В другом сне он учил Луара фехтовать. Луар отчаивался и бросал шпагу — и приходилось утешать, уговаривать, начинать снова…
Поднявшись среди ночи, полковник Солль брал оружие и часами повторял длинные замысловатые комбинации, и срезал клинком огонёк свечи, и медленно, по волоску, состругивал свечку до самого основания, пока не оставался на столе плоский как монета пенёк…
Ночной патруль видел человека в плаще. Тот не откликнулся на приказ остановиться и исчез, будто провалившись сквозь землю; в качестве трофея лейтенант Ваор доставил полковнику Соллю обрывок цепи. Разговоры не стихали, по городу ползли слухи один другого страшнее — а во сне Эгерт выбивал шпагу из рук своего сына…
Из рук сына Фагирры.
Бывало, что после ночи сидения над картой он возвращал себе способность соображать, сунув палец в огонёк оплывшей под утро свечки. Так бывало в Осаду…
Но тогда он защищал жену и сына.
Городской судья явился на закате — случайно либо по тонкому расчёту, ибо это было лучшее для Эгерта время, самое спокойное и трезвое. Судья явился сам, не утруждая полковника приглашением, — и лейтенант Ваор тянулся в струнку, потому что судья традиционно был самым страшным в городе человеком.
Эгерт поднялся навстречу, — протягивая руку, он пытался сообразить, явился ли к нему старый приятель либо официальное лицо. У судьи были жёсткие, холодные пальцы.
— Ты безжалостен к себе, — судья опустился в предложенное кресло. — Пусть наши враги всю жизнь выглядят так, как ты выглядишь сейчас… Неужели стратегические заботы и впрямь не оставляют времени для сна?
— У меня будет время отоспаться, — отозвался Эгерт глухо. И добавил с усмешкой: — Как, впрочем, и у всех нас…
Судья кивнул:
— Да, мой друг… Но Сова отправится на покой чуть раньше, чем мы — ведь так?
Он вдруг улыбнулся — спокойно и открыто, и у Эгерта полегчало на душе.
С городским судьёй его связывали давние и сложные отношения; во время Осады человек по имени Ансин был сподвижником Солля, и сподвижником ценным. Эгерт был нечеловечески храбр, но мужество оставило его, когда необходимой стала показательная казнь десятка бандитов и мародёров.
В глазах горожан такая расправа была доблестью и проявлением власти, едва ли не подвигом — но Солль покрывался липким потом при одной только мысли, что на его пути к победе придётся учиться в том числе и ремеслу палача, вешать, хоть и чужими руками.
И тогда Ансин, находившийся рядом, молча взял эту грязь на себя. Он сам отдал приказ и сам проследил за выполнением — Эгерту осталось лишь стиснуть зубы и отказать в помиловании. Таким образом Солль остался чист в собственных глазах и добр в глазах горожан; он прекрасно понимал, что совершил ради него Ансин, ставший затем помощником городского судьи, а затем и собственно судьёй. Он знал, что и Ансин знает, чем Эгерт ему обязан — но ни разу ни один из них не касался в разговоре этой темы. Эгерту оставалось только гадать, а чем, собственно, была для его добровольного помощника та давняя казнь — жертвой? Или долгом, или обыденностью, или испытанием, или приятным щекотанием нервов? Сознавал ли Ансин, что ложится в грязь, давая возможность благородному Соллю не испачкать белых одежд? Или чувствовал себя героем, урвавшим из рук победителя самый сладкий кусок власти?
…Ансин улыбнулся и коснулся Соллевой руки:
— Нет, Эгерт… Я не заставлю тебя долго мучиться и гадать про себя, зачем я пришёл… Тяжёлые времена, дружище. Хуже, чем… тогда. Я боюсь… что принёс тебе злые вести, и буду делать тебе больно. Ты готов?
— Я привык к таким процедурам, — отозвался Эгерт после паузы. — Начинай.
Судья откинулся на спинку кресла:
— Эгерт… Во-первых, я твой друг. Знаю, ты так не считаешь… не перебивай. Перед тем, как услышать главное, просто уясни, что я твой друг.
Солль почувствовал, как к горлу его поднимается тягучая тоска ожидания:
— Да… Говори.
Судья пожевал губами. Хмыкнул, растирая бледную щеку:
— Хм… Эгерт. Мы не знаем, сколько детей погибло в точности… Случалось, что случайно нашедший тело прятал его, дабы отвести подозрения от себя… Несколько десятков детей. И многие из колодцев лишились своей цепи… Всё это ты знаешь.
Эгерт кивнул, пытаясь проглотить ком, царапающий сухое горло. Судья сцепил пальцы:
— Убийца носит плащ, в точности такой же, как носили служители Ордена Лаш… Ты прекрасно помнишь.
Эгерт снова кивнул. Его трясло.
— Тот безумец, старик… Погиб, расплачиваясь за чужие грехи. После его смерти убийства продолжаются…
Эгерт молчал. Пальцы судьи, длинные и белые, переплетались сложно, как прутики в корзине:
— Да… Скажи мне, Эгерт, где сейчас Луар?
Солль смотрел на сложную игру его рук. Рано или поздно… Всё должно было открыться. Но только не сейчас. Не Ансин…
— Эгерт, — судья вздохнул. — Я понимаю некоторые тонкости… Но мне очень нужно знать. Скажи мне, пожалуйста.
— Я не знаю, — сказал Солль хрипло. — Я не знаю, где Луар.
«У Совы, — подумал он с ужасом. — А ведь у Совы, светлое небо…» Судья снова вздохнул:
— Ты не хочешь мне говорить?
— Я не знаю, Ансин, — отозвался Эгерт, глядя в стол, — Я очень давно с ним не виделся.
Пальцы судьи перестали играть, сцепившись в замок:
— Да… А где Тория, ты знаешь? Она в загородном доме с девочкой, из прислуги при них только нянька, и их уединение не похоже на беззаботный летний отдых… Да, Солль. По долгу службы я знаю больше, чем тебе хотелось бы… Да и не нужно быть городским судьёй, Эгерт, чтобы увидеть, что в твоём семействе случилась трагедия. Чтобы не увидеть этого, нужно быть слепым…
Эгерт медленно кивнул. Тяжело отрицать очевидные вещи… Судья прав.
— Знаешь, Ансин, — сказал он медленно, — Я был бы тебе благодарен… Если б разговор о моей семье мы отложили бы на потом. Когда я… покончу с Совой.
Судья огорчённо покачал головой:
— Нет, Эгерт. Потому что дело не терпит… Ты знаешь, что твой сын регулярно ходит на могилу Фагирры?
Солль медленно поднял глаза. Ансин смотрел на него из далёкой дали, из чёрного съёжившегося пространства:
— Да, Эгерт. На могилу, что за кладбищенской оградой, там даже камня нет… А он, Луар, посадил там цветы.
Соллевы пальцы медленно путешествовали по сплетениям дорог на потёртой карте. Потом сжались в кулак, сминая леса и поля, ручей и деревеньку:
— Я… прокляну его. Святотатство… Я прокляну.
Судья дёрнул ртом:
— Это не всё, Солль. Не так давно твой сын навестил нашего общего друга бургомистра… Он шантажировал его, и я знаю, чем… Он добился того, что бедняга открыл ему ход в Башню — догадываешься, о какой башне я говорю? И, согласно показаниям очевидцев, парень провёл там более часа, причём что он делал внутри — неизвестно…
Судья вдруг подался вперёд и снова коснулся кончиками пальцев стиснутой Соллевой руки:
— Погоди… Не надо так… Выслушай до конца.
Солль кивнул, не поднимая головы. Перед глазами у него стояла переполовиненная луна, чёрные тени ветвей, переплетённые, как пальцы у судьи, и этот мальчик, бледный, как луна, поднимает шпагу из-под его, Эгерта ног…
А когда-то он носил мальчика на руках. Ночи напролёт…
Судья снова откинулся на спинку кресла:
— Да… Известно также, что господин Луар Солль посещал поочерёдно неких личностей, о которых я склонен думать, что и они в своё время носили серый плащ… Есть сообщения, что Луара видели у Совы — но этого я утверждать не буду, это слишком серьёзно и, скорее всего, сплетни…
Солль боялся выдать себя — взглядом или жестом. Или Ансин играет? Или ему известно о той схватке у затоптанного костра? Несколько он искренен сейчас?
— Эгерт, что случилось у вас в семье? — негромко спросил судья.
Что ж ты молчишь, сказал Фагирра. Отважный и честный Солль… Объясни же своему старому другу, что именно случилось у вас в семье. Давай, поднимай глаза и говори…
— А зачем тебе, Ансин? — тихо спросил Эгерт.
Последовала новая пауза — а затем кулак судьи с грохотом опустился на столешницу, так, что едва не опрокинулся подсвечник:
— Вы не понимаете, о чём я говорю, полковник?! Или притворяетесь? Или принести вам чей-нибудь маленький труп с цепью на переломанной шее?!
Удивительно, но от крика его Эгерту стало легче; он даже подумал деловито, что до конца разговора следует и ему позволить себе нечто подобное — тогда у сидящих в кордегардии останется в памяти не «судья орал на полковника», а «они бранились»…
Судья перевёл дыхание. Снова потёр щёку, попросил почти что жалобно:
— Эгерт… Не заставляй меня… Ты похож на больного, скрывающего свою болезнь от врача.
Солль рассмеялся, запрокинув голову. Закрыл лицо руками:
— Ансин… Дружище Ансин… если б ты мог исцелить меня… Если бы кто-нибудь на свете мог поправить… Клянусь, я отдал бы этому человеку все свои деньги, всю свою славу, всю жизнь до секунды и кровь до последней капли… Но ничего не изменить — и никому не интересно, что же произошло… Прости, но я не скажу даже под пыткой. Спрашивай что угодно другое — я отвечу, клянусь…
Судья хмуро разглядывал упрямое, почти вдохновенное Соллево лицо. Снова переплёл пальцы, опустил уголки рта:
— Солль. У меня есть основания думать, что рассудок твоего сына помутился. Что именно он, твой сын, будучи повреждён в уме, совершает те ужасные злодеяния, которые держат в страхе весь город.
Эгерт встал и отошёл к окну. Вечерело, неподалёку старый фонарщик взбирался на свою стремянку, и Эгерту показалось, что он слышит его натужное дыхание.
Собственно, а как теперь? Какой реакции ждёт от него судья, какой реакции он ждёт сам от себя? Улыбаться и твердить «нет, нет», или гневаться и кричать «нет! нет!», или делать вид, что не может понять, что это слишком чудовищно…
Что тот мальчишка делал в логове Совы?! Зачем ему понадобилась эта схватка… И как он смеет, сопляк, ухаживать за могилой человека, который…
— Эгерт, — сказал судья у него за спиной.