Из ближайшего холла донеслись негромкие голоса, скрип, стук задвигаемых стульев — похоже, там только что закончилось какое-то заседание. Люди вставали, двигались к выходу, кто-то спешил воспользоваться перерывом, чтобы напомнить о себе, кто-то шел выпить кофе, кто-то покурить.
— Сколько времени, Таркин?
— Одиннадцать пятьдесят девять... нет, уже двенадцать.
Внезапно по атриуму эхом разлетелись пронзительные крики. Разговоры мгновенно оборвались, сменившись тамтамом ужаса: «О боже! О боже! О боже!» Шум нарастал. Фентон безмолвно стоял у застеленной дорожкой лестницы, приобняв Эмблера за плечи.
По коридору заметались агенты секьюрити в черных пиджаках, через несколько минут появились санитары. В общей суете понятно было одно: кого-то убили.
Стараясь не проявлять эмоций, Эмблер повернулся к Фентону.
— Что там произошло?
Промышленник коротко сказал что-то по сотовому и кивнул.
— Убитого звали Курт Золлингер, — негромко ответил он. — Брюссельский чиновник, торговый представитель Евросоюза.
— И?
— По имеющейся информации, он представляет... представлял реальную угрозу. Учась в школе, связался с остатками группировки Баадер — Майнхоф и впоследствии вел двойную жизнь. Первоклассный экономист, невероятно обаятельный парень — это вам все скажут. Пользуясь своим положением в ЕС, лоббировал интересы Ай-Би-Си, группы международных компаний, занимался отмыванием денег, поступавших из некоторых сомнительных стран, и направлял немалые суммы на организацию и подготовку террористических ячеек. Получил кличку Казначей. Оплачивал взрывы, политические убийства.
— Но почему вы...
— Сегодня особенный день. — Взгляд Фентона стал жестким. — Своего рода годовщина. Помните убийство заместителя министра финансов США?
Эмблер кивнул. Несколько лет назад в Сан-Паулу был убит, расстрелян на глазах толпы, заместитель министра, выпускник Гарвардской школы экономики и один из главных архитекторов оздоровления валютных систем двух латиноамериканских стран. Его считали одним из самых светлых умов в правительстве США. Тем не менее убийцу так и не задержали. Власти подозревали, что к делу причастны экстремисты из лагеря антиглобалистов, но долгое и тщательное расследование результатов не принесло.
— Его убили ровно пять лет назад. День в день. Час в час. Ровно в двенадцать часов. В зале отеля. Публично. Они хотели показать, что могут сделать все, что их планам никто не способен помешать. С наемниками, действовавшими в Сан-Паулу, и теми, кто стоял за ними, расплатился Курт Золлингер. Расплатился через тех, кто когда-то сотрудничал с «Фракцией Красной Армии». Мы узнали об этом совсем недавно. Получили убедительные улики. В суд их не предъявишь, но нас они убедили. Вы понимаете.
— Боже... — прошептал Эмблер.
— Ровно пять лет назад, в полдень. Будьте уверены, сигнал этим ублюдкам дан ясный. К тому же мы только что отправили сообщение на их радиочастоте. Теперь они запаникуют, рассеются, перегруппируются и затихнут. Готовящиеся операции будут приостановлены. Сеть контактов попадет под подозрение. А остальное сделает их собственная паранойя. Вот эти крики, вопли — звукоряд тот же, что и в Сан-Паулу. Есть в мире справедливость.
Эмблер молчал. Фентон не просто срежиссировал убийство, он еще и лично появился на премьере. Это уже смахивало на рисовку.
Миллиардер как будто прочитал его мысли.
— Спрашиваете, почему я здесь? Отвечу — потому что могу себе это позволить. Нам в ГСУ бояться нечего. Я хочу, чтобы вы это поняли. Пусть мы и работаем скрытно, но мы, черт возьми, не преступники. Мы — закон.
Фентон мог так говорить — никому бы и в голову не пришло связать миллиардера с только что произошедшим преступлением.
— Но для вас у нас рыбка покрупнее. — Фентон достал из кармана тонкий листок бумаги, нечто среднее между луковой шелухой и уже вышедшей из употребления бумагой для факсов. По запаху Эмблер понял — бумага специальная, легковоспламеняющаяся, и если ее поджечь, сгорит за доли секунды. — Или, лучше сказать, акула.
— Значит, вы хотите, чтобы я убрал этого человека? — Ему удалось задать вопрос ровным тоном, хотя внутри все кипело.
Нить Ариадны — куда ты ведешь?
Фентон кивнул.
Эмблер быстро пробежал глазами страницу. Объект — Бенуа Дешен. Он знал это имя. Генеральный директор Международного агентства по атомной энергии. Действительно, дело серьезное.
— Что не так с этим парнем? — осторожно, стараясь не выдать чувств, спросил Эмблер.
— Дешен занимался разработками ядерного оружия для французского правительства. Сейчас, пользуясь своим положением в МАГАТЭ, передает материалы исследований таким странам, как Иран, Сирия, Ливия, Алжир и даже Судан. Чем он руководствуется, я не знаю. Может быть, считает, что на этом поле должно быть побольше игроков. Может, хочет подзаработать. Неважно. Главное, что он нечист. Опасен. И его надо убрать. — Фентон затянулся сигаретой. — Информацию усвоили?
Эмблер кивнул.
Фентон взял бумажку и поднес к ней кончик сигареты. Листок полыхнул розовато-белым пламенем — как роза, появившаяся внезапно в руке у фокусника, — и исчез, практически не оставив следа. Эмблер огляделся — никто ничего не заметил.
— Помните, Таркин, мы хорошие парни. — Слова слетели с губ колечками белого пара. — Вы ведь мне верите?
— Верю, что вы верите себе.
— И вот что я вам скажу: это только начало. Дальше вас ждет нечто особенное. Позаботьтесь о Бенуа — и вы займете в нашей организации прочное положение. Вот тогда мы и поговорим.
На мгновение Эмблер закрыл глаза. Ситуация была деликатная. Он мог бы предупредить правительство относительно Дешена, но какой смысл? Ведь заказ Фентону на француза поступил именно из правительства. К тому же ему никто не поверит. Таркина бывшие боссы определили в сумасшедшие, а что касается Харрисона Эмблера, то его ведь никогда и не было. Без причины человека в психиатрическую клинику не определяют. И эпизод с параноидным бредом записан не случайно: в случае необходимости пленка послужит доказательством его невменяемости. Фентон же просто поручит исполнение другому.
К ним вдруг направился полицейский.
— Вы, сэр! — рявкнул он, обращаясь к Фентону.
— Я?
— Вы! — Лицо стража порядка приняло оскорбленное выражение. — Вы что, считаете себя особенным? Думаете, закон не для вас?
Фентон недоуменно пожал плечами.
— Извините?
— Здесь не курят, — наставительно, но с оттенком угрозы произнес полицейский, едва ли не дыша в лицо миллиардеру. — В этом городе курение запрещено во всех муниципальных зданиях. И не изображайте невинность. Не прикидывайтесь, что вы об этом не знали. Здесь повсюду таблички.
Эмблер, повернувшись к Фентону, покачал головой.
— Ну вы и попались.
Через пару минут мужчины уже шли по пешеходной дорожке, выложенной плитами из голубого песчаника. По обе стороны от нее лежал снег, кое-где из-под него выглядывали куцые кустики.
— Так мы договорились? — спросил Фентон.
Вступить в организацию, чьи базовые принципы деятельности совершенно неприемлемы для него? Присоединиться к людям, ставящим себя над законом? Безумие! Но отказаться означало бы выпустить из пальцев нить Ариадны, а этого Эмблер позволить себе не мог. Не мог, пока оставался в лабиринте. Потерять нить — потеряться самому.
— Договорились. Расплатитесь со мной информацией, — услышал Эмблер собственные слова.
Фентон кивнул.
— Обычная история, да? Вас кто-то подставил. Вы хотите выяснить, кто и почему. Что-то вроде этого, верно?
Нет, это совсем не обычная история, подумал Эмблер, но вслух сказал другое:
— Что-то вроде того.
Небо потемнело, потяжелело, стало свинцово-серым. Казалось, глядя на него, нельзя было даже представить, что оно когда-то было или может быть иным — например голубым.
— При ваших способностях проблем, полагаю, не возникнет, — заговорил Фентон. — А если возникнут, если вас схватят — что ж, вы ведь Тот, Кого Не Было. Официально вы не существуете. Никто ничего и не узнает.
— Разумный план, — сдержанно согласился Эмблер. — Удобный. Для всех. Кроме Того, Кого Не Было.
Лэнгли, Вирджиния
Клей Кастон неодобрительно посмотрел на серовато-желтое ковровое покрытие в кабинете заместителя начальника разведки: в паре футов от кожаного диванчика красовалось темное пятно. Присутствовало оно и в его прошлый визит сюда. Мало того, у Кастона были все основания предполагать, что оно не исчезнет и к следующему разу. Калеб Норрис решительно отказывался его замечать. И так везде и во всем. Люди не видят что-то не потому, что это что-то скрыто, а потому, что у них, как говорится, «замылился взгляд».
— До сих пор мне все было понятно, — сказал Норрис. — Ты получил данные из клиники и провел... э... как его...
— Дисперсный анализ.
— Вот именно. Дисперсный анализ. Ты просматриваешь финансовую отчетность и находишь некие скрытые взаимосвязи... — Норрис выдержал паузу. — Понятно. И что ты там откопал на сей раз?
— Ничего.
— Ничего, — со вздохом повторил Норрис. — Что ж...
— Именно это меня и заинтересовало.
— Вот как?
— Именно. Понимаешь, странно, когда тебе попадается пес, который не лает. Специальная операция даже низкого уровня секретности не проходит без кучи согласований, запросов и прочих бумаг, даже если реально потрачено всего лишь полсотни долларов. Любой сотрудник низшего уровня, если речь идет о расходовании бюджетных средств, заполняет с десяток разных форм. Другими словами, оставляет след. Чем выше исполнитель, тем меньше бумажек от него требуется, а следовательно, тем меньше и следов. Им не нужно делать запросы, потому что они сами и распределяют ресурсы. Я хочу, чтобы ты понял, Калеб, что отсутствие каких-либо отступлений от норм, как и отсутствие следов, указывает на присутствие в деле игрока высокого уровня. Никто сам по себе не поедет в клинику Пэрриш-Айленда, чтобы сдаться на милость врачей. Пациентов туда привозят люди в белых халатах. А это уже перераспределение материальных и людских ресурсов. Я смотрю в документы, пытаюсь найти хоть какое-то эхо этого события и ничего не нахожу. Как будто ничего и не было.