Москву, и в Москве тебя тоже бы встретили. И что важно, и тебе полезно знать, что в случае, если посольство отправляет с кем-то из работников служебный груз, то его оформляют как дипломатическую почту, а тебе был бы выдан документ, что ты исполняешь обязанности дипломатического курьера. Понял?! Служебный груз должна обязательно сопровождать официальная бумага. А в данном случае советник нашего посольства в Эфиопии навязал тебе груз, который не служебный, а, скажем так, лично советника. Ну, скажем, как если бы отправил он попутно в Москву посылку для тети Моти… В общем, не бери ничего в голову. Просто все забудь! А чтобы тебя окончательно успокоить, помни, что сумку ты передал в советское посольство в Риме, а конкретно – атташе Прохорову Юрию. Так, а теперь, для полной ясности, дам тебе ещё совет. В двух кварталах отсюда, – атташе махнул рукой в соответствующую сторону, – есть кинотеатр, совмещённый с кабаре. Там, знаешь, всякие фильмы крутят, полуголые девочки по сцене кувыркаются. Пойди, сходи туда, твоих денег хватит с избытком, будет тебе потом о чем новом и необычном для нас – русских – вспомнить.
В общем, всё, будь здоров, Родине привет!
Я последовал совету дипломата. Выйдя на улицу, я какое-то время постоял в раздумье, соотнося свои возможности или, точнее, подсказанные мне планы с финансовыми авуарами и временем. Стояла приятная зимняя погода, было тихо, относительно тепло – Италия всё-таки. Вечерело, включили электрическое освещение. Улица Гаета небольшая, в смысле недлинная, узкая, спокойная, основной транспорт течет вокруг неё, не тревожа посольство излишним шумом. Я стоял, думал о кошмарном дне сегодняшнем, не подозревая, что через несколько лет я начну сам работать в этом посольстве, и что с пребыванием в Риме свяжется не только моя будущая карьера, но и…жизнь.
Пройдя по этой улице метров триста, я, как и сказал посольский чин, вышел прямо на кино-казино. Подошел. Цена на билет не выглядела угрожающей – порядка 50 центов. Вокруг было много молодежи, судя по виду, рабочие, мелкие клерки и промеж них мелькали своей выходной формой солдаты. Купил билет, прошел в кинозал, отыскал свободное место, сел, но окружавшая меня молодая вольница вела себя довольно отвязано: они вслух комментировали фильм, кидали плоские шутки и реплики. Одним словом, без привычки к местным нравам смотреть фильм было непривычно и по нашим, советским, меркам, невозможно. В фильм я так и не «въехал», и он, благо, скоро кончился. Последовал перерыв, совсем небольшой, но ужасно шумный. Казалось, что основное развлечение молодых итальянцев – это много болтать. Кстати, когда я лет через десять попал в Италию, то не мог не отметить, что итальянцы в целом стали вести себя гораздо сдержаннее, если не благороднее. Коллеги мне тогда объяснили, что в мой первый приезд в самом начале 60-х годов экономика Италии начала развиваться исключительно быстрым темпом. Новые фабрики и заводы, стройки и порты требовали широкого притока рабочей силы. Взять её можно было только из деревни. В города приехало множество молодых ребят из провинции. Их уровень цивилизованности был в самом низу. С течением времени их жизни в европейском обществе и при материальном кое-каком благополучии они пообтесались, соответственно изменился облик и поведение трудящейся молодежи.