"Крест и ожерелье". Вот почему эта тварь растерзала Хому. За крест. И вой… Тогда… И потом, когда эти бусы… Ну что же. Ты у меня ещё повоешь, улыбался Максим, встречая рассвет. Исцелённый монах уже крепко спал. Юноша одарил своего пациента золотыми лучами и побрёл в свою келью. Как удачно получилось! За одну ночь! Нет, вообще-то он ещё днём начал. Но всё равно. Видимо, и в чудесах большую роль играет практика! Он завалился на узкую койку под распятием, хотел, было обдумать всё, сказанное старым монахом, но блаженно уснул.
Когда Макс проснулся от осторожных толчков в плечо какого-то опять же довольно упитанного монаха, было уже далеко за полдень.
- Отец настоятель приглашает к себе, - объяснил своё вторжение монах.
- Хорошо. Только где у вас…ну эти… умыться там и прочее?
Помещение, занимаемое настоятелем, как-то не ассоциировалось с кельей. Нет, что здесь жил священник - сразу чувствовалось. Но по размерам! Да и сам настоятель… Но почему с незапамятных времён попов так разносит? Максим и ранее, глядя на трансляции всяческих торжественных богослужений с улыбкой подмечал это. Вот, очередной горластый талант. Гренадёр! А через год - уже брюшцо. А ещё через годик - и ряха, как у всех. Бородой не припрячешь. Так и здесь. "Рядовые" монахи, или подвижники, типа отца Афанасия - пример аскетизма. А вот настоятели, их прихлебатели - вон, как поотъедались! На постах столько жирку не нагуляешь! Ну да ладно. Если сама их эээ паства не видит этого безобразия, то чего уж нам…
- Садись - садись, сын мой, - сделал неопределённый жест рукой, словно подвигая её для поцелуя, настоятель. - Продолжим нашу беседу. Ты из какого прихода?
- Я вообще-то не из прихода. И не из монастыря.
- Мирянин? И обрядился в одежды священнослужителя?
- Не сам. Там, в больнице вашей предложили.
- Большой грех, - вздохнул настоятель. - А веры ты хоть какой?
- Вообще- то…
- Ну, крещёный по православному обряду?
- Это да. Родители…
- А исповедовался когда?
- Никогда, - вздохнул Максим.
- Надо сын мой. Вижу по тебе, что уже это крайне необходимо для души твоей. Много уже нагрешил, поди?
- Наверное, много, хотя… Но святой отец, я здесь не для этого.
- Знаю. Уведомлен. Но, почему бы… Это сам Господь привёл тебя. Исповедуйся!
Такая настойчивость крайне не понравилась Максиму. Да и сам отец- настоятель тоже. Было в нём что-то скользкое, что-то… " Не может быть!" - отмахнулся, было Макс от своей догадки. Затем внимательно посмотрел на пристроившегося здесь же монаха, келейника что-ли.
- Скажите, а отец Афанасий здесь в этом монастыре эээ живёт?
- Нет, - улыбнулся настоятель. - Святой отец несёт свой обет в отдельном ските. Это он к нам был привезен в связи с болезнью. К нам, а затем - и в больницу.
- Понятно. А…
- Сын мой, у нас мало времени. Я бы лично принял твою исповедь!
- А ваш эээ вот этот тоже лично вам исповедуется? - спросил Максим, показывая на келейника.
- Ааа, да, конечно.
- Ну ещё бы, даже при тайне исповеди о его содомский грех лучше отпускать лично вам, а?
- Да как ты смеешь? - поднялся в негодовании настоятель.
- Да вот, посмел.
- Не по годам дерзок!
- Не почину грешны!
- Убирайся из дома Божьего!
- Содом никогда не был домом Божьим! И оставаться здесь сам не намерен! - поднялся Максим. Он выскочил из покоев и рванулся по коридору к келье старого Афанасия. Тот, уже сидя на ложе, что-то рассказывал монахам.
- Отец Афанасий, можно вас на минутку?
Тот легко поднялся и вышел вместе с юношей.
- Исцелил! Боле того, омолодил! Лет, наверное, тридцать так легко себя не чувствовал! А ясность мысли! Чем я могу тебя отблагодарить, кроме молитвы?
- Отец Афанасий, этот настоятель… Он… только честно, голубой?
- Есть такой грех, - сразу помрачнел монах. - И приблизил таких же.
- Так как же вы…
- Бог терпит. Вон, в европах уже и браки такие регистрируют…
- Но это же… Это же…, - не мог найти слов Максим.
- Нельзя быть таким нетерпимым. Нетерпимей Самого.
- Тогда скажи братии, что больше Он не потерпит. Сегодня же этот… этот… вертеп при храме будет уничтожен.
- Не много ли на себя берёшь? - заглянул в дикие сейчас чёрные глаза старый монах.
- Если Господь не захочет этого, он…
- Сынок, когда сбросили первую атомную бомбу, пилоты думали тоже самое.
- Я не буду никого убивать! Я же попросил - предупредите! Вам же здесь верят! И… и не надо на меня так смотреть. Я… да вопрос не в том, что я лично их ненавижу. Даже не ненавижу… Как можно ненавидеть к примеру, прокажённого? Но когда всё это выпячивается, лезет на сцену, вылазит на площади, на стадионы! А теперь вот, и в монастырях? Бог терпит? Пусть убедятся - больше не потерпит.
- Ладно, сын мой. Но всё равно… По… помилосердней, прошу тебя.
Было видно, что монах поверил Максиму. А тот вышел за ворота и скрылся в лесу.
Несмотря на поднимающееся солнце, лес уже притих - почувствовал зиму. Кое-где выглядывали поздние грибы. Максим вздохнул. Как они с отцом ходили за рыжиками! Да какое там "ходили" - добирались. Через речку по подвесному мосту, а потом через гору. Не горочку - настоящую гору. И только в ложбине между двумя горами, в молоденьком соснячке росли эти удивительные грибы. Ну, это зимой удивительные - из бочонка и с картошкой. А тогда, пока доберёшься… Можно было бы и здесь насолить - вон какие грузди! А вверху - вон, да вон там - мелькает хвостом озабоченная белка. Дятел стучит. Если прислушаться, то можно ещё какую - то возню услышать или почувствовать. Но куда там до весеннего или летнего леса. Или, даже, ранней осени. Тоска. Максим сел на поваленное толи бурей, толи старостью дерево. Вот. Куда теперь? К тем, кто это организовал? Э, нет! Не "к тем", а "за теми". И поспрашивать их потом наедине. Ладно. А что с этим настоятелем делать? Пообещал! Ладно. Выйдя на опушку, он увидел чернорясную братию, собравшуюся на прилегающей к монастырю пустоши. Монахи слушали отца Афанасия, который грозился в сторону монастыря каким- то посохом. Ну что же. Такого он ещё не устраивал. Попробуем. Макс сел у крайнего дерева, сосредоточился, и как когда-то в электрическую цепь, как в локатор, начал посылать волну в ближайшее облако. Отец рассказывал, какие силы бурлят в этих, казалось бы мягких пушистиках. Вот настроить их в резонанс. А теперь, как магнит для других. Нет, подожди… Не для облаков, для их полей. А если ещё добавить вон из той ЛЭП? Вот так. А теперь - начали! - пустил он маленький ручеёк на крышу осквернённого монастыря, прямо над апартаментами (кельей назвать - язык не поворачивается) грешного настоятеля.
Удар был страшен своей неожиданностью и мощью. Крышу сорвало мгновенно. И тут же вспыхнул огонь. А молния била ещё, ещё и ещё. Горело, плавилось и обугливалось всё. Но только здесь в гнёздышке отца Аввакума. Больше Максим никуда не пустил разбушевавшуюся стихию, хотя и сдерживать её оказалось, сложнее, чем разбудить. С ужасом он наблюдал, как к этому облаку притягиваются всё новые и новые разряды, которые раз за разом срывались вниз. Теперь следовало быстрее уничтожить этот гигантский природный шокер. Макс вновь проник своим полем в центр облака. Поразительное зрелище светящихся волн, вращающихся в каком-то тёмно-фиолетовом вихре, в грозном водовороте, брызжущем во все стороны короткими неоновыми молниями, захватило его своей дикой красотой. Но когда центр этого огненного бурления вновь вспыхнул и огромным копьём ударил по руинам монастырского крыла, юноша ткнул своим полем в самую горловину вращающейся воронки.
Сказать, что ответ был чудовищным - это ничего не сказать. Максим словно растворился в огненной стихии. Но, поднимаясь ввысь, видел, как останавливало своё страшное кружение его порождение слепой мести. Максим уже приготовился к встрече с тем странным, неизведанным миром Космоса, но… Видимо, там его пока не принимали. А возвращение оказалось ещё более мучительным. И в это же обгоревшее тело. И где-то совсем недалеко.
Глава 16
Такие обороты событий уже не казались ему ни удивительными, ни захватывающими. Юноша сидел в позе мыслителя, действительно угрюмо задумавшись. Сорвался. И ещё как! Могущество в одном месте засвербело? Могущество. Чуть остановил потом. А если бы… Говорят, перед первым испытанием ядерного… тогда ещё устройства, учёные спорили, пойдёт ли реакция дальше. Вроде бы, была теория, что весь кислород может выгореть! Весь! Спорили, то есть, допускали, а всё равно рванули! Ну, те хоть спорили. А я? Какие это силы я вообще пробудил? И зачем? Нескольких геев напугать? Вот и поделом - опять голый урод, без кола, двора и вообще без ничего. Да проще было бы дождаться тех, кому я нужен и спокойно, терпеливо всё выведать. Но всё равно я круто там обошёлся! - мелькнула таки подспудная мальчишеская мысль. Так им и надо! По другому не понимают. Гонимые! Будете хоть немного побаиваться. Хотя бы гнева небес. Ладно, которые там действительно… больные. А то ведь половина просто моральных уродов! Алкоголики, или там, сифилитики - тоже больные, но не лезут почему-то на трибуны и не выставляют свои болячки напоказ! В общем, правильно я им! - успокоил себя юноша и встал, озираясь. На этот раз его занесло недалеко от людей - изредка был слышен гул автомобилей. Максим пошёл на звуки и вскоре вышел к шоссе. Правда, остановить кого в таком виде он даже и не пробовал. Просто пошёл вдоль шоссе наудачу. Удача, конечно, не подвела - вскоре он оказался на окраине тихой, страшной своим запустением деревни. Часть хат развалилось от старости и их бревенчатые стены, остовы крыш, словно скелеты гигантских динозавров проглядывались через какие- то дикие заросли. И до слёз, словно брошенные дети, трогали стоящие по краям заброшенной дороги яблоньки с поздними красными плодами на голых осенних ветках. Словно хотят показать ещё свою нужность… Бедные… Максим вдруг вспомнил, как купил отец живую утку. Ну, вроде как дешевле получается. Оставил в ванной до вечера. И та тоже доказала, что ещё полезна живой - снесла два яйца. Одно - нормальное, второе - в ещё мягкой не затвердевшей оболочке. И не смог отец. Ну, Максим подозревал, что не сможет он и так. А после этого… В общем, отдал Белый-старший эту несостоявшуюся жертву знакомым в соседней деревне. Слюнтяй? Не мужик? А ещё офицер? Ну,