Григорий бросился к любимой жене. Опустился перед ней на колени. Снял тёплые домашние тапочки и посмотрел на слегка припухшие щиколотки. С осуждением покачал головой, но ничего не сказал. Взял новые бурки, и аккуратно надел на ноги супруги.
Поднялся во весь немаленький рост и, придержав жену за располневшую талию, осторожно поднял её с табуретки. Она медленно встала и опёрлась ладонями о чисто скоблёные доски столешницы. Лицо у неё слегка побледнело. Дыхание замерло на пару секунд.
Мотя быстро оправилась от дурноты. Собралась силами и с трудом распрямилась. Парень бросился к вешалке. Снял с гвоздей и принёс ворох верхний одежды. Первым делом, накинул на хрупкие плечи жены большой шерстяной платок, связанный из некрашеной шерсти овец.
Жена укрыла полную грудь, сильно набухшую в преддверии родов. Завела концы шали за спину и завязала их под лопатками. Григорий стоял рядом с ней. Он держал длинный, ниже колен, тёплый тулупчик, сшитый из зимних заячьих шкурок.
Когда Мотя справилась с ответственным делом, муж шагнул ближе. Подал ей крытую синей материей шубку и помог попасть в рукава её обеим ладоням. Сам застегнул все деревянные пуговицы. Натянул тёплые варежки на тонкие нежные кисти. Надел на голову будущей мамочке новенький малахай из лисы. Взял под локоток и вывел из дома.
Закрыл дверь сеней на ржавый висячий замок. Поддерживая Мотю под руки, он спуститься с ней со ступеней. Отогнал лохматого пса, чтобы не путался у людей под ногами. Повернулся и пошёл к стоящим поблизости розвальням.
Услышав скрип снега, Зорька повернула длинную морду. Она долгим заинтересованным взглядом смотрела на, неуклюже ступавшую женщину. Кобыла уже жеребилась несколько раз и хорошо понимала, что сейчас чувствует молодая хозяйка.
Григорий подвёл «тяжёлую» даму к саням. Взял под локоток и бережно уложил на, тщательно приготовленное, мягкое ложе. Заботливо обернул её краями овчинного одеяла, лежавшего в сене. Сверху накрыл огромным тулупом, которые обычно носят извозчики. Подоткнул полы одежды под будущую роженицу. Немного помялся и тихо спросил: – Как себя чувствуешь?
Закусив губу от нахлынувшей боли, Мотя неопределённо кивнула. На её больших серых глазах вдруг выступили обильные крупные слезы. Муж, проглотил плотный комок, нежданно подобравшийся к горлу. Не говоря ни единого слова, он бодро вскочил на облучок.
Повернулся к матёрому псу, готовому увязаться за любимым хозяином, и строго сказал: – Сиди Полкан дома! Карауль двор и хозяйство, пока меня нет! – зверь обиженно взвизгнул, словно малый щенок. Повесил кудлатую голову и уныло направился к будке, засыпанной снегом почти по самую крышу.
Взяв вожжи, задубевшие от ночного мороза, Григорий хлопнул свободным концом по широкому крупу. Кашлянул и с напускною серьезностью крикнул: – Но, Зорька! Помчались, залётная!
Лошадь неохотно переступила копытами. Всем телом навалилась на старый хомут. Шагнула вперёд и кое-как оторвала полозья, примёрзшие к насту. С большим трудом тронулась с места.
Увязая в пороше почти до колен, кобыла вышла в ворота, ведущие со двора лесного кордона. Привычно свернула на узкую просеку и уверенно двинулась к опушке соснового бора.
Как не кричал на неё хмурый хозяин. Сколько не шлёпал по крупу вожжами, кобыла не прибавила шага. Оно и понятно, слишком трудно ей было тащить сани по глубокому рыхлому снегу.
Затем розвали выбрались на неплохо наезженный тракт. Он был укатан чуть лучше, чем узкий просёлок, по которому они выбирались из леса. Зорька тотчас оживилась и побежала немного резвее.
Дорога была очень неблизкой. Григорий часто поворачивал голову и бросал взгляд назад. Смотрел на лежавшую навзничь жену и время от времени спрашивал: – Мотя, ты как?
– Нормально. – едва слышно отвечала она, но почему-то не поднимала опущенных век.
Спустя час с небольшим, сани доехали до районного центра. Добрались до главной площади и остановились возле невзрачного дома. Всё окна в нём были залиты густой чернотой. Горела лишь тусклая лампочка, висевшая над низким крыльцом.
Григорий вскочил с облучка и бросился в тёмное здание местной больницы. Забыв стряхнуть снег с зимней обуви, он сходу прошёл в тесные заиндевелые сени. Вихрем ворвался в небольшой коридор, и глянул по сторонам.
В дальнем конце помещения он заметил фанерную казённую тумбочку. На ней виднелась включённая настольная лампа с облупившимся жестяным абажуром. Рядом темнел маленький стол, сколоченный каким-то нерадивым работником. Возле него на простом табурете сидела полная санитарка и крепко спала. Её круглая голова опиралась на руки, удобно лежавшие на узкой столешнице.
Парень подбежал к безмятежной дежурной. Не чувствуя себя виноватым, Григорий растолкал неподвижную женщину. Глотая слова, он объяснил ей в чём, собственно, дело.
Зевая во всю ширину челюстей, медработница открыла слипшиеся за ночь глаза. Поправила поседевшие волосы и неразборчиво буркнула: – Веди милок, жинку! Веди! В восемь часов явиться фельдшер. Осмотрит красавицу и скажет, что нужно с ней делать?
Взглянув на ручные часы, привезённые из фашистской Германии, Григорий удивлённо вскинул тёмные брови. Стараясь сдержать закипающий гнев, он зашипел на сиделку, как паровоз, спускавший пары: – Так сейчас шесть утра. Что же она ждать его будет?
– Ну, ежели не сможет дождаться, так я и сама у ней роды приму. – беспечно ответила женщина, умудрённая богатым жизненным опытом. По её лицу было видно, что ей это совсем не в диковинку: – Не волнуйся милок. Чай мне не впервой. Веди сюда жинку. Веди.
Слегка обалдевший от таких разговоров, парень бегом вернулся к саням. Поднял супругу и внезапно почувствовал, что она совершенно замёрзла. Едва передвигая тяжёлые ноги, Мотя пошла вместе с мужем. Она поднялась на крыльцо и вошла в небольшую больницу.
Санитарка стряхнула с себя остатки крепкого сна. Оправила несвежий мятый халат и приветливо встретила будущую мамочку. Успокаивающе улыбнулась роженице и отвела в небольшой приёмный покой. Помогла ей раздеться. Дала чистую ночную сорочку с халатом из сильно вытертой байки. Проводила в соседнюю комнату, где уложила на жёсткую солдатскую койку.
Вернулась назад в коридор. Сунула в руки Григория узел с женской одеждой и силком проводила за дверь: – А теперь, иди милок отсюда, иди. Нечего тебе здеся торчать. Чай, тебе на работу надо спешить? Не дай Бог, ещё опоздаешь. А уголовку за подобное дело, пока применяют на полную силу.
Супруг хотел объяснить, что он местный лесник. Постоянно живёт на кордоне, а значит, он всегда на работе. Так что, ему не нужно спешить. Да и начальства, которое его проверяет, почитай что, и нет. Несколько раз в течение года, появляется уполномоченный из районного центра. Поохотится, порыбачит и возвращается в город с богатой добычей.
Однако, он вовремя поймал себя за язык: – «Зачем козырять такой замечательной должностью?» – опомнился парень. Молча взял вещи жены. Вышел во двор и увидел, что забытая в суматохе кобыла, всё также, стоит возле крыльца. Оказывается, Григорий даже забыл её привязать за столбик крыльца.
Зорька чуть опустила длинную голову и замерла, словно тёмная статуя. Тихо падавший, снег лёг на широкую спину. За очень короткое время, он покрыл шкуру пушистым ковром толщиною в два пальца.
Парень взял из саней небольшой пучок сена. Скрутил его в плотный жгут и заботливо обтёр тело гнедой. Ласково потрепал Зорьку по длинной выразительной морде и забрался в повозку. Накрылся извозчичьим овчинным тулупом. Поднял потёртые вожжи и хлопнул ими о воздух.
В этот раз, полозья ещё не успели примёрзнуть к дороге. Лошадь легко тронулась с места. Развернулась на пустой тёмной площади и спокойным размеренным шагом двинулась к далёкому лесу.
Спустя один день, Григорий приехал в больницу в восемь утра. Там он узнал, что ночью у жены родился ребёнок. Взволнованный муж, долго просил санитарку, чтобы его пропустили к новоявленной мамочке. Наконец, он получил разрешение и вошёл в большую палату.
Сияя истинным счастьем, Мотя сидела на железной кровати и держала в руках маленький свёрток. Она увидела дорогого супруга. Широко улыбнулась и показала Григорию на долгожданного сына: – Мальчик. – ласково сказала она: – Я назвала его Женей. Надеюсь, ты против не будешь?
– Конечно же, нет. – смущённо откликнулся парень и тихо спросил: – Когда вас отпустят домой?
– Врач сказал – «дня через три». – ответила Мотя. Заметила, что сын завозился. Выпростала из больничной ночнушки полную грудь и стала кормить беспокойного мальчика.
– Вам нужно, что-то ещё? – поинтересовался супруг. Он с большим с интересом стал разглядывать первенца. Парень видел сопящего человечка со сморщенным красным лицом и крохотным носом, как пуговка. Ни на его красавицу Мотю, ни на него самого, ребёнок, как показалось Григорию, не был похож.
– «И в кого он такой уродился?» – спросил себя муж.
– Если можешь, купи ещё пару пелёнок из толстой фланели. Всё остальное, я давно приготовила. – тихо сказала жена. Она не отрывала умильного взгляда от сына, увлечённо сосущего грудь.
Посидев немного в палате, Григорий простился с семейством, и вернулся домой.
В назначенный срок, все трое вышли из родильного дома. Мама и сын погрузилась в прочные сани. Устроились на толстом слое из душистого сена и укрылись плотным овчинным тулупом. Гордый отец вскочил на облучок.
Зорька тронула с места. Через час, она привезла людей в тёплый дом, построенный в густом сосновом лесу. Там хозяин выпряг её из ярма и оглобель. Отвёл в просторный сарай, где поставил в уютное стойло. Насухо вытер ей спину жгутами из сена и положил перед мордой охапку душистого корма. Неспешная жизнь пошла себе дальше.
Переезд в город Самару
Спустя пару лет, в семье Гриши и Моти было уже двое детей. К подросшему сыну Евгению прибавилась славная дочка – Ирина.
Ещё через год, парня вызвали в райком ВКПб. Там ему дали кучу каких-то конвертов, набитых бумагами. Приказали съездить в центр области и передать их в нужные руки.