— Не понимаю, что мне там делать, и зачем вообще Мосцицкому потребовался я в составе делегации, — ответил я откровенно.
— Ты не ему понадобился, — поделился дипломат, — а члены Санации хотят с тобой поговорить.
Я с удивлением покосился на него.
— Вопрос остался тот же.
— Если хочешь услышать лично мое мнение, — сделал он паузу и, дождавшись моего кивка, продолжил. — Они хотят тебе что-то предложить. Когда мы задали тот же вопросы, прямого ответа не было, но намеки были такими.
— Предложить? — удивился я.
— Не заметить, как изменилась работа информбюро с твоим назначением, они не могли. Ты работаешь более «агрессивно», подача информации в листовках, статьях — отличается от привычного вида. Формулировки, которые ты закладываешь в них, всем понятны, но не дают «зацепиться» за конкретные выражения, которые можно было бы показать в Лиге Наций, как явное и недвусмысленное доказательство нашего желания захватить Польшу. Все это больше напоминает британский стиль, и я вот тоже не понимаю, откуда это в тебе, — покосился Роман Владимирович на меня. — За границей ты не жил, происхождение — самое рабоче-крестьянское. Так откуда тогда ты нахватался таких идей и главное — так умело их воплощаешь в жизнь?
— Очень… откровенно, — выдавил я из себя, по-новому посмотрев на мужчину и не спеша отвечать на вопрос.
Тот спокойно смотрел мне в глаза. Худой, с чуть впалыми щеками и глубоко посаженными глазами. Чем-то он походил на ястреба. «Давить» таким взглядом на переговорах получится легко, а вот расположить к себе собеседника — уже сложнее. Не думаю, что в нашем наркомате индел этого не понимают, значит, позиция нашей стороны предполагается жесткой. Вот и послали Романа Владимировича. Хоть по просьбе польской стороны глава делегации — я, но по факту — сидящий передо мной мужчина.
В повисшей тишине я решил перевести тему. Не говорить же Береговому, что я «попаданец»?
— Даже если кто-то из руководства Польши решил со мной поговорить, зачем им видеть меня во главе делегации? Ведь можно было просто попросить включить меня в ее состав.
— Глава подписывает все соглашения, — ответил Роман Владимирович. — Твой возраст они знают. Возможно, считают, что смогут или с тобой договориться, выбить себе условия получше, или надавить на тебя. Тут по ситуации увидим.
На вокзале в Варшаве нас встречала толпа. Вдоль поезда расположилась польская полиция, отгораживая перрон, но за ними стояло море людей. Толпа шумела. Многоголосый гул причудливо смешивался, создавая гудение как у пчелиного улья. Я пытался уловить тональность этого «гудения», но получалось плохо. Иногда прорывались отдельные выкрики на польском, но я не разобрал — одобрительные или наоборот, негативные. С перрона нас проводили сквозь коридор из постовых до кортежа из трех машин. Два кадиллака и один нагант — местного производства. Именно в последний меня с Романом Владимировичем и усадили. Довольно просторный салон, сиденья обиты кожей, а ручки и панель выполнены из дерева и гладко отполированы. Машина буквально «кричала» дороговизной и роскошью. Да и кадиллаки от нее не отставали.
Ехать было в машине тоже приятно. Машина мягко покачивалась на неровностях дороги, а водитель вел уверенно, не газуя и не совершая резких поворотов. Нас довезли до посольского представительства СССР в центр города. В этом же районе со слов Берегового находились представительства и других стран. Европейцев же и вовсе «поселили в тесном кругу», их посольства чуть ли не рядом друг с другом стояли. До здания Президентского дворца, где и размещались члены Санации и сам Мосцицкий, можно было пешком дойти.
Сами переговоры были назначены на следующий день, но банкет в честь нашего приезда и для неформального общения организовали в этот же вечер. Для мня было поначалу было даже удивительно, что нас так встречают. Любви у Санации и Мосцицкого к СССР не было ни капли. Скорее наоборот, а тут — вполне приличный прием нашей делегации, без попыток его сорвать или показательного неуважения. Этим своим наблюдением я поделился с Романом Владимировичем, как более опытным в дипломатических играх человеком. На что он лишь желчно усмехнулся.
— Столь открыто проявлять неуважение, когда наша армия стоит по обеим их границам, да и на территории проходят эшелоны, они не станут. Не дураки. Про поддержку нашей страны примерно у четверти поляков тоже не забывай. Нет, я уверен, провокации они могут устроить, но уже на том самом банкете, и если получится — вот тут-то и разнесут новость на весь мир. Поэтому не расслабляйся. Работа начнется сразу, как мы переступим порог нашего посольства. А лучше всего… — тут он глянул на часы на своей руке. — У тебя время есть?
— Да мне только переодеться, — пожал я плечами.
— Тогда пойдем, коротко расскажу о каждом члене их Санации, да о дипломатах из других стран. Они тоже будут на банкете. И если и ждать прямой провокации, то как раз со стороны британцев или германцев.
О членах санации я узнавал еще во время работы с листовками — нужно же было понять, как их можно зацепить, какое «грязное белье» у них есть, и что из этого можно использовать. Поэтому, убедившись, что в этом плане ничего нового мне за короткий разговор не даст, Береговой перешел на послов Британии и Рейха. Вот от них можно было ждать любой провокации. Даже от посла Франции, хоть те нам и союзники. Французы-то в первую очередь о себе пекутся. Мало ли что им в голову придет? Может, решат с англичанами договориться «по-тихому», а те им выставят в качестве первого условия «примирения» — опорочить СССР на международном уровне. Для начала, в качестве «затравки». А в ответ британцы поспособствуют уменьшению нажима на них Рейха и помогут переключить Гитлера на новую цель — на нас. И ведь у них может получиться! Это не французы, а мы на немецкой территории войну ведем. В информационном плане мы для Германии гораздо опаснее прямо сейчас. В экономическом уже дело меняется, но когда дело касается политики, очень часто экономика отходит на второй план. Особенно во время войны. В общем, я внимательно слушал Романа Владимировича и пытался все запомнить, насколько это возможно.
Когда пришло время отправляться на банкет, голова у меня уже пухла от новых данных. Пришлось даже по-быстрому сходить до туалетной комнаты, умыться, чтобы смыть ментальную усталость.
До президентского дворца нас тоже отвезли на кортеже, хоть и идти было недалеко — протокол. Было бы иначе, это уже означало знак неуважения или показательного пренебрежения. Нашу делегацию проводили в банкетный зал, довольно большое помещение с мраморными полами, хрустальными люстрами под высоким потолком и столиками вдоль стен. Там уже я и увидел впервые вживую самого Мосцицкого. Игнаций Мосцицкий походил чем-то на чопорного джентльмена. Аккуратно подстриженные усы, зачесанные назад волосы, открывающие высокий лоб. Но вот мелкие детали — овал лица, чуть приподнятые скулы, еще какие-то еле улавливаемые взглядом черты не дали бы мне назвать его англичанином или западным европейцем — чистый славянин.
На меня он посмотрел лишь мельком, сосредоточившись на Береговом и разговоре с ним. Даже когда узнал мое имя, лишь вежливо улыбнулся и вновь переключился на Романа Владимировича. Да, переговоры пока не начались и здесь и сейчас еще можно сослаться на то, что я «один из делегации», но похоже та самая провокация, о которой мы с Береговым говорили, уже началась. Так показательно игнорировать главу делегации просто так не будут. Особенно, если сами и попросили назначить такого главу и им пошли навстречу. Очевидно, меня сейчас пытаются подобным поведением вывести из равновесия, делая нажим на честолюбие. Роман Владимирович попробовал пару раз переключить внимание Мосцицкого на меня, но хватало это лишь на пару фраз. Пока что ничего важного не обсуждали — так разговоры «ни о чем». О каких-то известных в узких дипломатических кругах личностях, о том, как поменялся высший свет, об отношении в обществе к войне. Причем не в польском, а в советском или французском. Иногда — в британском и германском. Я вполне мог поддержать беседу, но на мои слова Мосцицкий вежливо кивал и тут же задавал новый вопрос Береговому.
Через какое-то время я мысленно плюнул и, сославшись на желание осмотреть дворец, покинул их общество. На подобный случай мы с Романом Владимировичем тоже подготовили «ответку». Когда дойдет до реальных переговоров, то тот отойдет показательно в сторону и разговаривать придется лишь со мной, если я не захочу иного.
Кроме нас с Береговым в делегации было еще четыре человека. Одним из них был Георгий Маленков, как представитель аппарата ЦК. При положительном развитии переговоров в его задачу входило назначение нужных нам людей на ответственные посты. Именно он при подписании договора о союзе должен был «пробивать» кого из польских коммунистов Москва хочет видеть в обновленном (а это обязательное условие союза, о чем мне лично сказал товарищ Сталин) составе правительства, кого из нынешнего руководства Польши она там категорически видеть не хочет, и по каким кандидатурам возможны компромиссы.
В данный момент Георгий Максимилианович задумчиво рассматривал угощение на столах, поглядывая по сторонам. К нему-то я и отправился.
— Уже что-то приметили? — обратился я к нему.
— Рыба вроде здесь неплохая, — нейтрально ответил он. — А вот соусы… — и на этой фразе он скосился на соседний столик, возле которого стоял какой-то мужчина.
По виду — европеец. Одет примерно как Мосцицкий, а на лице тщательно сдерживаемая брезгливость, когда он посматривал в сторону общающихся Романа Владимировича с паном Игнацием. Хотя стоило ему заметить наш интерес в его сторону, все эмоции он тут же постарался спрятать, вежливо нам улыбнувшись.
— И чьего производства этот… «соус», — кхекнул я.
— Островного, — сдержанно улыбнулся Маленков.
Попробовав пару легких закусок — нарезанную краковскую колбасу, пару видов сыра и какой-то салатик из овощей, я двинулся дальше по залу. И чем больше я проводил здесь времени, тем отчетливее мне становилась ясна подготовленная провокация. Игнорирование — вот что я видел у окружающих. Со мной не общались, проходили мимо, словно меня нет, зато со всеми остальными участниками советской делегации старались перекинуться хоть парой слов, особенно если замечали, что я смотрю в их сторону. С одной стороны было неприятно. С другой — очевидно, что ставка сделана на мой возраст. Что я, формально являясь главой делегации, по их мнению, ожидал, что буду в центре внимания. А тут — я словно служка какой, деталь интерьера, на которую не стоит обращать внимания, пока «взрослые дяди» вершат судьбы мира. Не сказать, что их ожидания были напрасны. Я действительно думал, что со мной будут много общаться и пытаться вывести из равновесия, или же поставить в неловкое положение в самом разговоре. Но вот так… Изящно. И в чем-то даже гениально, будь я реально юнцом, не осознающим всю тяжесть возложенной на меня задачи. Вот только они просчитались. После того, как из-за моих слов о необходимости «ударить первыми» СССР вступил в войну и сейчас наши бойцы сотнями гибнут на полях сражений, цену своим словам я пересмотрел кардинально. И поддаваться эмоциям не собирался. Обидно, что меня игнорируют? Безусловно. Пытаться вклиниться в разговор самому? Буду выглядеть ребенком, который пристает к взрослым. Готовить месть на завтрашних переговорах? Пойти на поводу у врага. Осознав все это, я даже расслабился. Мне же лучше, не ну