[56]. К этому Станиславу Тхоржевскому, главным образом, и предстояло III Отделению подпустить своего агента[57].
Известно, что бумаги покойного князя Долгорукова С. Тхоржевский, с ведома и одобрения Герцена, продал в октябре 1869 г., т. е. спустя год с лишним после кончины князя, некоему Постникову. О личности Постникова ничего неизвестно, не знали о нем ничего ни Тхоржевский, ни Герцен, ведшие с ним переговоры, ни Огарев, осведомленный о переговорах. Теперь ларчик открывается просто: Постников – не кто другой, как наш отставной коллежский асессор Карл-Арвид Роман.
Прежде, однако, чем перейти к подробному изложению истории покупки III Отделением долгоруковских бумаг, считаем необходимым ради цельности картины познакомить читателя с личностью главного руководителя секретной агентуры III Отделения – К.Ф. Филиппеуса, игравшего в этом деле первостепенную, руководящую роль, и ответить на вопрос, почему именно для осуществления такого рискованного предприятия выбрали Романа.
Глава IV К.Ф. Филиппеус
И покупкой бумаг Долгорукова, и всеми остальными провокационными проделками, о которых речь будет ниже, мы в значительной мере обязаны Константину Федоровичу Филиппеусу. Биография его, как, впрочем, и биографии многих других «ненужных людей», совершенно не изучена. В течение пяти бурных, богатых историческими событиями лет, с апреля 1869 г. и по июнь 1874 г., он фактически заведывал секретной агентурой III отделения, т. е. стоял во главе самой секретной экспедиции и руководил всем розыском. Его имя тесно связано с нечаевским делом, с ликвидацией первых пропагандистских кружков, с постановкой широкой заграничной агентуры и т. д. Естественно, говоря о деятельности его соподчиненных, привести некоторые сведения, знакомящие с его биографией и отчасти характеризующие его.
Филиппеус был и хороший сыщик и авантюрист. Он обучался в Горыгорецком земледельческом институте, из которого вышел до окончания курса. Поступив на службу в канцелярию петербургского генерал-губернатора, он одновременно начал слушать лекции в Петербургском университете. В 1854 г. Филиппеус сдал экзамен по филологическому, кажется, отделению и тотчас перевелся на службу в министерство иностранных дел, в департамент внутренних сношений, а оттуда через год был перечислен в канцелярию финляндского генерал-губернатора. В течение 1857–1858 учебного года будущий сыщик состоял лектором немецкого языка в Александровском университете (в Гельсингфорсе). Педагогикой он занимался и позже. В 1861 г. он, совместно с И.И. Роте (очевидно, тем самым Роте, который состоял агентом III Отделения в Женеве в нечаевские времена и которого Филиппеус всячески поддерживал, несмотря на то, что Роман метал на него громы и молнии), устроил пансион для русских мальчиков в Бибрихе-на-Рейне, в герцогстве Нассауском. В печатном объявлении об открытии школы Филиппеус и Роте писали о себе: «Оба учредителя люди семейные, в русских университетах приобрели ученые степени и несколько лет занимались воспитанием и образованием юношества. При содействии православного законоучителя и других наставников они надеются оправдать ожидания родителей, которые доверят им своих детей». А.Ф. Шульц, который через 10 лет рука об руку дружно работал с Филиппеусом в III Отделении, уже тогда, в 1861 г., очень сочувственно относился к намерению будущего сыщика просвещать юношество[58].
В 1863–1864 гг. Филиппеус участвует в усмирении восставшей Польши. Какое гармоничное сочетание – просвещение юношества и усмирение Польши! После восстания он получает назначение состоять при так называемом Учредительном Комитете Царства Польского. В III Отделение, как было сказано, он поступил на службу в апреле 1869 г. То обстоятельство, что он был приглашен прямо на должность заведывающего секретной агентурой, лучше всего аттестует его: очевидно, было нечто такое в его прошлой жизни и деятельности, что заметно выделяло его и рекомендовало на этот чрезвычайно ответственный пост.
В июне 1874 г., прося об отставке, он вручил графу Шувалову письмо-«исповедь», в котором о своем переходе на службу в III Отделение писал следующее:
«В декабре 1868 г., прибыв из Варшавы в Петербург на несколько дней, я удостоился двух продолжительных аудиенций у вашего сиятельства. Вам, граф, известно то обаятельное впечатление, которое производит ваша личность, и вы не примете за лесть, если я скажу, что я возвратился в Варшаву совершенно очарованный. Все сказанное мне вами тогда врезалось в моей памяти; между прочим, вы изволили коснуться того нерасположения, которое общественное мнение питает к III Отделению. Мне тогда в теории казалось возможным направить мнение общества на путь более правильных понятий, но теперь я сознаю, что увлекался. […] Я решился перейти на службу в III Отделение не из денежных расчетов. Меня побуждали к тому, наперекор просьбам жены и советам знакомых, причины иного, менее низменного, отчасти даже романтического, во всяком случае совершенно бескорыстного свойства (!). Но я пишу не рекламу, а исповедь, а потому умолчу об этих причинах…».
В этой «исповеди», в общем малоинтересной, находим еще два отрывка – его отзыв о III Отделении и о работе своей во время нечаевского дела. Оба эти отрывка считаем нелишним привести.
«III Отделение собственной его величества канцелярии, – пишет он, – есть особый мирок. Тогда как в других центральных ведомствах происходит беспрерывная флуктуация личного состава как вследствие назначений на подведомственные должности в губерниях, так и через переходы в другие ведомства, – подобной подвижности в III Отделении нет, или она бывала только в исключительных случаях, не опровергающих общего правила. Последствием же общего правила было то, что личный состав Отделения сложился своеобразно, что в среде его выработались особые взгляды и предания, что Отделение стало нечто в роде монастыря, и что, вступая в него, нужно навсегда отрешиться от внешнего мира».
«Я принял должность 13 апреля 1869 г. в день арестования Томиловой и Нечаевой. К текущим делам и к заботам о сколько-нибудь толковом устройстве агентуры сразу прибавились дознания, допросы, наблюдения, командировки агентов в разные губернии и проч. Исключительная важность этого дела приблизила меня к особе вашего сиятельства, тем более, что генерал Мезенцев был в отпуску, и вам угодно было лично руководить ходом дела. К пасхе 1870 г. я удостоился почетнейшей награды, ордена св. Владимира, не имея еще других орденов. Зато интриги, клеветы, ябеды, самые подлые вымыслы посыпались с удвоенной силой. Пришлось провести три месяца дневных и ночных работ, почти без сна, в течение коих, при отсутствии аппетита, я питался почти исключительно чаем и пивом, выкуривая по сотне папирос в сутки».
По оставлении им службы в 1874 г. Филиппеус «отличался образом жизни и поведением далеко не безупречным», как сказано в справке о нем, составленной в 1887 г. в департаменте полиции, когда он снова просился на службу в тайную полицию. Ему, конечно, в просьбе было отказано. Тот же упоминавшийся А.Ф. Шульц еще в 1877 г. располагал сведениями об аферах Филиппеуса: о каких-то принятых им на себя крупных подрядах на бумагу для издательских целей; о мечте его якобы издавать за границей листок объявлений, чтобы при помощи особых уполномоченных собирать у русских купцов авансы; о том, что с целью вымогательства крупных сумм он выдает себя за собственника целого острова; о его темных связях с агентами турецкого правительства и т. д., и т. д. Тогда встал вопрос о высылке его, как авантюриста, из столицы. А.Ф. Шульцу пришлось объясняться с министром внутренних дел по поводу проектировавшейся высылки Филиппеуса и высказать при этом свои опасения «относительно возможности, в случае выезда за границу, обнаружения им там посредством печати сокровеннейших тайн III Отделения и отчасти министерства внутренних дел». Вопрос о высылке его поэтому остался неразрешенным. Заметим еще, что в 1864 г. Филиппеус состоял корреспондентом «Биржевых Ведомостей» (в Польше); он же в 1890-х годах одно время был соредактором князя Мещерского по «Гражданину»[59].
В заключение этих данных из биографии К.Ф. Филиппеуса считаем уместным поставить один безответный пока вопрос. Роман, как видно из его писем к Филиппеусу, тоже был осведомлен о кое-каких сокровеннейших тайнах III Отделения. Во всяком случае, когда он изливал свою душу в бесконечных посланиях к Филиппеусу и мимоходом упоминал о тех или иных секретах Отделения, то всегда как будто писал правду, говорил о том, что в действительности и было. И вот Роман несколько раз то обещает написать корреспонденцию для газеты «Голос» Краевского, то просто-напросто пишет Филиппеусу: «Не напечатаете ли заметку в этом духе в «Голосе» Краевского?», «не напечатать ли опровержение в «Голосе»?» и т. п. Не инспирировал ли талантливый сыщик Филиппеус редакцию «Голоса» через кого-либо из своих агентов?
Вот этот-то Филиппеус и был непосредственным начальником Романа, его руководителем, как в осуществлении плана покупки архива князя Долгорукова, так и во время его последующих похождений.
Почему именно при покупке архива князя Долгорукова в качестве подставного лица выдвинули Романа?
Когда в начале августа 1869 г. последовало распоряжение Александра II о приобретении архива, то выбор как графа П.А. Шувалова, так и его ближайших помощников остановился на другом агенте, некоем Бартеле. Но уже через несколько дней пришлось изменить первоначальное решение и поручить дело Роману, о чем генерал Н. Мезенцев писал 13 августа 1869 г. графу П.А. Шувалову:
«Г. Бартель, который был предназначен к исполнению вышесказанного поручения, призванный для окончательных на тот предмет инструкций, хотя совершенно и безусловно подчинявшийся павшему на него выбору, показался мне совместно со старшим чиновником 3 экспедиции (т. е. К.Ф. Филиппеусу) столь боязливо-нерешительным в предпринимаемом им деле, что он возбудил в нас весьма серьезные опасения в неудовлетворительном его результате, а потому я решился взамен г. Бартеля командировать г. Романа, который по характеру бывшей деятельности и по своей развитости представляет некоторые ручательства счастливого приведения к окончанию порученного ему предприятия. Смею думать, что вы одобрите это распоряжение, и что если Роману не удастся войти в какое-либо соглашение, то неудача эта не будет отнесена исключительно к его вине. Кроме сказанного поручения, Роману, предписано проследить в Женеве и Швейцарии все то, что нас интересует, и в этом отношении он нам будет небесполезен».