— А что по поставке минометов? — спросил я, когда мне дали слово.
— Ваше предложение одобрено, — кивнул Сталин, — и они уже поступают на фронт.
— Так почему бы в первую очередь не дать их нашим защитникам на северном направлении? Пускай они создадут с их помощью «вал огня Корнилова», доберутся до уверенного броска гранатой, и задавят врага огневой мощью. Чтобы тот и головы поднять не смог, пока наши бойцы не добегут до его позиций. А там расстрел в упор и линия обороны врага взята. Мощный огненный натиск такого рода уже получившие первый боевой опыт ветераны могут создать. И жизни их сохраним, и врага выдавим.
— Ты представляешь, какой расход мин будет? — вскинулся Жуков, предлагавший до этого бросать пополнение в атаку, без курса начальной подготовки.
— Лучше тратить железо, чем жизни наших людей.
— А потом чем мы будем врага дальше гнать? Палками? — продолжал стоять на своем Георгий Константинович.
— Если необученных людей кидать сразу в атаку, то потом не останется тех, кто будет родину защищать. Их перестреляют, как куропаток.
Наш спор надолго не затянулся. Стоило товарищу Сталину поднять руку, призывая к молчанию, как замолк не только я, но и норовистый Георгий Константинович.
— Предлагаю вынести оба предложения на голосование, — негромко сказал Иосиф Виссарионович.
В итоге с перевесом в один голос присутствующие все же проголосовали за мой вариант, к вящему неудовольствию Жукова. Чего хотел добиться Сталин, применив здесь «демократию», я не понял. Может, не хочет ни с кем из нас пока портить отношения. Вроде как Георгий Константинович был «любимчиком» Буденного, а Семен Михайлович сейчас очень хорошо показывал себя на Западном фронте. Да и замом в Ставке Жуков был именно у Буденного. Возможно, Сталин не хотел ссориться с маршалом, потому и терпел Жукова. Или я чего-то просто не знаю и не правильно воспринимаю поведение главнокомандующего.
После этого совещание окончилось. Лишь напоследок я получил конверт от Поскребышева. В нем лежал приказ о моей новой командировке на восточный фронт. Похоже, Иосиф Виссарионович еще до совещания собирался меня туда направить, а все эти «тесты» и вопросы во время заседания Ставки были не просто так. Проверял, есть ли смысл меня снова туда отправлять.
Дома весть о новой командировке встретили без восторга. Леша накуксился, но закатывать истерики не стал. Уже большой, и понимает, что такое «долг» и «служба». По радио сейчас постоянно об этом говорят, на улицах люди тоже обсуждают необходимость защищать свою родину, да и в садике с детьми беседы проводят. Ира пока в силу возраста понимала меньше, но брала пример с мамы. А Люда… она была откровенно не рада.
— Ты же не военный, даже не служил. Почему тебя постоянно отправляют на фронт? — с болью в голосе восклицала она. — Когда ты в Польшу поехал, я уж думала, что не стоит переживать. Но там тебя чуть не убили! А что происходит на фронте — я и знать не знаю! Да, ты твердишь, что там для тебя безопасно, но так ли это? Может, ты меня просто беспокоить не хочешь?
— Я не могу отказаться. И не хочу. Это трусость. Сама знаешь, если бы я не был полезен, если бы в этих командировках не было смысла, то меня не отправляли бы снова туда.
— Ну почему ты не можешь быть просто директором института, как раньше? — вздохнула она и закрыла лицо руками. — Я готова даже закрыть глаза, что там вокруг тебя всякие девицы крутятся, — пробурчала она сквозь пальцы.
— Разве ты не испытаешь гордость, что твой муж не отсиживается за спинами других? Особенно сейчас, когда идет война?
— От того, что ты едешь на передовую, мне не легче, — проворчала Люда. — Ладно, извини. Это просто бабская истерика.
Она обернулась и обняла меня.
— Я люблю тебя. Возвращайся только.
Дорога на Дальний Восток вышла в этот раз спокойнее, чем предыдущая. Штаб Блюхера на этот раз расположился во Владивостоке. Здесь же была база нашего тихоокеанского флота. Операция по возвращению территорий на Сахалине была в самом разгаре и штаб «гудел» от поступления данных с линии соприкосновения и телеграмм с кораблей флота.
— А, Огнев, — кинул на меня раздраженный взгляд Василий Константинович. — Извини, не до тебя сейчас. Посиди пока где-нибудь в сторонке.
Обижаться или как-то выказывать свое отношение к столь холодному приему я не стал. Спокойно сел в уголок, и с интересом принялся наблюдать за работой Блюхера. Сейчас он еще сильнее походил на «дирижера», каким я описал его товарищу Сталину. Получая доклады, маршал тут же отдавал корректирующий приказ и менял на карте флажки расположения различных подразделений. Блюхер, как опытный шахматист, вел «партию», загоняя противника на нужные ему квадраты, где уже поджидали своего часа наши бойцы. Но это касалось наземной операции. Флотом же командовал адмирал Кузнецов.
Николай Герасимович умело рассек японские силы пополам и, выставив минное заграждение между Хоккайдо и Сахалином, сейчас по очереди уничтожал корабли врага в наших водах, сосредотачивая огонь на одном судне противника, игнорируя в этот момент остальные. Да, наши тоже несли потери, но по сравнению со скоростью уничтожения японцев, они выглядели удовлетворительными. Хотя говорить так о человеческих жизнях не правильно, но война диктует свои законы.
Вообще самым сложным в операции, насколько я понял из своего наблюдения, была доставка бойцов и их снабжение на остров. Мостов между материком и Сахалином не имелось. Пароходы были медленными и нуждались в прикрытии. При том авиация японской армии не дремала и, учитывая имеющийся в составе их флотилии авианосец, действовала очень оперативно. Воздушные бои в проливе Невельского прерывались на очень недолгий срок — лишь бы дозаправить истребители, после чего возобновлялись вновь. Японцы стремились сорвать переправу наших войск, а летчики СССР стремились им всячески в этом помешать. Это сокращало со временем численность самолетов врага, но потопленный пароход с двумя батальонами наших бойцов на борту, они себе в актив записать успели. При этом еще до моего прибытия у нас было аж четыре парохода, но сейчас остался лишь один. Два японцы потопили до моего прилета на фронт, а сообщение о потере еще одного поступило уже на моих глазах.
Бой длился до самого наступления ночи и лишь с закатом солнца немного притих. Василий Константинович устало вытер пот со лба и плюхнулся на соседний с моим стул. Ему тут же принесли стопку водки. Замахнув ее залпом, маршал шумно занюхал рукавом гимнастерки и уставился на меня.
— Ну и с чем ты прибыл? — не слишком дружелюбно спросил Василий Константинович.
В ответ я молча передал ему вскрытый конверт, который получил от секретаря товарища Сталина.
Пробежав глазами по тексту, Блюхер мрачно уставился на меня.
— И что? Мне теперь в ножки тебе кланяться?
Я понимал его сарказм. В конверте говорилось, что я должен не просто проинспектировать деятельность маршала Блюхера на вверенном ему фронте, но и имею право отстранить его от командования, если посчитаю нужным.
— В Москве считают подозрительным, что удачный момент для атаки противника возникает ровно тогда, когда вас покидает представитель Ставки, — спокойно ответил я. — Можете объяснить, с чем это связано?
— Совпадение, — пожал плечами равнодушно Василий Константинович.
— Несколько раз? — вскинул я бровь. — Чтобы вы понимали всю серьезность вашего положения — уже выносился вопрос о доверии к вам. Лично главнокомандующим, — веско добавил я.
— Небось, ты ему в ухо и нашептал? — едко спросил Блюхер.
— Зачем это мне?
— Ну как же: славы тебя лишил. Не смог ты записать себе в биографию взятие Манчжурии, — Блюхер не скрывал своего негативного отношения ко мне и впервые откровенно высказался, что думает. Я решил ответить ему тем же.
— Мне это ни к чему. Я собираю данные о работе командармов. На основе ваших действий в будущем будет скорректирован боевой устав. Ваш фронт — не первый, на котором я побывал. И заметьте — когда я был на западном фронте, генерал Корнилов предложил использовать артиллерию для создания «огненного вала», чтобы продавить оборону врага. Этот прием был мною запротоколирован и сейчас активно применяется на других участках фронта. Даже вон, вы сегодня его использовали, — мотнул я головой в сторону штабных офицеров, косившихся на нас. — Прием назван в честь генерала, я здесь никаким боком не значусь. Чужой славы мне не нужно. А вот повысить боеспособность нашей армии — да, для того меня и назначили представителем Ставки. Потому мне товарищ Сталин и доверяет настолько, что отдал решение о вашем снятии или оставлении на посту в мои руки. Так может, вы перестанете думать лишь о себе и своей славе, а поработаете на общее благо нашей родины?
В штабе воцарилась тишина. Командиры и так-то особо не шумели, прислушиваясь к нашему тихому разговору, а тут и вовсе словно онемели. Даже шуршать бумагами почти перестали, силясь расслышать, что скажет их маршал.
Василий Константинович угрюмо молчал. Мне казалось, он лихорадочно размышляет — правду я говорю, или за моими словами скрывается какая-то уловка. Наконец он ответил.
— Что вы хотите услышать?
Впервые он перешел от панибратского «ты» к уважительному «вы», что я счел хорошим знаком.
— Мне нужен ваш отчет — какие тактики вы применили в Манчжурской операции, и почему действовали именно так, а не по-другому. Какие предпосылки были в ваших действиях. Наличные силы, мотивация подчиненных вам войск и союзных сил. Это я о бойцах товарища Мао, — уточнил я. — Какие договоренности были между вами. Москве и товарищу Сталину нужна полная картина, без прикрас. Если вы шли в разрез с действующим уставом — не стесняйтесь это указать, как и причины, побудившие вас так поступить. Пропишите, почему вы отклонились от устава, если это было, возможно некоторые его положения устарели. Это естественный процесс и для усиления нашей армии мы не должны бояться его править. Также я бы хотел получить такой же отчет от адмирала Кузнецова. Его действия в этом бою были блестящими. Опыт тихоокеанской флотилии обязан быть осмыслен и распространен среди всего советского флота.