[483], и то же, с нашей точки зрения, верно в отношении киммерийцев[484]. Однако большинство исследователей [206] считают киммерийцев фракоязычными, и поэтому следует рассмотреть, нельзя ли считать их язык предком древнеармянского[485].
На это следует ответить отрицательно. Прежде всего, киммерийцы были малочисленны[486]. Опасность их заключалась лишь в их большой подвижности, в том, что они впервые ввели тактику массового кавалерийского боя. Затем, по имеющимся данным, они осели не на Армянском нагорье, которое в то время прочно удерживала Урартская держава, а западнее — в восточной Малой Азии и Понте и, возможно, севернее, в некоторых районах Грузии[487].
Таким образом, период с 750 г. по, примерно, 635 г. до н.э., следует исключить как возможное время проникновения носителей протоармянского языка на Армянское нагорье.
Мы уже упоминали об известном предположении, согласно которому протоармяне продвинулись в эту область между 635 и 590 гг. до н.э., в хаотический период скифского вторжения и падения Ассирийской и Урартской держав, до установления твердой власти Мидийского царства, а затем Персидской державы Ахеменидов. Но в этом случае следует объяснить, где протоармяне находились до 635 г. до н.э. История территорий Киликийского Тавра и более восточных, как мы видели, довольно хорошо освещена в источниках примерно с 745 по 635 гг., и мы можем быть уверены, что в этот период здесь имелось только оседлое земледельческое население, которому не свойственно сниматься с мест и куда-то двигаться[488]. Следовательно, [207] речь может идти только либо о более северных горных областях (однако непонятно, как протоармяне могли бы туда попасть, так как, насколько мы можем судить, там и это время жили грузиноязычные племена), либо о центральноанатолийских степях к западу от Киликийского Тавра. На последней территории конца IX в. — начала VIII в. по 676 г. до н.э. существовало могущественное государство Фригия (Мушку или Мушки, как его называют ассирийские и урартские источники). Можно было бы думать, что до скифского вторжения армяне составляли часть фригийцев, а в связи с этим вторжением отселились и продвинулись на восток; но и это предположение неприемлемо, так как лингвистические данные показывают, что фригийский и древнеармянский разделились, отойдя от общего языка-основы, значительно раньше: древнеармянский — особый язык фрако-фригийской ветви, а не диалект фригийского языка VIII в. до н.э.[489] Следовательно, протоармяне могли участвовать в общем движении фрако-фригийских племен конца II тысячелетия до н.э., но не в качестве части фригийцев, а в качестве отдельного народа или племенной группы.
Остается предположить, что протоармянский проник на Армянское нагорье до VIII в. до н.э. — по всей вероятности, [208] даже до создания Фригийской державы в IX (?) в. до н.э. Таким образом, искомый период суживается до трех-четырех столетий: с XII по IX в. до н.э. Так как общее движение фрако-фригийских племен шло, как мы видели, с запада на восток, то в протоармянах мы должны видеть головной отряд этого движения.
И действительно, ассирийские источники, как мы видели сообщают о вторжении еще подвижных племен с запада в долины верхнего Евфрата и Арацани в первой половине XII в. до н.э., сразу после падения Хеттского царства: упоминаются мушки, каски-абешлайцы и урумейцы. Из них во всяком случае мушки и урумейцы, видимо, здесь и осели,[490] так как первые упоминаются на этой же территории уже в качестве земледельческих племен еще и в начале IX в. до н.э., а существование «страны» Уруму, Урме или Арме, тоже примерно в этом же районе, засвидетельствовано ассирийскими и урартскими надписями в IX—VIII вв. до н.э.
Таким образом, мы должны, по-видимому, искать протоармян в мушках или урумейцах, или в тех и других — племенах, проникших в долины верхнего Евфрата и Арацани около 1165 г. до н.э. Следует напомнить, что речь у нас пока идет о протоармянах как носителях языка-предка древнего и современного армянского, но не о более широкой проблеме — возникновении самого армянского народа, которая так просто не решается.
Теория о хайасском происхождении армянского народа. Прежде чем перейти к проблеме мушков и урумейцев, следует рассмотреть широко распространенную теорию, которая видит «колыбель армянского народа» в Хайасе[491].
Начнем с того, что ясно поставим вопрос: имеется ли здесь в виду физическая, языковая или культурная преемственность, или все эти виды преемственности вместе.[209]
Говорить о физической преемственности между Хайасой и армянским народом можно лишь в том случае, если доказать, что хайасцы выселились из своих первоначальных мест обитания в Понте, в долине Чороха и, возможно, в верховьях Евфрата и расселились по всему Армянскому нагорью, полностью или в значительной степени вытеснив предшествующее хуррито-урартское население, и что, таким образом, весь армянский народ или большая его часть физически происходят от хайасцев. В противном случае о физической преемственности от Хайасы можно говорить только в отношении тех сравнительно небольших групп армянского народа, которые непосредственно жили на территорий бывшей Хайасы.
Никаких данных о широком расселения хайасцев на юг, юго-восток и восток не имеется. Высказанное в «Истории армянского народа»[492] утверждение, будто бы с падением Хеттского царства Хайаса усилилась, расширилась на западные районы Армянского нагорья и превратилась в сильное царство, боровшееся с Урарту, не основано на источниках. Напротив, из источников, по-видимому, следует, что объединение Ацци-Хайаса распалось еще в XIII в. до н.э., задолго до падения Хеттского царства, и с тех пор более ни в каких памятниках не упоминается; что впоследствии на территории Хайасы [210] образовалось хурритское царство Дайаэни, а затем северная его часть была занята грузиноязычными племенами; правда, бывший хайасский участок верхней долины Евфрата мог входить в область образования армянского народа, но к тому времени здесь уже не было и следов Хайасы. В источниках нет никаких данных о хайасцах за пределами былой территории Хайасы, ни о каких-либо посредствующих звеньях между Хайасой и армянами позднейших времен.
Что касается культурной преемственности, то армяне, несомненно, преемники всего древнего населения нагорья, в первую очередь хурритов, урартов и лувийцев; нет никаких данных об особо важном культурном воздействии на позднейшее население нагорья со стороны именно Хайасы более, чем Исувы, Алзи, Уруатру или Кумме. О культуре Хайасы мы, в сущности, знаем очень мало, кроме ее брачных обычаев и имен божеств, от которых не осталось никаких воспоминаний в армянской традиции[493].
Следовательно, речь может идти только о языковой преемственности. Предположение о такой преемственности между гипотетическим хайасским языком и древнеармянским по своему существу бездоказательно и основано только на некотором сходстве названия страны Хайаса (Ḫajasа со звуком խ) и самоназванием армян — хайк' (haj-kh со звуком հ)[494]. Уже из [211] того, что было сказано выше о характере этнонимов вообще, видно, что это сходство отнюдь не является доказательством органической связи этих терминов. При этом, как показывают примеры аналогичных по структуре древнеармянских слов[495], сказать, как звучала исходная форма слова հայք очень трудно: в начале его мог быть и согласный р-, и праиндоевропейский ларингал *Н-, и звук h-, сам имеющий в индоевропейских языках различное происхождение, например, из s-; дифтонг -aй- тоже мог восходить к различным звукосочетаниям, в том числе к ‑ате‑, ‑ати‑. Основой слова հայք является հայո (а не, скажем, *հայա‑)[496], и в нем нет никаких следов суффикса ‑са. Этот суффикс Г. А. Капанцян толкует как древний малоазиатский топонимический суффикс ‑ssa(s)[497], действительно широко распространенный во всей Малой Азии. Но есть одна область, где этот суффикс совершенно не встречается, и это именно Армения. Поэтому в слове «Хайаса» элемент ‑са, если и является суффиксом, то не имеющим отношения к древнеармянскому языку; но возможно, что он входит в основу слова; объяснить его отсутствие в слове հայք при предположении его происхождения от термина Խայասա весьма трудно.
Что касается других данных о хайасском языке, то они представлены пятью именами собственными людей: Аиссияс, Аннияс, Марияс, Муттис и Хукканнас (и еще неясно [212] читаемое — Караннис или Ланнис)[498] и пятью именами богов — Тарумус Териттитунус, Унаккастас, Утактаннас (?) и Палтаик (?), не считая некоторых поврежденных или зашифрованых гетерографическим написанием[499]. Имена местностей мы исключаем, так как нет гарантии, что они принадлежат хайасскому, а не какому-либо более раннему языку[500]. Все эти имена искажены хеттской передачей (хеттскому языку, в частности, принадлежат падежные окончания на ‑с, ‑ас, ‑ис). В первоначальном варианте хайасской теории, как она была выработана Г. А. Капанцяном, эти имена, по принципу внешнего сходства, этимологизировались из разных языков, преимущественно из хурритского, но, во всяком случае, не из индоевропейских, что уже исключало возможность отождествления хайасского языка с протоармянским, поэтому Г. А. Капанцян был вынужден прибегнуть к выдвинутому еще Н. Я. Марром тезису о «двуприродности» армянского языка и отрицанию его индоевропейского характера. Однако новейшие исследования полностью подтвердили его индоевропейскую принадлежность, впервые установленную еще в XIX веке.