Владик и у себя сделал ремонт. Ободрал зелёные обои свои с потёртой позолотой, до самого основания ободрал. Зашпаклевал. Покрасил всю комнату и потолок в яркий розовый цвет. Теперь нора его выкрашена инфантильным розовым цветом изнутри, будто Владик — девочка, или он сидит в розовой нежной девичьей вагине инфантильной, в плоти поросёнковой сидит, в коже розовой здоровенькой сидит, пропитанной хорошим кислородом и гемоглобином. На самом деле Владик живёт и выглядит как труп. Он быстро новую нору свою прокурил, по нескольку пачек в день — это серьёзно.
Перед Новым годом я делаю маски свиней, мы их красим в розовый цвет и в таком виде собираемся идти в маломерную художественную галерею, которая располагается во дворе. У меня есть ещё маски с собой. Влад выбирает страшную такую серую харю с дырками для глаз и с дыркой в губах. Он вставляет туда сигарету, закуривает, на голову одевает фуражку советского мента, которую стырил с пьяного милиционера ещё отец Владика, когда был жив, много пил и любил похулиганить.
В таком виде мы идём в галерею. Вокруг Влада-мента с серой харей тут же начинают виться обольстительницы, вокруг меня — седобородые художники — сатиры.
Выпили водки, прыгали в своих тяжёлых зимних сапогах и свитерах до самого потолка, некоторые падали на пол и портили свои новогодние маски — всякие морды хрюшек и белок. Я сплясала зажигательный свинячий рок-н-ролл. Нина вместе со мной подпрыгивала весело. Правда свинячий рок-н-ролл не всем нравился, кто-то всё время убирал мою любимую запись и ставил более банальную. Влад же быстро от тусовки устал. Одна из шаловниц стянула маску с Влада, его живое лицо оказалось бледным и грустным, растерянным. Он шепнул мне, что устал и уходит в свою нору, и чтоб я не задерживалась долго и шла к нему на совокупление.
Тьфу, какой он одичавший и не светский человек оказался! А мне было так весело, я ещё долго плясала в этом уютнейшем подвале.
Владик со мной не гуляет. Может, ему мой имидж не нравится? Самая большая мука — моё лицо. Их у меня слишком много. На всех фотографиях получались разные лица, надо было забить одно из них, и с ним работать, но жаль было другие лица и возможности. Вот и Владик со мной по городу не гуляет, так как лица на мне нет. Он и сам себя потерял, своё яркое, фантастически яркое лицо, рядом с вялым моим лицом. Ему бы подошла женщина-рокерша, этакая стерва в кожаных штанах и с красным крашеным петухом на голове, в чёрных очках. Я пыталась ходить в чёрных очках. Блин, я в них ничего не вижу. Иду, неловко вскидывая ноги вперёд, боясь упасть, с паребриков конкретно падаю, в метро вообще труба, можно навернуться больно-больно с эскалатора. К тому же куда девать свою античность. Античная я, всегда была и остаюсь, у меня задница Венерская, а рожа жёсткая.
Недавно пришла к Владу, сделав себе накладное лицо косметикой. Глаза нарисовала, ресницы, веки серебром подвела. Губы алые. Влад испугался. Говорит: «Ты чего? Я сам не красавец, да ещё и ты такая швабра будешь!». Я помылась у него в ванной, и у нас опять вечер прошёл душа в душу, ночью спали как два котёнка.
Утром Влад сказал в полусне: «Вот только я придурок и раздолбай, и ничего не могу дать тебе»…
Влад исчез на месяц. Работает в области. Делает московскому человечку бассейн. Приехал на одну ночь в город — покупал какие-то дивные фонари. Долго-долго мылся, брился, скрёбся в ванной. На голове у него какие-то мерзкие корочки. Герпесовая сыпь. Всю ночь дивно трахались перед телевизором в ногах. Влад сказал, что герпес на голове не заразен.
— Ну, ты всё же расскажи, как ты там работаешь, что делаешь?
— Москвич этот богатейский буржуйский затеял бассейн под открытым небом. Это в нашем то климате! Ну, бабло есть, так сделаем. Правда всё будет страшно энергозатратно, нужно всё время, чтоб было подключено к электричеству. А сети плохие. Тут хоть обосрись, а у всего района сети плохие, изношенные. От линии электропередач надо всё менять, но и это не спасёт. В любой момент может что случиться — гроза, снег, или все у себя электроприборы включат… Плохая идея. Мы ему объясняли, а он стоит на своём. К тому же — технологии! Нужно, чтоб после одного цикла работ была передышка, чтобы всё просело, сцепилось, затвердело. А он гонит и гонит, плевал на технологии. Хозяин — барин. Ну, сделали бассейн с подогревом под открытым небом. Тут морозы стояли — так такой пар идёт! Сосульки с сосен свисают! Я ему фонарики разноцветные под прозрачную плитку провел. Под водой — скамья. Сидишь в изумрудной светящейся воде — и фонарики под задницей светятся! Но всё хрупкое. Главное — не дай бог электричество отключат, так вода заледенеет, бассейн раздавит льдом… Вообще это всё ужасно. Там целая бригада гастарбайтеров из Молдавии. Дикие люди. Антисанитария. Живём в бывшем пионерском лагере, воды горячей нет. У одного была сыпь какая-то. Когда его обследовали, выяснилось, что это какие-то крошечные такие букашки, которые живут на коже под кудрями у овец, и он как-то умудрился их подцепить. Потом на шоссе бандитики кого-то своего завалили. Милиция приезжала, всех к стенке ставила. Уехала, хозяин откупился…
Приехал Влад через два дня, очень злой и свирепый. Ругается, зубами лязгает. В комнате его стоит сизый густой дым, лежат горы хабариков. Я Влада таким злым не видела ещё. Всё время грозится кого-то убить. Ужасно злой и перевозбуждённый.
— Что стряслось?
— Сука, не заплатил! Никому не заплатил! Исчез! Нагрел всех! Я ему что, крестьянский сын, что ли? Это молдаване безропотные, так и ушли с котомками к своим сраным овцам с прыщиками под кудрями, им всё по фигу, над ними можно измываться как угодно, всё стерпят. Я никому не позволю себя кидать! Я барон Литопурк!
— Да вроде ты ж брал аванс.
— Ну, брал. Но он мне ещё 5 тысяч должен!
— Я отомстил ему.
— Кому?
— Работодателю.
— Я ж сказал, что я никому ничего не спускаю. Я злопамятный. Злой, и память у меня хорошая.
— И как ты ему отмстил?
Владик затягивается. Я рукой отмахиваю дым у лица, чтобы лучше видеть. Влад тоже отмахивает уж совсем непроходимый дым от своего лица.
— Я его убил по сути.
— Ты чего? — душа моя ухает вниз, всё становится таким ненужным. — Как ты его убил? Расчленил и в землю закапал, да? — я пытаюсь шутить.
— Да зачем. Я проще сделал. Я пошёл к Попу, взял у него кровь его спидоносную, в шприц накачал. Он мне дал. Потом зашёл к работодателю. Я ещё раз ему сказал: «Отдай деньги, это небольшие деньги. Но тут дело в принципе. Что я заработал, то моё. Я знаю, что это твой принцип — надувать рабочих, что ты уже со многими так. А со мной это не выйдет. Я потомок барона Литопурка, со мной так нельзя! А ты крестьянский сын, смерд по сути. Да ещё и жадный, и деньги не отдаёшь, даже какие-то сраные 5 тысяч. Что такое пять тысяч для тебя? Тьфу, плевок один. И ты даже такую мелочь не отдаёшь! А это дело чести. Таких как ты смердов надо убивать!». Он мне сказал, что не отдаст. Просто так не отдаст. Вот просто потому, что не хочет. Не потому что жадный. Так он мне сказал. Тогда я потыкал его Поповским шприцом. Тот не понял, что я делаю. Я ему сказал. Он побледнел, затрясся как баба, я думал, что он сошёл с ума. К нему охранники подбежали, они ничего не поняли, а он им ничего не смог объяснить.
Я сама как баба трясусь от рассказа Владика. Может он врёт?
— А СПИД то, он того. Говорят, не живёт долго. Ты вряд ли его заразил.
— Да не, точно заразил. Поп рядом за забором стоял. Вирус не успел сдохнуть.
Я смотрю на Владика! Это не мужик! Это какой-то ящер! Динозавр героический и преступный! Как ужасны мужики!
— Владик, зря ты человека убил за 5 тысяч.
— Это не человек и был. Если он за 5 тысяч готов жизнью рисковать. Он многих кинул. Это его стиль работы такой. Нанимает, потом кидает. Строит себе на халяву. А денег него куры не клюют. Миллионер, бандит московский. Рабочих за людей не считает. Не нужен такой человек. Это будет ему наказание, чтоб одумался.
— Владик! Ты, ты прав! То есть что я говорю, конечно не прав, ох как не прав. Не ты его рожал, не тебе его убивать… Что ты наделал!
Утром я ушла от Владика. Всходило солнце. Мне захотелось куда-то идти и идти, и я шла и шла под ледяными золотыми лучами солнца, и я оказалась незаметно сама не знаю где, и я посмотрела наверх, туда, где на вершинах каменных глыб-домов играли розово-золотые лучи утреннего петербургского солнца…
И я увидела их лица! Я увидела выражения этих лиц, услышала их голоса, прониклась их мыслями! Одни хохотали, другие шептали в обмороке, третьи лукаво смеялись надо мной, четвёртые тяжко вздыхали, некоторые бранились, некоторые хотели сказать что-то важное. Барельефы и скульптуры, бесконечные ряды маскаронов, овеянные романтической хандрой лица, ужасные гримасы порочных и артистических злодеев.
О, да это было полноценное население, включая представителей всех возрастов — от новорожденных младенцев до старцев! Тут были маленькие карапузы, пухлые мальчуганы, девушки-нимфетки и девушки зрелых лет, мужчины и юноши, мужья и жёны, мужи и матроны! Были старцы с присохшими к старым костям мышцами, были старицы с сардоническими улыбками, только поверх присохшей к костяку увядшей мускулатуры у них ещё были усталые груди, намекавшие на их пол. Вместо собак и кошек это каменное население Питера окружало себя львами и драконами, грифонами и опять львами. Иногда вклинивались бараны и козлы с инфернальными рожами.
А так полным полно в том небесном городе было чертей. Ужас, какие черти! Под эркером морда чёрта просто была как в геенне огненной, так как над ней поржавело какое-то железо. Над одним из домов смотрели на меня мальчики с отрубленными головами. Головы у них отпали, потом головы эти приставили, не заделав шеи раствором, и вот мальчуганы эти с нежными губками, с решительными своими характерами смотрели на меня как жертвы маньяков. Меня потряс ряд Панночек. На старом жёлтом доме их было много: простых маскаронов простых девушек с пышными волосами, сделанными в виде струй, с маленькими носиками и небольшими глазами. Но от потёков из сломанных водосточных труб, от каки