Его механическая сова крутила головой, словно следя за полетом несуществующей осы.
– Твоя птица сбита с толку, – заметил Сайрус Парнасс. – Наверное, без абстракции не ориентируется.
Катбертсон осторожно погладил сову.
– Спокойно, малыш!
– Получается, абстракции нет во всей башне, – проговорила побледневшая Тори. – А если не только в башне? Вдруг сбой коснулся всего городка?
– Давайте выглянем в окна, – предложила Мэриэл Редон. – Из них половину Дома Обюссонов видно.
Талия словно в мебель превратилась – никто не обращал на нее внимания. Пока не обращал. Она стояла поодаль, в то время как сопровождающие – те, кто еще не стоял, – поднимались с кресел, стульев, диванчиков и бежали к окнам-иллюминаторам. К каждому прилипло по два-три человека.
– Вижу в парке людей, – объявил гладко выбритый, в костюме цвета электрик с кружевными манжетами молодой человек, имени которого Талия не запомнила. – Они ведут себя странно. Держатся вместе, словно хотят поговорить. Некоторые бегут ко входам в музей. И смотрят на нас.
– Почувствовали неладное, – сказала Тори.
– На ветке стал поезд, – сообщила женщина в алом платье, глядевшая в соседнее окно. – Ветка по другую сторону ближайшего ряда окон. В общем, сбой не только у нас, не только в музее.
– Вижу волантор! – объявил кто-то еще. – Он аварийно садится на крышу Зиккурата Бэлтера. Зиккурат в двух полосах окон к верхнему «полюсу». Почти в десяти километрах от нас.
– Сбой во всем анклаве, – пролепетала Тори, словно увидев дурное знамение. – По всем шестидесяти километрам Дома Обюссонов. Восемьсот тысяч человек впервые в жизни потеряли абстракцию.
– Быть такого не может, – шепотом повторила Талия.
Нож все так же прижимался к горлу Дрейфуса. Префект ругал себя за то, что упустил шанс надеть шлем. Если бы незнакомка хотела его убить, то, вероятно, уже убила бы. Хотя еще вероятнее, что она решила поговорить с ним, а потом прикончить.
– Который сейчас год? – Вопрос словно сорвался у женщины с языка. – Который, спрашиваю! – Нож прижался еще плотнее. – Неужели у меня с дикцией проблемы?
– Вовсе нет, – торопливо ответил Дрейфус. – Год сейчас две тысячи четыреста двадцать седьмой. Почему вы спрашиваете?
– Потому что давно здесь торчу.
– Так давно, что потеряли счет годам?
– Так давно, что потеряла счет всему. Хотя примерно я представляла, – с вызовом добавила женщина. – И почти не ошиблась.
Дрейфус по-прежнему не видел ни ее лица, ни других частей тела – лишь затянутую в перчатку руку с ножом.
– Вы из семьи Нервал-Лермонтовых? – спросил он.
– Значит, их разыскиваете?
– Нет, никого конкретно я не ищу. Я полицейский, расследую преступление, и ниточка привела на этот астероид.
– Один?
– С помощником. Мы прилетели на корвете. Подлетая к астероиду, были обстреляны, корабль получил серьезные повреждения. Можно было потихоньку возвращаться к астероиду «Доспехов», но мы решили осмотреть этот: вдруг отсюда быстрее свяжемся с домом? Этим сейчас и занят мой помощник. Еще я хотел выяснить, почему по нам стреляли. Наверное, защищали что-то…
Холодное лезвие царапнуло кожу. «Кровь потекла?» – подумал Дрейфус.
– Кое-что защищали, – проговорила женщина, явно имея в виду субсветовик. – Что скажете о своей находке?
– Это корабль сочленителей, судя по внешнему виду. Потом я поднялся на борт и увидел еще кое-что. – Дрейфус обвел взглядом зал, полный калек, которые служили женщине пищей. – Пожалуй, все. Теперь скажете, в чем дело?
– Попробуйте шевельнуться, – велела женщина. – Хоть рукой, хоть ногой, я не трону.
Дрейфус попробовал. В принципе, конечности двигались, но скафандр не просто мешал, а фактически парализовал его.
– Не могу.
– Я проникла в ваш скафандр, остановила его двигатель и коммуникатор. Для меня это раз плюнуть. Теперь скафандр вам не снять, а в нем не сдвинуться с места. Вы умрете здесь от голода. Это будет долгая и мучительная смерть.
– Зачем вы это говорите?
– Чтобы вы поняли, префект. Чтобы уяснили: вы целиком и полностью в моей власти. – Давление ножа чуть ослабло. – Чтобы осознали: убить вас я могу разными способами. – Рука с ножом отстранилась.
– Вы наверняка сочленитель, другим такие фокусы не по силам. – Не услышав ни «да», ни «нет», Дрейфус продолжил: – Еще вы наверняка с этого корабля. Я прав?
– Налицо способность к дедуктивному мышлению. Тупые соплеменники небось гением вам считают.
– Я лишь префект, исполняющий служебные обязанности. А вас здесь что держит?
– А вам как кажется? – язвительно отозвалась женщина.
– Давайте кое-что проясним. Я вам не враг. Если вас удерживают здесь насильно, я хочу знать, кто и с какой целью. Мы с вами заодно и должны верить друг другу.
– Хотите, скажу, почему трудно вам верить? Такой же, как вы, уже наведывался сюда, увидел, что с нами сотворили, и не предпринял абсолютно ничего.
– Такой же, как я?
– В таком же скафандре.
– Это ничего не значит.
– В точно таком же скафандре! Если вы префект, тот человек тоже префект.
– Это невозможно! – заявил Дрейфус.
И тут же вспомнил находку Спарвера, связывающую астероид Нервал-Лермонтовых с «Доспехами». Неужели кто-то еще прилетал сюда и проводил независимое расследование? Да, наверное. Но если так, почему Джейн Омонье не в курсе?
– Я своими глазами его видела, ошибка исключена. В голову ему заглянуть не удалось, и к вам не получается. Ваши соплеменники не носят нейронные имплантаты?
Собственный голос показался Дрейфусу далеким и сдавленным.
– Этот человек… прилетал в одиночку или со спутниками?
– Лично сюда заглядывает лишь один. Но есть и другие посетители.
– Вы сбиваете меня с толку.
– Это потому, что они сбивают с толку меня. О прибытии того мужчины я узнаю́ по электромагнитному шуму открывающихся и закрывающихся шлюзов. Я чувствую его скафандр, но приблизиться и парализовать не могу. Другие появляются иначе – просто возникают здесь, внезапно, как порыв ветра. Среди них особенно заметна одна. Она бродит по нашим мыслям, как по саду. Она играет с нами. Она упивается нашими страданиями.
– По-моему, вы говорите об искусственном интеллекте. О симулякре бета-уровня, о модели, который выглядит и ведет себя как человек, но не имеет внутреннего мира.
– Нет, – медленно произнесла сочленительница, – я говорю о чем-то гораздо большем. О разуме, подобном туче, способном ослепить жуткой молнией и погрузить в жуткий мрак. Этот разум никогда не был бета-симулякром. У него структура человеческого сознания, но раздутого, искаженного, развращенного. Этот разум как величественный особняк, как дворец, превратившийся в обитель зла.
– А имя у нее есть?
– Есть, – ответила женщина. – Она якобы таится от нас, но я разгадала ее секрет. Она слишком тщеславна, чтобы прятаться по-настоящему. Подозреваю, что на самом деле она жаждет известности.
– Как ее зовут? – отважился спросить Дрейфус.
– Она называет себя Авророй.
– Я не допустила ни одной ошибки, – оправдывалась Талия. – Клянусь, все сделала по правилам.
Глаза Тори сузились в злые щелки.
– Тогда, может, неверны ваши правила. Каждая секунда потери абстракции понижает наш рейтинг у лоббистов. Размеры финансового ущерба вы и представить себе не в силах. Каждый житель Дома Обюссонов – заинтересованная сторона. Финансовые потери анклава бьют по каждому из нас.
– Я не представляю, в чем дело, – произнесла Талия тонким, до нелепого робким голоском, как школьница, не выучившая урок.
– Раз не представляете, нужно немедленно выяснить! – В пристальном взгляде Тори было что-то садистское. – Вы прекратили доступ, префект, вам его и восстанавливать. Может, приступите к делу, вместо того чтобы стоять здесь как статуя?
– Восстановить не получится, – проблеяла Талия, чувствуя, что спина вспотела под кителем. – У меня был шестисотсекундный доступ. Им можно воспользоваться только раз.
– Тогда нужно придумать что-то еще! – рявкнул Келлибо. – Причем срочно.
– Ничего особо не придумаешь. Колонну я могу проверить лишь поверхностно. Без доступа к самому центру внутрь системы мне не заглянуть. А проблема тут явно серьезная, глубоко укоренившаяся.
Следующим заговорил Парнасс. Его голос напоминал негромкий гул, но все слушали внимательно.
– Дочка, для Дома Обюссонов тебе дали единственный планшет с одноразовым доступом?
– Единственный, – подтвердила Талия.
– Тогда девочка права, – сказал Парнасс остальным. – Я хоть и не префект, но худо-бедно в этих устройствах разбираюсь. Без нового планшета к центру ей не подступиться.
– Так свяжитесь с «Доспехами» и закажите новый, – прошипела Тори.
– Задачка на миллион, раз абстракции нет, – хмыкнул Парнасс и глянул на Талию. – Я ведь прав? Твой коммуникатор использует абстракцию? Без нее тебе с «Доспехами» не связаться.
Талия тяжело вздохнула, осознав ужасную правду.
– Действительно, мы тоже зависим от протоколов абстракции. Я потеряла связь с домом.
– Попробуй для очистки совести, – посоветовал Парнасс.
Талия подчинилась. Она попыталась ответить на вызов Муанга, который отклонила при установке обновления.
– Извините, – сказала Талия, когда браслет отклонил запрос. – Нет связи ни с «Доспехами», ни с моим катером.
– Вот здорово! – съязвила Тори. – Ты препарировала нас, а теперь и подмогу не в состоянии вызвать? Блестящая тактика, ничего не скажешь!
– Такая проблема не возникала никогда. Если мы перекрываем абстракцию, то контролируем процесс.
– До сегодняшнего дня контролировали, – уточнила Тори.
Настроение присутствующих стремительно портилось. Они были так счастливы, а Талия лишила их любимой игрушки.
– Послушайте, – миролюбиво заговорила префект, – ситуация из ряда вон выходящая. Я искренне извиняюсь за причиненные неудобства и гарантирую, что проблема разрешится в ближайшее время. Если отсутствие абстракции на самом деле так масштабно, как кажется, значит доступ перекрыт во всем анклаве. Не на колонии-отшельнице, а в Доме Обюссонов. Вы сами говорили, что связь с лоббистами поддерживаете почти непрерывно. Еще пара минут – и они примут меры: начнут выяснять, в чем дело, и обратятся к «Доспехам». – Талия глубоко вздохнула. – Несмотря на кризис, мое начальство отнесется к проблеме очень-очень серьезно. На скоростном корабле техбригада долетит сюда менее чем за сорок пять минут. Она привезет новые планшеты или даже портативный центр голосования – все необходимое для восстановления доступа к абстракции. Честное слово, еще час, максимум полтора – и вы благополучно выйдете на связь.