Оно задавалось целью подготовить народное восстание. Нечаев, который превосходил всех других своей действительно изумительной энергией, пользовался наибольшим влиянием. Это был фанатик идеи, сложившийся под влиянием суровых условий русской действительности и безнадежного и горестного положения русского народа. Члены этого общества отдались душою и телом своей идее, они жили только ради освобождения народа; они заранее принесли себя в жертву.
Даже прокурор охарактеризовал их следующими словами: «Вот отчего, господа судьи, я считаю этот заговор опасным. Люди столь различных настроений и мыслей соединяются, чтобы образовать одно коллективное целое. И если они жертвуют всем для достижения своей цели, мы должны признать, что их заговор опасен для государства, несмотря на то, что их общество немногочисленно и не располагает значительными денежными средствами. Вот почему, господа, я пришел к глубокому убеждению, что тайное общество, о котором я говорил, действительно опасно не по числу своих членов и не по денежным средствам, какими оно располагает, но по своей внутренней организации, по одушевлению и по энергии, какими исполнены его члены» («С.-Петербургские Ведомости» 1871 г., № 188).
Вернемся теперь к Нечаеву, и повторим беспристрастно, без собственных добавлений, что о нем говорят на процессе.
Все подсудимые единодушно утверждают, что он на деле доказал исключительную энергию, что он неизменно проявлял неутомимую деятельность, что он был фанатически предан своему делу.
Вот что говорит прокурор в своей речи: «Я не стану давать здесь подробной характеристики Нечаева; это было бы излишним, поскольку он отсутствует[156]. Тем не менее я хочу сказать о нем столько, сколько надо для того, чтобы осветить общий характер всего дела. Нечаев – сын бедного ремесленника. Он родился в селе Иванове Шуйского уезда, Владимирской губернии; по словам Прыжова он научился чтению и письму только на шестнадцатом году, и, в общем, получил лишь очень скудное образование. Несмотря на это, Нечаев, родившись в селе и проведя там всю свою юность и первую молодость, приобрел опыт и качества, более всего нужные для осуществления его планов; он познакомился с жизнью и с духом народа, он научился понимать его нужды, и таким образом, как выражается Прыжов, он был и всегда будет сыном народа.
Перейдя из села Иванова в Москву, Нечаев поступил в Московский университет, по окончании которого стал учительствовать в городском училище в Петербурге. В короткий промежуток времени он сумел завязать связи; он пополнил свое образование и в некоторых областях приобрел значительные познания, которые он всегда умел использовать. Все подсудимые характеризуют Нечаева, как человека огромной энергии. Все данные, находящиеся в настоящее время в наших руках, являются красноречивым подтверждением такой характеристики. Одни утверждают, что он уделял сну не более двух часов, другие говорят, что он душой и телом отдался своей идее. Таким образом из показаний всех подсудимых мы можем сделать тот вывод, что Нечаев был глубоко предан общему делу и тем идеям, которые он мечтал осуществить» («С.-Петербургские Ведомости», 1871 г., № 188).
А ведь эту характеристику Нечаева и его товарищей даем не мы, а прокурор.
С момента основания тайного общества, в число членов вошел человек, который, по словам участников Общества Народной Расправы, непрерывно вредил общему делу и своим поведением внушал подозрение остальным членам сообщества. Подсудимый Успенский, которому было поручено собирать данные о деятельности каждого из участников, показывает, что с разных сторон он получал сведения о том, что этот человек, по имени Иванов, вступил в Общество исключительно с целью выдать его правительству («С.-Петербургские Ведомости», 1871, №№ 181, 183 и 209). Отсюда с необходимостью вытекала альтернатива, которую необходимо было разрешить и которая состояла в следующем: или избавиться от столь опасной личности, или обречь все дело, всю организацию, и всех членов на неизбежную гибель. Тогда пять членов общества, между которыми находился также и Нечаев, решили убить Иванова, чтобы спасти свое дело. Они выполнили это решение. Вскоре убийство Иванова и все тайное общество были обнаружены, в связи с чем последовали бесконечные обыски и бесчисленные аресты. Между тем Нечаеву при помощи друзей удалось бежать за границу. Процесс начался; в официальных актах русского правительства он носил следующее название: «Судебное дело о заговоре, имеющем целью ниспровержение существующего строя».
Одно это название ясно показывает, с какой точки зрения правительство оценивало все это дело, – то есть считало ли оно это дело политическим, или нет. К суду были привлечены в качестве участников заговора 84 подсудимых, 63 содержались под стражей. Они все были разбиты на различные категории, каждой из которых предъявлялось особое обвинение. К первой категории были отнесены 11 подсудимых. Все они обвинялись в заговоре против правительства, а четырем из них, сверх того, было предъявлено обвинение в убийстве Иванова (Успенский, Прыжов, Николаев и Кузнецов). Объединение этих четырех подсудимых с семью остальными, которые, кроме обвинения в заговоре, с ними ничего общего не имели, доказывает, что дело носило чисто политический характер, и что с этой точки зрения к нему подходило правительство.
Совершенно естественно, что русское правительство старалось обвинить лиц, убивших Иванова, как совершивших убийство из чисто личных целей. Оно старалось доказать, что Иванов сделался жертвой чисто личной мести; но как из заявлений подсудимых, так и из речей защитников выясняется как раз обратное.
Так подсудимый Успенский говорит: «Нечаев, так же, как и я, не питал никакой личной вражды к Иванову, к тому же Нечаев, весь ушедший в свою работу, никоим образом не мог интересоваться личностями, какими бы они ни были. Революционные принципы, которыми он был проникнут до глубины души, исключали для него всякую мысль о личной мести, даже если бы она могла оказаться полезной обществу. Наконец, я убежден в том, что Нечаев был слишком человечен для того, чтобы приносить в жертву своему личному чувству чью бы то ни было жизнь» («С.-Петербургские Ведомости», 1871, № 194).
Защитник подсудимого Успенского, князь Урусов, говорит о нем следующими словами: «Вопрос о том, что надо было сделать, если один человек оказывался вредным для всего Общества, вопрос, поставленный чисто теоретически, согласно диалектике данной организации, мог быть решен только в том смысле, что человек этот должен быть удален во что бы то ни стало (Иванов). Для Общества открывался лишь один путь избавиться от Иванова – смерть; никакого другого выхода не было» («С.-Петербургские Ведомости», 1871 г., № 191).
Мы уже говорили, что Нечаеву удалось бежать. Страстное желание схватить Нечаева заставило агентов русского правительства прибегать к действиям, которые показались бы смешными и бессмысленными, если бы не были ясно видны их тайные и злобные мотивы. Так, например, в мае 1870 г. в Женеве был арестован молодой человек по имени Семен Серебренников. Несмотря на показания всех, лично знавших и его, и Нечаева, и утверждавших, что Серебренников совсем не похож на Нечаева, несмотря на свидетельство его близких друзей, он просидел 12 дней в тюрьме. Таким образом, совершенно невинный человек был в течение 12 дней лишен свободы и кроме того скомпрометирован, так как его переписка попала в руки русских агентов. Правда, что эта переписка с друзьями не содержала ничего такого, что могло бы скомпрометировать человека в свободной стране; но русское правительство на основании одного какого-нибудь слова, нелестного суждения о лице, занимающем ответственный государственный пост, готово подвергнуть жестоким преследованиям того, кто неосторожно высказал свое убеждение. Таким образом Серебренников лишен возможности вернуться к себе на родину, несмотря на то, что не совершил никакого преступления. Но это, конечно, не исключительный факт. Русские агенты позволяют себе на территории Швейцарской Республики еще большие безобразия. В Женеве проживал русский эмигрант по фамилии Утин. Русское правительство нашло нужным перехватить его бумаги; оно просто объявило его фальшивомонетчиком. У него был сделан обыск; как и следовало ожидать, у него не найдено было и намека на фальшивые ассигнации, но зато русские агенты узнали все, что им было нужно.
Мы сообщили достаточно фактов для того, чтобы всякий мог бы составить себе представление о характере процесса. При этом мы основывались не на наших собственных выводах, а на официальных документах[157]. Это дает нам право спросить: кто решится теперь утверждать, что преступление Нечаева не есть политическое преступление?
Мы взываем к справедливости, к совести и к здравому смыслу Швейцарской Республики. Страна, давшая убежище Дон Карлосу и Изабелле, пролившим потоки человеческой крови, эта страна не хочет и не может согласиться выдать Нечаева, который, каковы бы ни были его принципы и результаты его заговора, всегда был твердым и страстным борцом против одного из худших европейских правительств.
Мы убеждены, что страна, давшая жизнь Вильгельму Теллю, всегда, несмотря на все усилия деспотических правительств, предоставит убежище эмигранту.
Александр Эльсниц, Земфирий Ралли, Валериан Смирнов, Владимир Гольштейн, Лазарь Гольденберг, Михаил Бакунин, Владимир Озеров – русские политические эмигранты.
Приложение IV
Помилование Адольфа Стемпковского(К истории ареста С.Г. Нечаева.)
Предательское поведение в деле ареста С.Г. Нечаева Адольфа Стемпковского, – члена, по свидетельству современника, «многих революционных и социалистических кружков, в том числе обеих цюрихских секций Интернационала (местной немецкой и славянской)», а, по уверению другого современника, даже секретаря интернациональной марксистской секции