Девушка успела ещё укрыть уснувшую женщину и вернуться на стул рядом с Ростовой, когда в палату ворвались дежурная медсестра и санитарка Петровна.
– Где?!! - автоматически спросила медсестра, рассматривая кровать с мирно спящей пациенткой. - То есть, что здесь?
– Какой- то мелкий приступ, уже прошёл. Теперь спит - ответила старуха Ростова.
– Точно спит? - подошла поближе медсестра.
– Спит - спит. Будить не надо. Пусть отдыхает.
Старой больной почему-то верили и успокоенный медперсонал направился по местам дежурства.
– Ловко у тебя получилось. Давно практикуешься? - поинтересовалась одна из соседок Ростовой.
– Ой, что Вы! Не практикуюсь я. Просто так получилось. Жалко стало.
– А "жалко стало" в первый раз? - уже поинтересовалась Ростова.
– Нет… Даниловна. Я вот братика жалею, когда он заболеет или где порежется. Зверушек всех жалею. Они, когда болеют, сами приходят.
– Куда это приходят?
– В лесу одно место есть. Любимое. Я там люблю, когда время есть, посидеть, деревья подслушать.
– Подслушать? - удивилась ещё одна женщина.
– Ну да! Они между собой разговаривают, только надо слышать. Вот, а зверюшки пронюхали и приходят. Кто в капкан залезет, кто подерётся - они же как дети малые! А кого и охотник или другой зверюга покалечит. А пожалеешь их, им и полегчает!
– А ты бы меня "пожалела", а девонька? Нет уже мочи терпеть. Как нахлынет - нахлынет это проклятая головная боль, хоть твоим зверушкой вой, - с горечью предложила бледная женщина с кровати у окна. - Зверюшки они что - не понимают. А тут знаешь, что это опять вернётся. И опять. И всё сильнее и сильнее. Пока не сдохнешь. Если раньше с ума не сойдёшь. А дети ещё малые. Пугать нельзя. Уйдешь за сарай и воешь там потихоньку.
Глаза впечатлительной Алёнки наполнились слезами. Она лёгким ветерком метнулась к кровати женщины и вмиг обняла её голову.
– Бедная Вы бедная, - плача, гладила она выбритую голову женщины. - А такая причёска зачем? - некстати поинтересовалась она.
– "Причёска", - фыркнула стриженная. - К операции готовят.
– Ничего - ничего - ничего, - начала гладить лысую голову девушка. - Пройдёт - пройдёт - пройдёт, - привычно затараторила она.
– Если ты хочешь, как у Степановны, то не получится - подхватилась было женщина, но тут же опустилась на койку.
– Бедненькая, - всё ещё плача повторяла девушка, легко касаясь длинными пальчиками висков женщины. - Здесь болело. И здесь. И здесь. Ничего - ничего - ничего. Пройдёт - пройдёт - проёдёт. Поспите - поспите - поспите.
Когда женщина у окна сонно засопела, Адёна, вытирая слёзы, вернулась к собеседнице.
– Извините, мы тут всё время Вас перебиваем. Но так получается само… Рассказывайте пожалуйста, дальше.
– Нет, внучечка. Поздно уже. И знаешь… горло у меня болит. Слышишь, как я разговариваю. Ты бы немножко его полечила, а?
– Но я не умею…
– А ты, как им, руку положи.
– Не знаю…, я же не специально…
– Ну, не знаешь, так и не знаешь, - просипела старуха.
– Нет, Вы не обижайтесь. Я ведь не лечу. Ну, когда больно очень всяким зверушкам, я вижу, чувствую. Вот и родных чувствую.
– Дай руку. Положи сюда. Чувствуешь? Я с этой болью уже несколько лет. Просто притерпелась.
И Алёна почувствовала. Боль была острая, жестокая и передавалась, пронзала девушку. И она, уже молча вытирая слёзы, пыталась унять эту боль.
– За раз не справишься. Если вообще можешь, - успокоила старуха девушку. Ладно, дорогая. Иди спать. Ты очень устала, правда?
Алёна согласилась, что это правда - вдруг стали слипаться глаза. Быстренько попрощавшись, она добралась до своей палаты и прикоснувшись щекой к подушке, тут же уснула.
А в палате Даниловны две бодрствующие соседки приставали к ней с требованиями объяснений.
– Вот что я вам скажу, девоньки… Только т-с-с-с, молчок. Подойдите - ка сюда, ко мне. Слушайте. Н-и-ч-е-г-о не было. Вы спали. И спите. Спать, спать.
– Вот так. Забот девоньке меньше, - пробормотала Ростова, когда любопытные больные добрались до коек и тут же начали похрапывать. Затем старая женщина впервые за долгое время самостоятельно встала, опираясь на стену и хватаясь за койки, добрела до окна, и глядя на обрезанную луну, ласково улыбалась и что-то шептала. Толи луне, толи звёздам, толи молилась.
Алёна проснулась как дома, то есть "с петухами". Нерастраченная на домашние хлопоты энергия требовала выхода и девушка направилась к дежурной сестре получить задание на утро.
– Вначале позанимайся собой, а потом, после обхода, придумаем тебе занятие, - улыбаясь посоветовала дежурная. Признав правоту этих слов и покраснев от того, что медсестра может заподозрить её в нечистоплотности, Алёна тут же занялась утренней гигиеной. Затем заглянула в отделение к взрослым - проведать Даниловну и других несчастных больных.
– Ты поможешь мне пройтись, - попросила после приветствий Даниловна. - Только тихонько, пока они все спят.
– Вот что, девонька, ты о том, что вчера этих двух…, ну, пожалела, никому не говори, - предложила старуха, опираясь на плечё помощницы и довольно бойко выбираясь в коридор.
– А что, что-то плохое случилось? - испугалась девушка.
– Нет, не бойся. Всё хорошо. Думаю, даже очень. Но давай подождём, посмотрим. А то знаю я этих женщин. Пристанут к тебе, душу вытянут. И с прыщом, и с зубом, и другими мелочами. А тебе твой дар на мелочи растрачивать нельзя.
– О чём таком Вы говорите? - озадачилась девушка.
– Я тебе расскажу. Много что. Поймёшь. А пока поверь. Хорошо?
– Конечно, я и не собиралась ничего такого рассказывать. А Вы вот вчера только начали…
– Вечером. Думаю, что эта наша Степановна нам не помешает. Может, ты её заранее успокоишь?
– Не знаю, никогда не пробовала заранее…
Беседу прервал вошедший в отделение врач.
– Ого! Даниловна! Что это значит? - изумился он, увидев передвигающуюся на своих ногах старуху. - Коляска сломалась? - высказал он догадку.
– Нет. Просто на поправку пошла. Раздумала я помирать.
– Молодец, Даниловна. Только не усердствуй. А ты, девочка, ей не потакай.
– Нет, что Вы! - искренне заверила врача девушка. Она остановилась и смотрела вслед врачу, пока тот не вошёл в ординаторскую.
– Кто это? - поинтересовалась она на обратном пути.
– Хирург наш. Талант. Золотые руки у мальчика. И душа тоже.
– У мальчика, скажете тоже, - фыркнула Алёна.
– Конечно, Алёнушка! Ему то двадцать пять всего.
– Ого! А Вы говорите: "Мальчик".
– Ладно, внучечка, не будем спорить. Для меня он мальчик, для тебя - дяденька, а для обоих и остальных больных - Андрей Андреевич. Вот и прогулялись. И видишь - уже товарки мои проснулись. Как самочувствие, девчата? Вижу, что хорошо. А я вот, решила пройтись, аппетит нагулять.
– Ты, Даниловна сегодня и говоришь по - другому. Голос прорезался.
– Сдаётся мне, много что скоро будет по-другому. Спасибо, внучечка, иди к себе, а то обход скоро.
Так уж получилось, что с соседками по палате девушка познакомилась позже, чем с больными "палаты Даниловны". Две девочки одногодки из разных деревень попали сюда с одной и той же напастью - "падучей". Как и Алёну, их тяготило нахождение здесь. Но ещё больше их угнетала сама болезнь. Они и раньше подсознательно чувствовали себя изгоями, а сейчас, в возрасте первой любви, ну, первой влюблённости, когда кавалеры обходили их стороной, это чувствовалось особенно остро. И во время обхода они были хмурыми, неразговорчивыми, отвечали на вопросы уже знакомой Алёне Веры Ивановны односложно.
– Ну а ты, птаха, как? Освоилась уже? - обратилась к ней врачиха.
– Да, спасибо, всё хорошо.
– Извини, но у нас с тобой маленькое… недоразумение. Где-то пропали твои анализы крови. Придётся сдавать ещё раз.
– Ничего, я щедрая.
– Это как?
– Ну, медсестра этой иголкой уколола, а кровь как брызнет! Я даже расстроилась - ей и на халат и на лицо попало. А она ничего, только улыбалась, когда вытирала. "Какая ты щедрая", - говорит. Ничего, я сдам.
– Вот и договорились. Ну, хорошо, девочки. Выздоравливайте.
– "Выздоравливайте" - фыркнула ей во след Алёнина соседка - Тома, полненькая, крепко сбитая малышка. - Знает, что врёт, и не краснеет.
– Почему " врёт"? - изумилась Алёна.
– Ты не знаешь? - заговорила вторая "сопалатница" - Светлана. - Ведь наша болезнь не лечится. Мы же читать умеем. Это или проходит или не проходит. А врачи здесь - постольку поскольку. У тебя это давно?
– Что "это"?
– Ну, приступы.
– Нет. Не было. Вот, позавчера в обморок упала - и всё.
– Значит, только проявилось. Плохо.
На дальнейшие расспросы девушки решили не отвечать.
– У Веры расспросишь, она и расскажет. А может, у тебя что другое.
Не добившись правды, Алёна решила наведаться к Даниловне.
Обход сегодня у взрослых проводил этот самый хирург Андрей Андреевич. Заставшая его девушка так непосредственно и восторженно рассматривала врача, что тот её не выгнал, вдруг засмущался и осмотр в их палате быстро закончил.
– А, что понимает! Ему бы вырезать чего кусок, - разозлилась третья, неразговорчивая соседка Даниловны.
– Ну что Вы! Говорят, будет светилом. Его уже в область приглашали, а он всё здесь практику нарабатывает.
– Вот пусть и нарабатывает, а не лезет, чего не знает! Хирург! У меня сахар и давление. Мне рожать нельзя из - за этого. А детей нет!
Алёна во все глаза смотрела на желающую родить старуху.
– Мне тридцать два уже, ещё год - два, ну три, и всё!
– А что же Вы… или всё время болеете? - участливо поинтересовалась одна из соседок.
– Да нет. Была у меня девочка. В пятый класс уже ходила… Ты, Алёнушка, выйди из палаты. Не для детей это.
Девушка вышла, и, краснея, тут же приникла ухом к двери. Потом нашла закуток в нише с телевизором сидела и плакала, пока не пришло время помогать разносить завтрак. Потом помогала убирать и водить больных на процедуры. Затем получила свою порцию уколов. Затем, увидев хлопотливую девушку во взрослом отделении, её вызвал к себе хирург.