, – я ей сказал о моем аресте, а она мне передала, что ее вчера ночью, т. е. 16 числа, снова повели в префектуру, где ее спрашивали обо мне. Она ответила, что фамилии моей не знает, но что тот русский, о котором, вероятно, ее спрашивают, приходил узнать адрес Бакунина. Я догадался, что дело худо, что надобно уезжать, и, придя в гостиницу, просил приготовить счет. Едва я успел собраться ехать, как за мной приехали на этот раз и повезли снова к префекту, который стал угрозами меня уверять, что я принимал участие в ночном собрании 12-го числа и что я знаю, где Бакунин. Я отвечал, что я сам спрашивал его адрес у m-me Palix, и очень сожалею, что ничего не узнал, ибо имею к нему поручение от его родных из России.
Не знаю, почему такой ответ успокоил префекта, но, тем не менее, он вручил мне паспорт, взял от меня carte и обязал меня в 24 часа оставить город. Вечером того же 17 числа я отправился на железную дорогу, но поезда в Швейцарию более не было. Переночевав в ближайшей гостинице, я рад был убраться 18 числа в Женеву.
Вот что я вынес, вот какому риску я подвергался. Спокойную совесть мою в исполнении моего долга я искупил этою дорогою ценою, – ценою риска быть расстрелянным, ценою оскорблений, не могущих не оставить во мне самого глубокого впечатления. Ниоткуда никакого утешения, я чувствую себя долго неспособным ни к какой умственной работе».
Приложение II
Арест С.Г. Нечаева в 1872 г.(Доклад майора Николича-Сербоградского)
14 (2) августа 1872 г., после усиленной двухлетней погони, агентам III Отделения удалось, наконец, арестовать С.Г. Нечаева в Цюрихе. Адольф Стемпковский – польский эмигрант, один из немногих цюрихских знакомых Нечаева, – назначил последнему в тот день свидание в ресторане, расположенном на окраине города. Здесь, в ресторане, совместно со Стемпковским поджидали Нечаева и переодетые чины швейцарской полиции. Придя в ресторан, Нечаев был тотчас же арестован, скован наручниками и отправлен в местную тюрьму, а немного спустя выдан, как «уголовный» преступник, России.
Розысками Нечаева в Швейцарии перед арестом его, как и самым арестом, непосредственно руководил адъютант шефа жандармов майор Николич-Сербоградский, снабженный на то чрезвычайными полномочиями. В Швейцарию Николич-Сербоградский прибыл 31 июля (н. с.) 1872 г. и тотчас же принялся, согласно полученной им в Петербурге подробной инструкции, за выработку плана ареста Нечаева. В архиве III Отделения сохранился в высшей степени интересный и подробный рапорт Николича-Сербоградского, отправленный им из Интерлакена 7/19 августа 1872 г. шефу жандармов графу П.А. Шувалову, в котором он шаг за шагом описывает как все обстоятельства, предшествовавшие аресту Нечаева в Цюрихе, так и самый арест его.
До сих пор о событии 14 (2) августа 1872 г. мы знали, главным образом, из беглых воспоминаний анонимного очевидца, напечатанных в «Былом», и отчасти из воспоминаний З. Ралли[148]. Эти источники дают более или менее верное представление о картине ареста Нечаева, внешнее, так сказать, описание его, но зато совершенно обходят молчанием все обстоятельства, предшествовавшие этому исключительному событию, вызвавшему в свое время столь много шуму в Европе и России. Обоим авторам остались неизвестными закулисные перипетии этого дела.
Этот пробел восполняется рапортом Николича-Сербоградского, написанным не только очевидцем, но и участником ареста, и притом под свежим впечатлением происшедшего. Документу этому придавалось и в III Отделении серьезное значение. Как на «особенно полный и важный для истории дела (ареста Нечаева)» ссылался на рапорт Николича-Сербоградского Н.Н. Голицын в своей секретно изданной официальной «Истории социально-революционного движения в России»[149].
Мы поэтому приводим этот рапорт здесь целиком, с сохранением стиля подлинника, характерного для автора-жандарма. Документ этот рисует последнюю стадию погони за Нечаевым, организованной III Отделением, и, следовательно, является как дополнением ко всему тому, что говорилось выше, так и непосредственным продолжением рассказа о безрезультатных подвигах отставного коллежского асессора К. Романа:
«Весьма секретно.
Господину шефу жандармов, его сиятельству графу
Петру Андреевичу Шувалову.
Адъютанта майора Николича-Сербоградского.
Рапорт.
Согласно данному мне маршруту, я прибыл 31-го июля н. с. в г. Базель, где я думал встретить г. Зега[150], которому я телеграфировал о дне моего приезда; но депеши моей он не получил и я должен был ожидать его в Базеле. 2-го числа августа я послал ему письмо в Цюрих, прося его прибыть ко мне. В тот же день вечером, в 6½ часов, я получил следующую депешу:
«Базель. Из Цюриха. Гостиница «Schweitzer Hof». Nikolitz. Письмо только что получил. Завтра утром приезжаю. Телеграммы не получил. Мишель»[151].
3-го числа, в 10 часов утра, он прибыл ко мне в Базель, где и оставался целый день; я передал ему условленный знак и подробную о последующих действиях инструкцию.
4-го числа он отправился обратно в Цюрих и 5-го утром послал по адресу «Madame Anna Steptkowski. Rennweg № 28» письмо следующего содержания:
«Только что вернулся из Вены от вашего брата. Желаю вас видеть»[152].
Час спустя Стемпковский[153] сам явился к нему в «Hôtel Bauer» и встретил его ходящего по коридору. Подошедши к нему, он спросил, не от него ли посланное письмо? Тогда Зега, сказавши, что действительно он писал, пригласил его в комнату. Стемпковский, увидевший условленный знак, убедился и объявил Зега, что Нечаев в Цюрихе и что он, Стемпковский, может доставить случай его видеть в тот же день в 4 часа в «Café Lindenhof», а вечером в 6 часов в «Café Boller» – обыкновенное сборище польских революционеров. Стемпковский описал наружность Нечаева и сказал, что за одним столом будет сидеть сам он, Турский, мужчина средних лет, носящий большие рыжие бакенбарды, и, наконец, Нечаев, моложе обоих двух, с маленькими усами и с только что проглядующей (sic!) в виде пуха бородою.
Действуя с величайшею осторожностью и выказав при этом замечательную опытность, Зега успел вполне воспользоваться указаниями Стемпковского и познакомиться с наружностью Нечаева, увидевши его раз в 4 часа, а другой раз – вечером. После того Зега предложил Стемпковскому повести его в Базель с тем, чтобы его познакомить с личностью, с которою он мог бы говорить со всею откровенностью. Он согласился и, действительно, на другой день, 6-го числа, в 10 часов утра является ко мне в Базель Зега и объявляет, что Стемпковский ждет у дверей. Я с Зега сошел на улицу и тут же познакомился с Стемпковским. Зега оставил нас вдвоем и удалился. Мы пошли за город и разговор наш начался. Целый час слушал я Стемпковского, который начал мне рассказывать про революционные деяния Интернационального Общества, польской и русской эмиграции, о которых он имеет самые подробные сведения, так как он – член одного из главных кружков, в котором участвуют только три лица: Нечаев, Турский и он. Выслушав его, я наконец обратился к нему с вопросом о Нечаеве. Стемпковский сказал мне, что он его уже два раза показывал и готов еще раз показать завтра Зегу в 12 часов дня на мосту в Цюрихе. Наконец он предложил и мне его показать, если я того пожелаю. На это я ему ответил вопросом: «Давно ли он знает Нечаева?» На ответ, что он с ним знаком около 2-х месяцев, я ему возразил, что мне никакой надобности нет видеть Нечаева, потому что я-то его знаю уже четыре года.
После этого я прямо обратился к Стемпковскому и попросил его откровенно выставить мне свое собственное положение. Он объяснил мне, что имеет искренное желание возвратиться на родину, но что считает это невозможным, потому что он слишком скомпрометирован и, как бывший чиновник, не может надеяться на помилование. Сам же он беден и обременен семейством. Тогда я ему объявил прямо, что, если он честно исполнит данное им слово в деле Нечаева и будет неутомимо в нем содействовать, то в таком случае я уполномочен ему обещать амнистию. За то, что он приехал ко мне в Базель, я тут же дал ему триста франков. Вечером в пять часов Стемпковский возвратился в Цюрих; вслед за ним вечером я послал Зега, объявив ему конфиденциально, что на другой день утром я буду сам у него в Цюрихе.
7-го числа в 10 часов утра я приехал в Цюрих к Зега и прождал там у него до 1½ часов. В 12-ть мы были на мосту и до 1-го часа ждали прохода Стемпковского и Нечаева, но никто не показался. Это обстоятельство послужило мне первым убеждением, что Стемпковский не обманывает и что действительно он указал на самого Нечаева, но, будучи уверенным, что я знаю его, он, из опасения выпустить из рук дело, не заручившись материальными обеспечениями, – не захотел его вновь показать. Я возвратился в гостиницу и собрался ехать в Берн; вдруг на улице, около дверей, проходит Стемпковский и, не останавливаясь, скороговоркой говорит мне: «Идите за мною». Я показал ему вид полного неудовольствия и поехал на железную дорогу. Там он мне опять встречается и всячески старается меня уверять, что он был с Нечаевым на мосту, но что я их не заметил. Я не принял никаких объяснений и строго ему внушил, чтобы он не прибегал ко лжи, но вновь явился бы ко мне в Базель по первому моему требованию. Он же для этого случая собственноручно написал редакцию депеши: «Стемпковскому. Rennweg 21. Для обсуждения вопроса о Stand Flasheur[154] приезжайте сами сюда. Шнейдер».
Я поехал в Берн, но там князя Горчакова не застал. На другой день, т. е. 8-го числа, я явился его светлости в Интерлакен и, выставив цели моей командировки, просил его дипломатического содействия. Князь спросил меня, не имею ли средство удостоверить швейцарскому правительству, что имеющее быть указанное лицо действительно будет Нечаев. Тут я предложил его светлости телеграфировать в Петербург и просить о присылке действительного статского советника Колушкина