— Командиры говорят, что чаще в селах да городах бои идут, — заметил я в ответ.
— Это сейчас, когда мы к этому, как его бишь… а, к Бреслау подошли! А до того германцы так вцепились в землю, что пока артиллерией да танками их не проутюжили, никак отступать не собирались! Вот тогда и приходилось чуть ли не в чистом поле ночевать. Поляки-то, как за границу выпнули нас, так на свою территорию и шагу ступить не дают!
Из этих разговоров я сделал вывод, что контейнеры хороши в двух случаях: либо при позиционной войне, когда реально выстраивается линия фронта, в том числе в чистом поле, либо для партизан, которые из них могут себе базы оборудовать.
В управление войсками по совету отца я не лез. И сам понимал, что ничего в этом не смыслю, и пока не сложилось у меня в голове картинки, как вообще ведется бой. Вот и слушал я больше, когда проводились совещания штаба, да записывал. И своим присутствием изрядно нервировал штабных командиров. Это было видно по их косым взглядам в мою сторону, да раздраженной мимике на лицах. Но те молчали. Пока сам не подойду, да не спрошу что-либо, фиг кто из них разговор затеять решался.
Из того, что я увидел, меня поразило, хотя и было логично, что активная фаза боестолкновения не длится ежесекундно. Из фильмов о войне, что я помнил из прошлой жизни, создавалось впечатление, словно солдаты сидят в окопах и каждую минуту перестреливаются друг с другом. Но это абсолютно не соответствовало действительности.
Когда мы прибыли, бои не шли. И длилось затишье целых три дня. Наши войска получали и перераспределяли пополнение, выслушивали новые задачи, занимались переброской подразделений с места на место. Противник занимался примерно тем же самым. Вопрос был — кто закончит первым и приступит к выполнению своего плана. Наши, видимо перед лицом высокого начальства в виде Буденного, завершили первыми.
Началось все с утренней работы артиллерии. Я проснулся от гулкого «БУХ» и заполошно закрутил головой. В темпе оделся и выскочил на улицу. Тут сидел рядовой, приставленный ко мне для сопровождения, и смолил папиросу.
— Проснулись, товарищ представитель? — спросил он с ехидцей в голосе.
— Да. Это что за звуки?
— Полковушки работают, — с ленцой ответил Егор Кузьмич.
Лет под сорок, прошел обе войны, но в командиры никогда не рвался. Зато службу знал и не тушевался перед офицерами. Но и в фамильярство не ударялся, почему его часто и приставляли к разного рода проверяющим. Ко мне он в первые дни присматривался и отвечал по уставу, а когда понял, что мне это не нужно, уже стал позволять себе и более вольное обращение.
— Сейчас они германца проутюжат, а там уже и наши в бой пойдут.
— Брать город? — уточнил я.
— Ха! — хекнул Кузьмич. — До взятия города еще далеко. Нам бы за предместья хотя бы зацепиться. А то германец-то тоже не дурак. Пока наши его утюжат, он по норам прячется — в подвалах сидят, али в каком кирпичном здании покрепче. И только мы замолкаем, тут-то они и выползают! И сразу наших их пулеметы встречают. Ни один такой штурм еще без убитых не обошелся, — вздохнул он уже тяжко.
Мысленно я поежился. Идти в бой, зная, что из него с гарантией не вернется неизвестное количество товарищей, а может и ты сам. И ведь сделать с этим ничего нельзя. Только стиснуть зубы и переть вперед. И все же… стоит подумать, а может, есть варианты не бить «в лоб»?
Глава 4
Ноябрь — декабрь 1937 года
Как и предсказывал Кузьмич, штурм прошел кроваво. Сам бой закончился спустя два часа. За предместья наши бойцы так и не сумели зацепиться. Немцы использовали передышку с умом и нашпиговали подступы к городу большим количеством пулеметных точек и бронебойными орудиями. Последние легко «брали» броню танков, показав мне наглядно, что нынешние «танки» имеют лишь название, но существенно не дотягивают до своих потомков. Не зря Т-34 прославился на полях второй мировой. Смотря на новейшие и только что пущенные в серию угловатые БТ-7 и их предшественники — БТ-5, я остро сожалел, что им не нарастили еще хоть пять миллиметров брони. Их ведь не из пушек взяли, а просто ружьем с особо мощной пулей! Вот что обидно! Мне, выросшему в прошлом мире на аксиоме, что пуля, любая, против танка — ничто, было физически больно наблюдать, как останавливаются эти машины, немного не доехав до первых домов Бреслау.
— А почему авиация не работает? — спросил я Кузьмича, заметив, что небо абсолютно чистое.
— Дык, тут и поляки свои аэродромы не дают, и германец не будь дурной, наловчился залпом по самолету палить. Хоть один, а попадет.
— А бомбардировщики? Да и их авиации не видно.
— Где ж им тут метать-то? — удивился старый боец. — Только домики по бревнышку раскатывать, шоб толк был. Так на это бомб не напасешьси. А германец… шут его знает, почему. Могет, самолетов не хватает пока. Все к французам отправили.
Да уж, высокоточной авиации сейчас нет. Мощные бомбы может и есть, но куда ими попадать? Немцы по два-три человека в доме сидят. Этого достаточно, чтобы остановить штурм, но тратить на такое количество солдат драгоценную бомбу? Еще раз мда…
— Бронепоезд бы сюды, — вздохнул Кузьмич.
А меня как током ударило. Ведь точно! Броня у таких поездов поболее, чем у танка будет, потому что движок у паровоза может больше вытянуть. Да и пушки на платформу можно не малым калибром поставить. Проблема одна — нет рельс для него. Но ведь нам как раз давали задачу, для НИИ, создать спецкран, чтобы он «перед собой» пути строил! Можно ли попробовать его здесь применить?
Я тут же сделал себе пометку — поговорить о применении спецкрана для постройки дороги для бронепоезда.
Когда наши войска откатились от Бреслау, я отправился в штаб. Нужно было узнать дальнейшие действия армии, достигнуты ли цели, какие потери. А главное — какие уроки сделаны из сражения. Или так и будут «биться в стену», пока всех бойцов не потеряют? Это, на мой взгляд, было самым важным. Допускать ошибки можно, а вот не учиться на них — преступно.
В штабе царила деловая суета. Словно не было кровопролитного боя, а мужики занимаются проектированием особо сложной детали, а не отвечают за жизни людей.
— Вот здесь у них три пулемета стоит и два бронебойных оружия, — чертил что-то на карте полковник Корнилов. — А справа в пятидесяти метрах еще одна подобная точка. Они прикрывают друг друга. Если артиллерия будет бить по ним прицельно, то можно вклиниться между ними под вал огня.
— Промежуток маленький, — не соглашался с ним генерал Игнатьев.
— Так в других местах настолько точно мы выяснить позиции не смогли, — пожал плечами Корнилов. — А если мы не учтем какой-то схрон? Тогда по бойцам ударят в самый неожиданный момент, и все сорвется!
— Германцы не дураки, — продолжил качать головой Игнатьев. — Поймут, что мы на прорыв в этом месте идем, и за ними еще одну линию обороны подготовят. Мы эти точки пройдем, и получим кинжальный огонь в лоб. Там видел, какие дома стоят? Точно напротив этого прохода, да еще из кирпича!
— Полевые пушки к танкам прицепить и, когда те дойдут до рубежа уверенного поражения, открыть огонь из пушек по этим домам, — не сдавался Корнилов. — Даже если кто там и будет, поднять голову не смогут, пока наши бойцы бегут. А там по сигналу огонь прекращаем и врываемся в окна.
— Все равно расстреляют их. Германцам секунды хватит голову поднять, да пулемет направить, — вздыхал Игнатьев.
Буденный слушал их молча, куря папиросу, да разглаживая усы. И при этом сосредоточенно рассматривая карту, что лежала на столе перед командирами.
Тут он заметил меня и неожиданно спросил.
— А ты, что думаешь, Сергей?
— Я не военный, — открестился я. — Мне сложно понять даже то, что вы сегодня делали. Чего пытались добиться.
— Да ничего, — досадливо поморщился Семен Михайлович. — Так… разведка боем.
— Разведка? — удивился я. — И сколько людей полегло при этом?
— Сто тридцать девять бойцов, — тут же отрапортовал старший лейтенант, который был здесь что-то вроде адъютанта.
— Из скольки? — тут же уточнил я, мысленно ужаснувшись.
— Из тысячи трехсот.
— Не многовато ли потерь для простой разведки? — спросил я Семена Михайловича.
— Война без потерь не бывает, — мрачно зыркнул на меня недовольный моим приходом Корнилов. И тут же скосился на Буденного — не позволил ли он себе лишнего?
Но Семен Михайлович никак не отреагировал на его комментарий, а лишь скосился на меня.
— Много, — нехотя согласился он. — Но по-иному никак. Иначе, как бы мы их точки огневые вскрыли? А германец усилил свои позиции значительно, пока перерыв был. И без такой разведки идти — только увеличивать потери.
Спорить я не стал, продолжив прислушиваться к обсуждению атаки. Настоящей, а не той «разведки боем», которая, оказывается, была. Из разговора командиров я вынес, что обойти немцев не получится — фланги те укрепили не меньше, чем предместья. Да и мы разворачиваемся лишь на том участке, куда нас доставляют поляки, а это не вся граница Рейха. Что тоже играет на руку Вермахту. Авиацию у нас все же используют, но очень осторожно. Опять же поляки свои аэродромы не дают, а мы еще не достаточно большой участок захватили, чтобы наши самолеты успевали набрать безопасную высоту. Особенно бомбардировщики. Да и доставить их сюда тоже не просто. Почему-то Варшава упорно не хочет давать им свои аэродромы для дозаправки, и вся авиация идет в эшелонах в полуразобранном виде. Короче, Польша вроде и не против прохода наших войск, но палки в колеса все же вставляет. От чего у меня крепла мысль, что и количество перебрасываемых подразделений, как и их состав, Вермахту известен. И наших бойцов просто «сдерживают», пока Гитлер завоевывает Францию. А когда он с ней расправится, то все силы кинет на нас. И это было… страшно.
Уже после совещания штаба я подошел к Буденному и спросил:
— Семен Михайлович, вот тут Корнилов предлагал пушки к танкам цеплять, чтобы они потом «создали вал огня», правильно я его выражение понял?