очем, она теперь зря опасалась привлечь внимание лесного исполина. Вся ярость хозяина тайги была направлена на нового врага. Налитые кровью глазки сфокусировали взгляд на малом росточком человеке, державшем в руке столь же малый по медвежьим меркам нож. Именно им этот наглец прервал трапезу хищника, нанеся не смертельный, но исключительно болезненный удар в оберегаемое каждым представителем мужского пола место. Теперь его ожидала жестокая расправа. Так, видимо, думал медведь, вновь встав во весь свой богатырский рост перед пигмеем. Странный враг застыл рядом - в одном взмахе лапы. Все с тем же ревом боли и ярости косматый нанес удар - и заревел еще громче. Когти мелькнули совсем рядом с головой человека, и, казалось, даже задели плечо. Но только казалось. В ту же долю секунды, когда лапа еще рассекала воздух, молнией мелькнул нож, и его лезвие пробило густые, свалявшуюся за зиму патлы в области сердца. И ничего вроде бы не изменилось в позиции соперников, только из груди зверя алой струей зафантонировала кровь. Протяжный, ни на что не похожий рев медведя дал понять, что новая рана тяжела, может, даже, смертельна, но схватка все еще не кончена. Сделав пару быстрых шагов на задних лапах, зверь вновь нанес удар лапой, одновременно наваливаясь всей своей тушей на человека, пытаясь подмять его под себя и затем - растерзать. Но и на этот раз странного врага на месте не оказалось, а окровавленный нож мелькнул еще раз. По прорвавшемуся в рев воплю боли, было слышно, что и этот удар ножом попал в цель. Больше людоед встать на дыбы не смог, но, продолжая реветь, пытался достать противника клыками огромной пасти. Но, судя по всему, схватка была им проиграна. Мелькавшая возле него недостижимая фигура наносила новые и новые удары ножом для того, чтобы ускорить развязку и оградить спасенных людей от всяких случайностей. С каждым новым ударом рев хищника становился все глуше, затем перешел в грозный стон, затем - в тяжелое дыхание. Вскоре огромное тело забилось в конвульсиях и, наконец, затихло.
Охотник присел прямо на покрытую молодой травкой землю и, вытирая пот, снял шапку. Спасенная девушка ахнула, увидев, как по плечам незнакомца заструились длинные золотистые волосы. Отдавая должное ее удивлению, спасительница коротко улыбнулась, затем пружинисто вскочила с земли и через мгновенье склонилась над Максимом. Тот, забыв про боль, во все глаза рассматривал это лесное чудо.
- Как вы? - не давая развиться чувству изумления, поинтересовалась незнакомка.
- Вроде не очень. Но дышать больно. Ребра скотина переломала наверняка.
- Идти сможете?
- Попробую. Макс попытался встать, но после первых же движений, побледнел и скрипнул зубами от боли.
- Та-а-ак - констатировала положение дел охотница. В это время к ней подошла монашка. Она молча упала на колени перед спасительницей и обняла ее колени.
- Это еще что? Немедленно встаньте! - испугалась такого проявления благодарности девушка.
- Спасибо вам, - запинаясь, прошептала монашка, все также крепко обнимая колени спасительницы. - Вы спасли нам жизнь. Вы спасли ему жизнь. И Бог вам воздаст за сей подвиг.
- Да ладно вам. Вставайте-вставайте, - засуетилась тронутая искренностью слов и проникновенностью голоса незнакомка. Она наклонилась над монашкой, помогла ей подняться, и две девушки оказались лицом к лицу. В несмелом свете пасмурного весеннего дня они с интересом рассматривали друг друга. Охотница, - откровенно, по праву спасительницы, монашка - смущенно, из-под опущенных ресниц.
Обе девушки были молоды и каждая по-своему красивы. Светловолосая гроза медведей была невысока, очень пропорционально сложена, но по меркам своего века излишне худа. Мужской охотничий костюм был ей впору и не стеснял те части тела, которые по действовавшим меркам должны были особо выделять женский пол. Худощавое лицо с высокими скулами, большие глаза с хищными зелеными зрачками и полноватые губы создавали вкупе с золотистыми волосами образ некой не то амазонки, не то русалки. В общем, образ воительницы, хищницы, девушки, которую опасно, но столь страстно хочется любить.
Рысь, ну точно рысь - нашел удачный образ Максим. Его протеже - монашка тоже оказалась исключительно красива, но совершенно другой красотой. Такие же большие, нет, даже большие, но кроткие серые глаза, нежный овал лица, подвижные алые губы создавали впечатление, если продолжать сравнения, с совсем юной ланью, этакой лесной грациозной шалуньей. Но выражение глаз, сквозившее из них горе указывали на уже пережитый ужас и старили эту совсем юную инокиню. Кого - то она неумолимо напоминала.
- Где я вас могла видеть? - подытожила свои наблюдения охотница.
- Вряд ли где вообще, - вспыхнув, ответила девушка. Меня постоянно с кем-то путают.
- Ну да, похоже, - согласилась собеседница, пытаясь все-таки вспомнить, где она видела такие огромные серые глаза. Ну да ладно. Некогда. Отсюда надо уходить. До темноты. Что будем делать с этим… Кстати, надо познакомиться. Можешь звать меня просто Злата. - Девушка, увидев, что монашка не старше ее, а возможно, даже и младше, не задумываясь перешла на "ты".
- Очень приятно. А я… зовите меня сестрой Еленой.
- Хорошо, сестричка Аленушка, - улыбнулась Злата. Улыбка осветила ее лицо, на мгновение убрав все признаки хищницы.
- А что будем делать с братцем Иванушкой? Оставлять его здесь нельзя. За ночь сожрут. Вместе с этой тушкой сожрут - она кивнула в сторону убитого ей медведя.
- Он не братец Иванушка, а брат Иннокентий - улыбнулась шутке новой знакомой монашка. И тут же серьезно добавила - если нельзя оставаться, я его понесу. Или умру вместе с ним. Я его не оставлю.
- Ну вот - умру. Ладно. Понесем.
- Еще чего! - нашел в себе силы возразить Максим, пытаясь приподняться. Да что же это происходит, черт возьми, а? Боль пробивала током все тело при каждом движении.
Посмотрев на его мужественные, но безуспешные попытки и не теряя больше времени на разговоры, Злата стала нарезать длинные ветки для сооружения самодельных носилок.
- Посмотри среди ваших вещей, будет ли чем это все связать - поставила она задачу Елене. Та, не долго думая сняла свой монашеский пояс, после чего, покраснев, сняла пояс с лежащего «брата Иннокентия».
- Мало - коротко констатировала Злата. Без церемоний она подняла подол рясы монаха и вытащила ремень с его брюк.
- Кстати, - обратилась она к монашке. - Надо бы посмотреть, что с ним. Ты в этом что-нибудь понимаешь?
- Вообще-то да. Когда-то ухаживала за раненными, - ответила сестренка Аленушка, но тут же замолчала, чего-то испугавшись. Злата только стрельнула на девушку быстрым взглядом. Не время сейчас было ловить на слове. Да и не ценился в тайге долгий треп. Оголив торс несчастного беспомощного Максима, Злата со знанием дела ощупала левый, покалеченный медвежьей лапой бок юноши. Затем, присвистнув, задумчиво осмотрела весь торс пострадавшего и уже по-другому остановилась взглядом на бледном лице монаха.
- Ай да братец Иванушка, ай да монашек, - насмешливо протянула девушка, приводя в порядок одежду освидетельствуемого. - Ну да ладно, потом. Должна вас обоих обрадовать. Только переломы ребер. Может, контузия легкого. Но легкие или что другое не пропороты. Во всяком случае, таких признаков нет, - уточнила она. - Но придется нести, добавила Злата, ловко переплетая нарезанные ранее толстые и тонкие ветви и перевязывая их поясами, ремнем с брюк Максима и со своих брюк. - Потом наложим что - то типа лубка, сейчас некогда.
- Ничего не надо. На мне очень быстро заживает. И не надо нести. Бросьте. Я… меня тут никто не тронет.
- Ну вот, - в конце концов, не обращая на слова Максима, закончила работу мастерица. - Укладываем его, вещи - и вперед. Нет, ты подожди - спохватилась Злата и метнулась к медвежьей туше.
Через непродолжительное время обе девушки подняли носилки с раненым. Еще за плечами Златы был вещмешок, а монашеский скудный багаж лежал на носилках у раненного.
- Вам вообще-то куда? - поинтересовалась Злата. В ответ сестра Елена беспомощно пожала плечами. - Меня должен был отвести брат Иннокентий в другой монастырь. Он знает куда.
- Может, вернуться? Долго уже идете?
- Нет, никак нельзя. Нет уже монастыря, - всхлипнула монашка. Поэтому и ушли.
- Добрались «товарищи»? - поняла Злата. - Ну что же, тогда поведу я. Она решительно потянула носилки через чащу в известном ей направлении.
Охотница явно спешила куда-то до наступления вечера. Идти по глухой тайге было трудно, а с такой ношей и без привычки - тем более. И не привыкшая к таким нагрузкам монашка изнемогала. Казалось, что онемевшие руки вот-вот выпустят носилки и Максим упадет. Но новая знакомая неутомимо шла вперед и словно неутомимая пони, волокла и волокла носилки, делая редкие привалы. Отдыхали молча - не было сил разговаривать. Снедаемый стыдом за свою беспомощность Максим на каждом таком привале пытался встать, покрывался потом от боли, делал шаг - два и падал. "Пора", - только и говорила Злата, оставляя без комментариев эти попытки молодого монашка. И они продолжали путь.
Солнце уже начинало садиться, и в лесу наступал полумрак, когда они вышли на берег какой-то безымянной речушки. Деревья отступили от берегов, здесь было светлее и как-то спокойнее.
- Ну вот, успели, - довольно сообщила Злата, когда они осторожно поставили носилки на многолетний мох возле потухшего кострища.
- Теперь вот что, - не давая присесть, скомандовала девушка. - Я сейчас займусь Кешей - ему надо обработать раны и наложить шину, а ты собирай дрова. Бери, что посуше и таская вот сюда. И не отходи далеко. Не потому, что опасно, - успокоила она тревожный блеск глаз попутчицы. Просто, чтобы не заблудилась. Или, может, сама займешься братцем?
Елена молча, признавая превосходство Златы, отрицательно покачала головой и начала собирать хворост. А та вновь, но теперь основательно оголила торс вяло протестовавшего Максима. Осмотрев уже посиневший бок, она удовлетворенно хмыкнула.