— А-а. — Мне-то что до того?
— Ей нужна помощь. То бишь, ей надо найти квартиру. Сейчас живет в вонючем гайдзинском[6] доме в окружении настоящих отморозков, и она там единственная женщина. Если она не переберется оттуда в ближайшее время, по-моему, рехнется.
— Найти квартиру нетрудно. Я с этим справилась.
— Лили не говорит по-японски ни слова.
Необычное имя. Мне оно понравилось.
— Так что ж ты ей не поможешь?
— Я думал, ты сможешь помочь. Ты сама нашла постой, так что знаешь, что к чему и что искать. Кроме того, ты владеешь японским куда лучше всех остальных. Просто идея.
— Это больше смахивает на план, чем на идею.
Но я по знаку Лев, и к лести у меня слабинка. Боб заручился моей помощью.
— Ты не придешь выпить с нами в пятницу? Мы идем в изакая[7] в Сибуя. Просто познакомься с ней, лады? Если не захочешь обивать с ней пороги агентов по недвижимости, то хотя бы можешь ей что-нибудь посоветовать.
Не то чтобы я вообще была такой жлобкой, но мне хотелось каждую минуту проводить с Тэйдзи или в одиночестве, думая о Тэйдзи. Места для этой мямли попросту не было. Лили. Мое воображение рисовало высокую красивую женщину с бледной кожей и длинной шеей. Она будет в углу бара потягивать джин с тоником из элегантного бокала. Поглядит на меня и безмятежно улыбнется. Красивым женщинам всегда приятно видеть меня. Мои темные глаза глядят чересчур пронзительно, чтобы быть красивыми. Я уродство, подчеркивающее их красоту. Если уж на то пошло, мужчинам тоже приятно меня видеть. Они думают, на супермодель я не тяну, но хотя бы знаю, что не стоит на нее тянуть. Можно сказать, что я обладаю уникальной красотой: людям нравится смотреть на мое лицо, им нравится мое присутствие поблизости по эстетическим соображениям. Я завидовала Лили, еще не видев ее.
Войдя в бар, я нашла учителей английского, сидящих в углу и громко галдящих о работе. Лили была в этой группе единственной, кого я не знала. Кожа у нее действительно была бледная, но росточку она была небольшого, да к тому же угловатая, сплошь локти да колени. У нее был большой хохол крашеных темно-рыжих волос, вздымавшийся от головы на добрый дюйм, а потом спадавший на левый глаз. Глаза у нее были темные, вроде моих, но лишенные всякого выражения, сидевшие под бровями, как сливы. Она уставилась на меня из-под хохолка. Ее глаза и пальцы дергались. Она была привлекательна, но еще и слегка комична, и вместо того чтобы завидовать ей, я поймала себя на том, что улыбаюсь.
— Элло!
Ее акцент я немедленно отнесла к Восточному Йоркширу. Я не профессор Хиггинс[8], просто у нее было точно такое же произношение, как у моих одноклассниц. Годы странствий, общения на других языках и стараний отделиться от собственных корней напрочь лишили меня первоначального акцента. Мой нейтральный выговор трудно локализовать, и меня это вполне устраивает. Терпеть не могу людей, несущих акцент, как знамя или гимн, и решительно настроенных донимать вас своим ура-патриотизмом.
Лили улыбнулась мне, а потом принялась ломать пальцы и теребить оборку.
— Мне нравится японское пиво, — сообщила она мне. — Оно замечательное.
— Я возьму «Гиннесс». Когда ты прибыла?
— Сюда? В паб?
— Нет. В Японию.
— А-а. — Уронив на колени сигаретный пепел, она неуклюже смахнула его пальцами. Руки ее слегка дрожали. — В прошлую пятницу. Честно говоря, никогда не думала, что попаду сюда, а теперь, здесь, толком не знаю зачем, знаешь ли.
Я кивнула.
— Типа, я должна обжиться с новым домом, новым языком, и все такое. Ума не приложу, как я собираюсь это провернуть, знаешь ли, все остальные как-то полностью сюда вписываются. Это мой первый вечер вне дома, и я в полной прострации.
— Ты только-только приехала. Конечно, поначалу трудновато. Что привело тебя в Японию?
— Отношения, которым пришел конец. Мой дружок, Энди, я его бросила, видишь ли.
Я думала, она вот-вот расплачется. Она откинула хохолок с лица и заговорила тише, словно посвящая меня в тайну:
— Ну, мне пришлось. Мы собирались пожениться, но все пошло-поехало просто кошмар. Я была в жутком состоянии и решила, что надо просто свалить, знаешь ли. Видишь ли, он ужасный собственник, и хоть я и не думаю, чтобы очень уж ему нравилась, он все равно порой ходил за мной по пятам, чтобы убедиться, что я не развлекаюсь с кем-нибудь еще. Я правда не знаю, что он там навоображал на мой счет. Так что я хотела удрать от него, но не только это. Хотела начать все заново, так что подумала, что можно пуститься путешествовать, знаешь ли, повидать мир, и все такое.
— Хорошо, — сказала я. — Начать заново. Я слыхала, ты ищешь, где жить.
— Ага. Там, где сейчас живу, это…
Она точно выдохлась и уставилась в стол. Я знаю, что это за местечко, и знаю его обитателей. Я их видела. Обветшалое здание с горсткой западных мужчин, что ни вечер приходящих домой со своими завоеваниями. Мужчины, не представляющие у себя на родине ничего особенного, вдруг обнаруживают, что женщины буквально вешаются на них из-за их расы. Они получают таких красивых женщин, какие им прежде и не снились, и передвигаются на звено вверх по пищевой цепи. Это ударяет им в голову. Они живут в блистательной нищете, перенасыщенной спермой. Как можно больше женщин, как можно чаще, и свежая ложь для каждой. А еще тараканы.
— Мне просто надо вырваться. Можешь мне помочь? Я совсем не говорю по-японски и правда не знаю, с какого боку к этому подойти. В Японию я приехала, потому что моя подруга знала про эту работу здесь в баре. Извини, мне надо в толчок.
Она пулей вылетела из зала. Я повернулась к Бобу.
— У меня с ней ничего общего. Не хочу кончить тем, чтобы нянчиться с ней.
— Люси, она здесь новенькая.
— Токио битком набит иностранцами, которые здесь новенькие. И каждый день прибывает все больше. Если я буду носиться с каждым, на собственной жизни могу поставить крест.
— Ладно тебе, ладно. У меня просто сложилось впечатление, что ей одиноко.
— Всем одиноко.
— Отлично.
Я подумала о своей первой японской подруге Нацуко, как она с улыбкой приветствовала меня, когда я только-только прибыла в Токио, не ведая ровным счетом ничего.
— Боб, я помогу ей найти квартиру, но зависать с ней не стану, — прошипела я. — Терпеть не могу публику из Восточного Йоркшира.
— Я и не знал, что ты настолько предубеждена, — рассмеялся он. — И потом, я думал, Йоркшир как раз твой уголок планеты.
— Так и есть. В этом и суть.
Лили вернулась.
— Я берусь найти тебе квартиру. Это не так уж трудно, но где-то иностранцам сдают, а где-то нет. Кроме того, денежный вопрос несколько запутан. Помимо залога и квартплаты вперед, тебе, наверное, придется заплатить сбор за ключ — вроде залога, только его ты больше не увидишь.
— Мне плевать. Я прихватила свои сбережения.
— Станет не плевать, когда увидишь, сколько именно. И тебе потребуется японский поручитель.
— Мой босс поручится. Он сам сказал.
— Тогда порядок. Я побуду твоим переводчиком, если хочешь.
— Большое спасибо. Тут малость по-другому, чем в Халле.
— Это уж определенно.
Лили что-то уловила в моем голосе.
— А ты откуда?
— С побережья под Халлом.
— Какое совпадение! Я тоже. Надо же, наткнуться на земляка аж здесь. От этого мне намного лучше, вот. Так хорошо иметь друзей с родины, ты не думаешь?
— Я жила там не очень долго.
— Главное — твои корни.
— Корни у растений и деревьев. А у людей ноги.
Мы уговорились о встрече в следующие выходные. Я думала, что помогу ей с квартирой и больше никогда не увижу.
Таково было начало Лили в моем рассказе. Неуклюжее и запинающееся. Не столь уж впечатляющий выход на сцену, зато, как увидите, уход удавался Лили куда лучше.
С полицейскими этой информацией я делиться не стану, если только совсем не припрет. В данный момент я игнорирую их вполне успешно. Камеяма до сих пор орет на меня. Его голос то доходит до моего слуха, то нет. Я вылавливаю фрагменты. Он говорит мне, что если я не буду сотрудничать, они продержат меня тут всю ночь, приведут коллегу-другого, чтобы задать дополнительные вопросы. Предлагает всем посидеть тихонько, пока я обдумаю случившееся и что я могу им сказать. Последствия моих слов и моего молчания будут крайне тяжкими. Ему незачем мне напоминать, что в Японии смертный приговор — виселица, проще говоря, — за некоторые преступления до сих пор в ходу. Он без нужды информирует меня, что сегодня ночью мне вряд ли удастся поспать.
И в этой тесной комнатушке со столом и тремя стульями воцаряется молчание. Комнатушка — клише, но мне хочется верить, что мои чувства целиком и полностью оригинальны. Ибо более всего на свете сейчас Люси жаждет миску лапши. А конкретнее, она хотела бы удон — больших жирных макаронных червяков, но согласилась бы и на волнистую рамэн, и даже на деликатно тощую соба. Она хотела бы лапшу в большой коричневой миске, с разбитым в суп сырым яйцом и парой лакированных палочек, чтобы вылавливать и заглатывать ее. Я склоняю голову к воображаемой миске, словно вдыхая ароматы.
Единственный способ есть лапшу, конечно, — это частично вылавливать ее из бульона и всасывать прямо в рот, непрерывно хлюпая, пока в миске не останется ничего, кроме супа и нескольких плавающих кусочков лапши. Большинству уроженцев Запада, приехавших в Японию, это дается нелегко. Если тебя воспитали с чувством вины за шумное поглощение пищи, хорошо хлюпать у тебя не получится. А если не можешь хлюпать, то не можешь всасывать лапшу в рот, так что не можешь есть ее эффективно. Большинство сдаются на половине миски или едят жутко медленно. Хлюпанье я переняла немедленно. А когда обнаружила, что Тэйдзи работает в лапшичной, то поняла, что он мой. Неужто он работает в подобном заведении по чистому совпадению?