ытии, и тот, который Светлану под стволом держал. Да, точно трусливый. А девушка где? Да вон. Только не Светлана, а та, русоволосая. Вертолетчица. Она что, ранена не была? Была. Иначе, что за представление с вертолетом? Нет, наверное ее контузило. Чем, выстрелом контузило? Смешно. Она же в шлеме была. Нет, вон же правая рука на перевязи. Значит…
Отцы - командиры расступились и Гиммлер подался немного вперед, внимательно всматриваясь в меня. Это он, конечно, сглупил. А я не мог не воспользоваться этой глупостью. В течение пяти минут я скачивал с его сознания информацию. А потом он рухнул замертво. С этим я уже столкнулся тогда, на озере. Как образно говорилось про кракенов в одном романе, я "высосал мозг", а без этого, тело, оказывается, не функционирует.
Окружающие своего шефа ребятушки не поняли происшедшего. Нет, то, что их Гиммлер дыгнулся - поняли, конечно. Но вот от чего? Не выдержало впечатлительное сердечко вида вот такого ужастика? Наверное, так. Потому, как зло мотнул в мою сторону головой командир.
- Не-е-е-ет! - успел еще услышать я крик вертолетчицы.
Глава 17
В детстве, читая книгу о Сергее Лазо, я с ужасом представлял себе последние минуты жизни этого человека. Потом успокоился - ну, не пролезет же тело в паровозную топку! Потом опять расстроился за него - когда в кино несчастного японцы все же заталкивали в огонь живым. Хотя и связанным. А оказалось - ничего страшного. Если, конечно, сразу умереть. А вот мне не повезло. Вертолетчица, стерва, своим криком, не дала дожечь. Нет, для обычного человека хватило бы с лихвой. А вот для меня… А-а-а-у-у-у-у. Бо-о-о-ольно-о-у-у-у! Да, я хрипло выл и не выть не мог, хотя каждый глоток воздуха, словно свинец, обжигал и горло и легкие.
- Босс же сказал не кончать без его приказа.
- Мне такого приказа не передавали. Сама виновата. Да мы его, как видишь, и не кончили.
Удивительно, что я еще слышал эти голоса. Видеть-то я уже ничего не видел.
- Убрать назад! Ну и вонища! Еще и вой этот… Заверните в брезент и туда же!
Брезент - это новая боль. Как и волочение по земле. Господи, но за что? Я же столько не нагрешил! Да отними же ты у меня разум, если не хочешь отнять жизнь!
Палачи скинули меня на лестницу, и скатывали, пиная ногами. А смерть все не шла и не шла. И даже забвение. Каждая ступенька, каждый удар армейского ботинка взрывались в черном сознании новыми и новыми ярко - золотыми вспышками боли. Затем также ногами меня протолкали на шершавый пол. Где и оставили.
- Сдохни, тварь!
Я попытался влезть в его мозги с одной просьбой - дожечь. Нет, что - то нарушилось. Только недолгое гудение электромотора - и тишина. Если не считать хриплого, усиленного эхом воя. Ну, не герой я. Не могу молча терпеть такую боль. Ну, не по грехам же мукау-у-у-у-а! … А - у-у-у-у - а-а-а!!! - это стоит вой моих соплеменников. Мы держались долго. Бог ли, природа ли, но наделил нас кто-то исключительной живучестью и способностью к регенерации. И исключительной памятью. И… и много чем еще. Но для их проявления нужна была и жизненная сила других. Другой разумной цивилизации. Да- да, кровь людей. Сколько ее там надо было нашему народцу? И выбирали мы самых отъявленных мерзавцев. Поэтому и жили не тужили. Мы - в водной стихии, выходя на сушу лишь так, иногда, по некоторым делам, а другой вид разумных существ - на суше, тоже не особенно к нам заглядывая. И все бы ничего. Только вот, прожгло. Ахнула сверхновая и выжгло все. Мы последние. На суше-то уже давно пустыня. Но вот сейчас и наш черед.
- Ты!
- Но почему?
- Ты! Молчи! И забирай все! Мы не знаем, куда сможем послать твою матрицу. Не знаем, куда ты попадешь - на другую планету, в другое измерение, в другую Вселенную… Но ты, как вирус, попадешь в другое существо, когда в том угаснет разум. И ты продолжишь наш род… Прощай.
- Но…
Мои соплеменники, уже погибая, уже завывая от боли, отдали и последние силы и добрые ласковые слова прощания. И объединили все свои способности, весь природный дар на мне. И я еще увидел, как стала уменьшаться в размерах наша милая несчастная, когда-то голубая планета. И только стон боли умирающего народа не удалялся и не отпускал. И в этом ужасном безвременьи я тоже выл от горя и сострадания. Пока однажды, открыв глаза, не увидел странных людей, участливо склонившихся надо мной. " Как ты себя чувствуешь, сынок?" - спросил один из них. Сынок? Какой я ему сынок? Я приподнялся и вдруг увидел свои руки. Странные, пятипалые, неестественного светло-розового цвета. Словно у рыбы без чешуи. Брр! Даже наши сухопутные собратья были более пристойного вида.
- Ничего, - услышал я исходивший из моего рта голос. А затем провалился в долгое беспамятство. В прямом и переносном смысле. И только теперь, вот, с этим предсмертным воем вернулась и память. Нет, па, не возрожу я теперь наше племя. Зачем вообще все это было? Умер бы я лучше вместе с вами!
Опять гул мотора. Чьи-то шаги. Не вижу, не чувствую. Только вот опять - вспышка боли от прикосновения.
- Ну что, тварь, подыхаешь?
Рука очень неосторожно прикасается к моим обожженным губам. Сейчас я ка-а-ак… Нет! Голос женский. Так бы еще одного урода с собой захватил. А женщину - зачем? Я отвернулся.
- Шеф поручил мне узнать кое-что. И я не оставлю тебя тварь, в покое, пока не узнаю.
И опять рука касается моего рта. Мягко, но настойчиво. Это еще что за…? Нет! Не хочу. Незачем.
Тихий вздох - и пульсирующая струйка жизни на губах. Короткое освобождение от боли. Какое же это блаженство!
- Я буду каждый день приходить, пока не добьюсь своего. Ну, покажи, что ты можешь разговаривать, тварь!
- Что… тебе… надо…? - прогудел я. В принципе, мы неспособны разговаривать. Незачем, если можно передавать друг другу мысли. Но… если женщина просит.
- Вот и умница. На сегодня больше ничего.
Она отняла руку и ушла. Боль вернулась минут через десять. И как я был благодарен этой неизвестной за десять минут покоя! Кто она? Светлана? Но… я уже знал вкус ей крови. Не она. Эта… вертолетчица? А ей на кой? И потом - откуда она узнала? Ну, узнать немудрено - хотя бы по ранкам у их погибших соратников. Или у Светланы выпытали. Ох, прости, Свет, вернул тебя в это дерьмо! Лучше бы бежали дальше по лесу, куда глаза глядят! Может, за это и мука? М у-у-у-у к-а-а-ау - нахлынула опять боль. Только вот, заметил я, что кроме боли, вернулось еще и зрение - я вновь увидел падающие сверху шарики воды. Кое как, перекатываясь, подобрался под этот миниатюрный водопадик и подставил под него потрескавшуюся кожу. Людям нельзя смачивать ожоги водой. Но это людям.
Глава 18
Я приложил палец к губам. Светлана согласно кивнула головой и разрыдалась молча, только тихонечко всхлипывая.
- Я… знала… я… верила… Нет, Виталя… я… уже ни во что не верила…
- Тих-тих-тих, - шептал я, пробуя спичками открыть наручники. Когда-то меня учили такому фокусу. Ну вот, удалось. И девушка тут же освобожденными руками прижала меня к себе.
- Виталя… Виталик… ты ведь жив, да? - осыпала она меня поцелуями.
- Светик, ну что ты, ну конечно… только… давай быстренько отсюда!
Я аккуратно, ответив такими же быстрыми лобзаниями, выскользнул из объятий и вскоре освободил пленнице и ноги.
- Теперь дуем отсюда! - кивнул я в сторону лаза. Или… слушай, как часто к тебе заглядывают?
- Я думала, что теперь - все. Если бы ты знал, как я себя казнила… А ты… ведь тебя же… Хотя… та женщина, она тебе помогла, да? она меня спрашивала и я ей рассказала, что тебе надо…
- Потом Светик, потом. Ты мне скажи, к тебе как часто приходят?
- Кормят три раза в день. Приходит здоровенный урод такой. На предыдущего похож… Виталь, они что, опять за старое?
- Когда, когда приходит, Свет?
- Вечером приходил. Теперь утром придет.
- А так, среди ночи не проверяют?
- Нет… Виталь, а это та женщина, да?
- Да. А когда утром приходят?
- Но я же не знаю времени!
- А ночью не приходят?
- Нет… Виталик, милый, если бы ты знал… Если бы ты знал…, - и она опять начала плакать.
- Ну, ну…, - начал успокаивать я несчастного ребенка, приобняв за плечи.
- Знаешь… если мы выберемся, мы пойдем опять купаться ночью в озере, а? Я… я когда здесь одна… и чтобы звезды повсюду, а, Виталь?
- Конечно, Свет. Давай выбираться. Хоть до утра и далеко, но все-таки…
- Да-да, давай выбираться. Ты извини, что я такая сейчас… просто…
- Я все понимаю. Давай за мной… Стой! Быстро назад!
Я почти силком подтащил упирающуюся девушку к койке, уложил, прикрыл пледом, сам метнулся в дальний угол. Мы успели до того, как дверь открылась.
- Да вот же она. Куда денется! - недовольно пробурчала здоровенная фигура, фонарем высвечивая кровать с девушкой.
- Значит, порядок. Оставьте нас одних, - голос вертолетчицы.
Когда дверь закрылась, женщина подошла к кровати.
- Светлана, будь готова. Утром улетаем. Твой парень спасся. Заберем его по дороге.
- Нет, планы меняются, - вышел я из темноты.
- Ты…здесь?
- Ну да, чего мне по лесу зайцем от погони скакать?
- Не так уж и глупо. Что о планах?
- Вы можете посадить вертушку на сопке?
- Это возле "бункера прокаженных"? Там есть заброшенная площадка.
- Ну, это конечно! Как я не подумал!
- Ты о чем?
- Да так. В общем, утром вы как ни в чем не бывало вылетаете, а потом там за холмом на секундочку присядете, забираете нас - и вперед.
- "Нас?". Я думала… Хотя, так, конечно, лучше. Мне еще к шефу возвращаться… Ну что же… Тогда до встречи. Я буду вылетать где-то…
- Мы увидим.
- Тогда…
- Постойте! - подхватилась вдруг Светлана. - Послушайте… дайте мобильник!
- Нет! Нет, милая девочка. Все понимаю, но шеф строжайше запретил звонки отсюда. Только по рации, только узкому кругу. А звонки по сотовику - только ему и то - через коменданта или его заместителя.