— Вы докладывали, — произнес Сталин в воцарившейся тишине, — что Великобритания собирается официально признать свой союз с Рейхом. На дипломатическом фронте это тоже можно было выдать за победу. И войска англичан тогда тоже смогут ввязаться в боевые действия. Что изменилось?
— Ничего. Уверен, скоро они так и сделают, — ответил Максим Максимович. — Это — как добивающий удар. После такого пошатнувшийся боевой дух германцев и других участников их коалиции вернется к прежней точке, если не выше. А наш успех в Манчжурии спишут на неумение японцев воевать. Уже началась накачка их общества этим тезисом. Ведь Бреслау мы так и не взяли, да и продвинулись на западном фронте недалеко. К тому же… есть высокая вероятность, что и Польша вскоре ударит нам в спину, перекрыв зеленый коридор. Усилия нашего информбюро, — скосился на меня Литвинов, — очень не понравились Санации. А успех маршала Блюхера и вовсе привел их в состояние паники. Насколько мне известно, там считают, то СССР решил постепенно «вернуть Польшу под крыло империи».
— Мы не Российская империя, — поморщился Сталин.
— Да, но там живут старыми понятиями. К тому же… разве это не так? — осторожно уточнил нарком.
Иосиф Виссарионович замолчал, не спеша давать ответ, и начал вышагивать вдоль стола.
— Переход Польши к идеалам коммунизма очень положительно сказался бы на наших отношениях, — медленно начал он через минуту. — Если они боятся потерять власть, то стоит не мешать этому, а возглавить процесс. Так и передайте им. Неофициально. В этом случае о смене руководства в Польше речи идти не будет. Если откажутся… — он не закончил, но молчание повисло очень выразительное.
После этого Сталин перешел уже к более практическим вопросам — какие меры необходимо предпринять для деблокации почти окруженного Ленинграда и сколько сил мы можем выделить на войну с внезапно открытым фронтом. Из заявлений членов Ставки получалось, что без широкомасштабной мобилизации — немного. Точно недостаточно, чтобы даже остановить финнов, не говоря уже о контрударе. С другой стороны, мобилизацию все равно надо было проводить, просто до этого думали, под каким предлогом это сделать, чтобы советский народ не начал роптать, и мы не получили еще и внутренний саботаж. Сейчас же у нас появился веский повод — защита своей земли. Следующей темой стал ускоренный переход экономики на военные рельсы. Процесс начался еще с момента подготовки Польши «склониться на открытие зеленого коридора», однако требовалось форсировать процесс. Тем более что сейчас не нужно отвлекаться на посевную или сбор урожая.
Когда были намечены первые действия в военной сфере, Иосиф Виссарионович отпустил командиров готовить более детальный план, и перешел на «информационный фронт». Тут он больше отдавал распоряжения, чем советовался и спрашивал мнение. Жданов получил задание широко осветить в негативном ключе нападение Финляндии и всячески призвать народ идти в комиссариаты для вербовки — отражать нападение врага. То, что с финнами мы не воевали, играло лишь в плюс для такой подготовки. Если кто и попытается сказать, что те напали на нас из-за нашей военной кампании в Европе, тут же получит отлуп даже не от парторгов, а от собственных товарищей. Те лишь пальцем у виска покрутят. У меня было иное поручение, связанное с Польшей. Как поступит Санация, пока мы не знаем. Но нужно сделать все, чтобы у них даже при принятии решения о союзе с Рейхом ничего не вышло в собственной стране.
Представителям Ставки тоже досталась работа — проверить готовность комиссариатов, заводов и общее положение дел с началом мобилизации «на местах», когда она начнется. И проконтролировать, чтобы не было задержек, а также донести понимание важности выполнения мобилизационной задачи до каждого проверяемого.
Раздав всем задачи, Сталин задержал у себя лишь Литвинова, чтобы обсудить дипломатическую сторону вопроса на международной арене.
Литвинов оказался прав. На следующий день после совещания Ставки Лондон объявил об официальном союзе с Берлином, а также заявил о помощи всем, кто доблестно сражается с коммунистической угрозой. И подтверждая свое заявление, отправил свой флот на помощь финской армии, которые никак не могли взять порт Ленинграда — наши моряки оказали ожесточенное сопротивление, а корабли флота были весомой поддержкой для береговых сил. Итого против нас оказалась большая часть европейских государств и США с Японией. А из союзников — самым «весомым» приобретением была Франция. Китайцы неплохо сдерживали силы императорской армии Японии, да и американцы не могли пока внести существенную лепту на полях сражений, помогая больше экономически. Испания утонула в огне гражданской войны и оттягивала на себя частично лишь силы Муссолини. Нас спасало пока одно — наша экономика не была полностью завязана на внешние поставки и даже по ключевым моментам в промышленности уже были аналоги, может и худших параметров и качества, которые требовалось только развернуть в серийное производство. И заводы работали уже на пределе сил, набирая новых работников и расширяя производство. Это требовало времени, но критической зависимости от внешних поставок, по которым мог ударить враг, не было. Самое уязвимое место — заводы — охранялись, а НКВД даже повысило уровень их защиты. Берию я хоть и не видел на совещании, но он в принципе не очень любил показываться на публике, зато свою работу знал на «отлично». Второй критический момент, куда реально мог ударить противник, оставалась лишь Польша. От того, какой путь она выберет и как начнут развиваться в ней события, зависело если не все, то очень многое. Потерять ее для нас означало получить нового врага и войну не только на Востоке собственных границ, но и совсем рядом с центральными регионами. Тогда пойдет атака и по второму критически уязвимому месту — по заводам. Уж достать самолетами с аэродромов Польши их будет вполне возможно, что способно поставить нас на колени, или отшвырнуть в ситуацию, что произошла в моем прошлом мире — когда после нападения Германии наши войска бежали аж до самой Москвы, не в силах ничего противопоставить врагу, и потеряв огромные территории. Без заводов, большинство которых находится в западной части СССР, мы войны не вытянем. Не удивительно, что схватка за Польшу предстояла очень жаркой и бескомпромиссной.
Война набирала обороты. Первоначальный успех в Манчжурии сменился вновь затишьем на этом фронте. Японцы на Тихом океане сковали силы нашего немногочисленного флота, заперев его в портах, а сами усиленно наращивали свою группировку на суше. Красной армии тоже приходилось «переваривать» плоды победы. Мао Цзэдун не особо горел желанием видеть в Манчжурии советские войска, но понимал, что без нашей дальнейшей поддержки его армии придется намного хуже. Как итог — сейчас шла фаза переговоров с китайскими товарищами насчет контроля захваченных территорий. По факту Манчжурия была «под нами», но Мао хотел управлять этой территорией сам, или хотя бы в равноправной степени с нашей администрацией.
Атака Ленинграда финнами вызвала взрыв патриотизма среди советских граждан. Я даже не ожидал, что после начала мобилизации столько очередей возникнет перед военными комиссариатами. Как это было не похоже на то, что я видел в прошлой жизни! Но стало понятно, что людьми новые части мы укомплектуем быстро, оставался вопрос за качеством пополнения. Балтийский флот с размещенными в северной столице частями еще держался, для все-таки блокированного города был организован «воздушный мост». Пускай не все самолеты долетали и успевали скинуть груз, но это было лучше, чем ничего. Подошедший флот Великобритании сделал лишь одну, и то формальную, попытку атаковать порт. После чего, потеряв один корвет, отошел подальше от берега. По сообщениям балтийцев, они еще и эсминцы подбили англичанам, но не критично. Наши потери были меньше. Врага сумели заметить заранее и даже тот факт, что наш флот почти стоял на месте, не сыграл в пользу противника.
Я же полностью сосредоточился на информационной борьбе за умы поляков. Тут все было непросто. Мое предложение о бронепоездах для западного фронта было принято, вот только стоило первому из них отправиться по территории Польши, как это тут же использовали противники для вброса, будто СССР хочет захватить Польское государство и уже не стесняясь по ее землям рассекают бронепоезда. Надо сказать, среди поляков нашлись горячие головы, недовольные проводкой наших войск, которые решили перейти от слов к делу. И бронепоезд чуть не пошел под откос. Спасло от крушения две вещи: малая скорость самого поезда, и торопливость «польских патриотов» — в итоге взорванное полотно заметили заранее, и поезд успел затормозить. И в какой-то степени это был «подарок» для меня. Тут же информбюро стало тиражировать вести о «непоследовательности» президента Мосцицкого, о «двуличии», о «плохом контроле на собственной территории». Смысл каждой новости отличался от другой, но суть и предназначение у них было одинаковым. Все, чтобы у поляков возникло недоверие к собственной власти. Санация и президент Польши Мосцицкий поняли все правильно. У них не оставалось места для маневра — или однозначно заключить союз с СССР, или под ними будет продолжать «качаться кресло», или же опять же однозначно заключить союз с Рейхом и тут же получить войну на своей территории. Красной армии на польской земле уже было приличное количество. К тому же не меньшее количество частей ожидало отправки на западный фронт, накопившись на востоке Польши. Ну и про те части, что уже воевали на западной польской границе забывать не стоит.
И Варшава не выдержала. Через месяц Мосцицкий объявил о переговорах с делегацией СССР. На них должен был обсуждаться вопрос полноценного союза и даже более широкое представительство польских коммунистов во власти. Вот только одного я не понял — с чего это пан Игнаций потребовал, чтобы эту делегацию возглавлял я⁈
Глава 8
Февраль 1938 года
— Переживаешь? — покосился на меня Роман Владимирович Береговой, заместитель Литвинова.