Militar polizei. Тротуар на противоположной стороне улицы перегораживал стальной барьер в десять футов высотой. Закрепленная на нем полосатая табличка недвусмысленно предупреждала, что ПРОХОДА НЕТ, на трех государственных языках страны: sperrzone, zone interdicte, zona sbarrata.
Из полученного от Кастона голосового сообщения Эмблер уже знал, что аудитор сумел получить официальный доступ в конференц-центр, ухитрившись внести себя в список приглашенных. Ничего нового ему узнать не удалось, так что в решении задачи рассчитывать приходилось не на логику, а на остроту восприятия.
Или, может быть, на чудо.
У входа в вестибюль гости стряхивали снег на циновку из сизаля и ступали на густой, пушистый ковер, выполненный в мягких цветочных тонах. Несколько соединенных друг с другом салонов; обеденный зал, отгороженный красными бархатными канатами и стойками с декоративными латунными шишками... Пройдясь по вестибюлю, Эмблер устроился в глубоком кожаном кресле неподалеку от конторки портье, откуда мог незаметно рассматривать входящих. Стены над панелями красного дерева были обтянуты шелком в черную и красную полоску и украшены аркадами. Глянув на себя в зеркало, Эмблер с удовлетворением отметил, что вполне соответствует роли гостя форума в дорогом темно-сером костюме. Его вполне можно было принять за одного из тех многочисленных бизнесменов, которые, не удостоившись звания «участника», выкладывали немалые деньги за право присутствовать при столь знаменательном событии, становясь, таким образом, первоочередными соискателями свободных мест. В рафинированном мирке Всемирного экономического форума такого гостя встречали с той едва скрываемой снисходительностью, которой удостаивается нищий стипендиат при приеме в эксклюзивное учебное заведение. У себя дома такие люди, главы местного бизнеса или мэры среднего размера городов, могут воображать себя властелинами вселенной, в Давосе же они — «мелкая сошка».
Поймав пробегавшего мимо официанта, Эмблер попросил черного кофе и, получив чашечку, принялся перебирать лежащие на столике газеты: «Файненшл таймс», «Уолл-стрит джорнэл», «Фар-Истерн экономик ривью», «Ньюсуик интернешнл», «Экономист». В последней его внимание привлекла помешенная на первой странице фотография улыбающегося китайского Председателя под заголовком «ВЕРНУТЬ НАРОДНУЮ РЕСПУБЛИКУ НАРОДУ».
Эмблер быстро пробежал глазами заметку, останавливаясь на смелых подзаголовках. «МОРСКАЯ ЧЕРЕПАХА ВОЗВРАЩАЕТСЯ» — гласил один; «АМЕРИКАНСКОЕ ВЛИЯНИЕ ПОД ВОПРОСОМ» — утверждал второй. Время от времени Эмблер отрывал взгляд от газеты, наблюдая за приходящими и уходящими гостями. Не прошло и десяти минут, как он заметил подходящего кандидата: англичанина лет сорока с небольшим, с русыми волосами и умело подобранным желтым галстуком. Мужчина только что вошел в отель и выглядел слегка недовольным собой, как будто оставил что-то нужное в номере. Круглые щеки порозовели от холода, а на черном кашемировом пальто лежали снежинки.
Оставив на столике рядом с чашкой несколько франков, Эмблер поспешно поднялся, нагнал англичанина, когда тот уже входил в кабину лифта, и шагнул вслед за ним. Когда мужчина нажал кнопку четвертого этажа, Эмблер нажал ее же, сделав вид, что не заметил вспыхнувшей лампочки. Коротко взглянув на попутчика, он прочел на значке участника конференции его фамилию — Мартин Хиббард. Выйдя из лифта на четвертом этаже, Эмблер прошел по коридору вслед за англичанином, отметил номер комнаты, у двери которой тот остановился, и двинулся дальше, до ближайшего холла. Там он остановился и прислушался. Дверь хлопнула. Через минуту-полторы она хлопнула еще раз. Англичанин вышел с кожаным портфельчиком и направился к лифту. С учетом времени и поспешности гостя можно было предположить, что его ждет деловой ленч, для которого и понадобились некие документы в портфеле. Заседания в Конгресс-Центре возобновлялись после ленча в половине третьего, и, следуя той же логике, англичанин должен был вернуться не раньше пяти или шести.
Спустившись в вестибюль, Эмблер с минуту понаблюдал за дежурными портье. Их оказалось трое, и его внимание привлекла женщина лет двадцати семи — двадцати восьми с чересчур яркой помадой. Двое других — выбритый наголо мужчина около сорока и пожилая седоволосая женщина с искусственной улыбкой и покрасневшими глазами — показались ему более опасными противниками.
Выждав, пока молодая женщина разберется с очередным постояльцем — африканцем, недовольным тем, что ему не меняют найры на швейцарские франки, — Эмблер с застенчиво-растерянным выражением направился к ней.
— Я такой растяпа. Заметно, да?
— Извините? — Она говорила на английском с легким акцентом.
— Это вы меня извините. Оставил в номере карточку-ключ.
— Не беспокойтесь, сэр, — любезно ответила портье. — Такое часто случается.
— Только не со мной. Марти Хиббард. Точнее, Мартин Хиббард.
— В каком вы номере?
— В каком я номере? — Эмблер наморщил лоб. — Ах, да, в четыреста семнадцатом.
Женщина за стойкой мило улыбнулась и набрала номер на компьютере. Через несколько секунд автомат за ее спиной вытолкнул из себя новую карточку. — Вот, возьмите. — Портье протянула карточку. — Надеюсь, вам у нас понравится.
— Мне уже нравится. И во многом благодаря вам.
Женщина благодарно улыбнулась — видимо, комплименты выпадали на ее долю не часто.
Комната № 417 оказалась светлой, просторной и обставленной по высшему разряду: высокий комод, уютное кресло, изящный письменный столик и стул в дальнем углу. Снять в Давосе такой номер в последнюю неделю января было невозможно.
Эмблер сделал звонок, выключил свет, задернул шторы и стал ждать.
Постучали через десять минут, и он тут же прижался к стене в метре от двери, так, чтобы сразу увидеть входящего. Стандартная процедура, то, что у оперативников вроде Харрисона Эмблера становится второй натурой.
Если только он действительно Харрисон Эмблер.
Тревога поднялась в нем ядовитым облаком, как дым из трубы. Эмблер отодвинул задвижку.
В комнате было темно, но ему и не надо было видеть — он узнал ее запах: аромат шампуня, медовый запах кожи.
— Хэл? — осторожно шепнула Лорел, закрывая за собой дверь.
Чтобы не напугать ее, он ответил почти так же тихо.
— Я здесь.
В комнате как будто стало светлее.
Лорел шагнула на голос, как слепая, протянула руку к его лицу, погладила по щеке и остановилась в нескольких дюймах от него. Он ощутил ее тепло, а когда их губы встретились, между ними словно проскочила искра. Эмблер обнял ее и прижал к себе. Он целовал ее волосы, лоб, шею, вдыхал ее запах, наслаждаясь каждым мгновением близости. Новое, неведомое чувство рождалось в нем, и вместе с этим чувством пришла и крепла уверенность: пусть даже ему не суждено увидеть следующий день — он не умрет нелюбимым и никому не нужным.
— Лорел, я...
Она не дала закончить, запечатав рот долгим и глубоким поцелуем.
— Знаю.
Он отстранился, сжимая ее лицо ладонями, вглядываясь в повлажневшие глаза.
— Не надо ничего говорить, — тихо сказала Лорел срывающимся голосом и снова, поднявшись на цыпочках, приникла к его губам, будто надеясь в поцелуе обрести решимость и смелость, то, чего ей так не хватало сейчас. На какое-то время Эмблер позабыл обо всем на свете, воспринимая лишь ее: ее тепло, ее аромат, ее плоть, упругую, мягкую, дрожащую, биение ее — или его? — сердца. Мир отступил, исчезла комната отеля, растворился город, забылось то, что привело его сюда. Остались только они двое, соединяющихся в одно новое целое. Лорел все еще не отпускала его, но отчаяние уже ушло, сменившись тем особенным покоем, который рождается уверенностью и осознанием неизбежности.
Они наконец разжали объятия, и каждый снова стал самим собой. Эмблер щелкнул выключателем. Вместе со светом изменилась и сама комната: она сделалась меньше, уютнее, а насыщенные тона и мягкая текстура тканей привнесли атмосферу интимности. И только Лорел осталась прежней; перед ним как будто материализовался тот образ, который он держал постоянно в памяти: большие карие с зелеными крапинками глаза, наполненные желанием, любовью и тревогой; мягкая, словно светящаяся кожа и полные, слегка полуоткрытые губы. Ее лицо, казалось, излучало преданность и страсть, редко встречающиеся за пределами кинозалов, но оно было реальным, оно было рядом — ему стоило лишь протянуть руку, чтобы убедиться в этом.
— Слава богу, ты жив, мой милый, — негромко сказала она. — Слава богу, любимый, с тобой ничего не случилось.
— Ты прекрасна, — вырвалось у него помимо воли.
Моя Ариадна.
— Давай уедем. Просто уедем отсюда. — Ее лицо вдруг вспыхнуло надеждой. — Возьмем лыжи, спустимся с горы и уже не вернемся больше.
— Лорел...
— Только мы вдвоем. Пусть будет, что будет. У меня есть ты, а у тебя — я.
— Все так и будет. Через несколько часов.
Она заморгала, стараясь удержать то ли слезы, то ли страхи, но и то и другое поднималось неудержимо и уже выплескивалось через край.
— Ох, милый, у меня какое-то плохое предчувствие. И я ничего не могу с собой поделать. Не могу от него избавиться. — Голос ее дрогнул, глаза заблестели.
Эмблера вдруг окатила волна страха — страха за нее, за ее жизнь.
— Ты разговаривала об этом с Кастоном?
Она улыбнулась сквозь слезы.
— Разговаривать с Кастоном о чувствах? Он ведь признает только вероятности и возможности.
— Да, ты права.
— Только об этом и говорит. — Лорел больше не улыбалась. — Но, по-моему, ему тоже не по себе. Просто он не хочет признаться, что что-то чувствует.
— Некоторым кажется, что так легче.
— И еще он говорит, что ты пойдешь до конца, сколь бы ни были малы шансы на успех.
— Это он тоже на калькуляторе просчитал? — Эмблер покачал головой. — Впрочем, здесь Кастон прав.
— Я не хочу потерять тебя, Хэл. — Лорел на мгновение закрыла глаза. — Не могу потерять тебя. — Голос ее звучал все громче.