– И вообще! – не унималась Тапа. – Вы уж определитесь, вы с нами или там в своей общественной работе с органами! А то приходите, шумиху наводите – то не так, се не эдак, страхи свои отбрось, а отвечай за все сама – и до ума ничего не доведете.
– Да там я, там! – сокрушенно развел руками Морской. – Оттуда так просто не вырвешься. Но и здесь немного. Вот буквально на десять минут еще. Так что если что-то срочное, сообщай сейчас.
Ничего срочного не обнаружилось. Только какие-то очередные мелочи, которые могли легко решиться без Морского.
– Все понял, все учту, да отцепись же! – отмахиваясь обеими руками от все еще что-то требующей Тапы, Морской вывалился из кабинета и тут же угодил в новую ловушку.
– Я кое-что нашла! – преданно глядя на Морского сияющими глазищами, Галочка показала на огромную стопку газет у стола. – Вернее не я, а Нюта. Я лишь сказала, чем интересуюсь.
– Да, это я подборку принесла, – Нюта подмигнула и, улучив момент, когда Галочка склонилась над какой-то ученической тетрадкой, шепнула: – Хорошая девица, поздравляю! – и перебила, не дав Морскому вставить ни слова: – И не благодари, я ж говорила, что не злопамятная.
Пришлось все же прояснять ситуацию в самом строгом тоне.
– Тут что вообще творится? – нахмурился Морской.
– Ваша Галина запросила номера за последние месяцы, где упоминалась бы работа нашего областного арбитражного суда, – глазом не моргнув, ответила Нюта. – Я принесла. Даже с запасом.
Морской, кажется, начал понимать, в чем дело.
– Идея здравая, но мы, выходит, просидим тут еще не один час, а надобно бежать…
– Да выписали же уже вроде все? – недоуменно уперла руки в боки наборщица. – Я помогала. Плюс Галина и сама толковая у вас. Я ей сказала, на какой странице это может быть. Вот мы полстопки и пересмотрели.
– Подходящих нам заметок совсем не много, – робко вмешалась Галочка. – Я выписала номера, страницу и формулировки. Вернее, – тут она снова склонилась над тетрадкой и, будто художник по полотну, сделала несколько уверенных росчерков пером, – вот, теперь уже все выписала. Возьмем с собой тетрадь и все обсудим по дороге.
Уже на улице, поджидая автомобиль с Ткаченко, Морской решился на не слишком корректный вопрос:
– Скажи, – начал он осторожно. – Ты не могла случайно что-то такое сказать Нюте, чтоб она… ну… про нас… неверно поняла?
– Я ей про нас совсем не говорила, – ответила Галина. – Но и не возражала. Это плохо?
– Нет. Вовсе не плохо. Просто я немного удивлен. Загадочные женские догадки…
– Я не пыталась спорить, потому, что мне иначе пришлось бы объясняться в чем-нибудь другом, – кинулась оправдываться Галочка. – Наверняка она тогда стала бы спрашивать, зачем мне арбитражный суд. А я ведь не уверена, что можно говорить, о ком мы нашли информацию.
– Нашли? – переспросил Морской, не понимая.
– Ну да. Мне кажется, я по случайности наткнулась на искомого убийцу.
Глава 12. Гость в горле
– Ну кто так моет, кто так моет? – возмутилась Марусь-Ивановна, глядя, как Света вручную проходится тряпкой по плинтусам своей части отделения. Работы на самом деле было немного – большой холл и четыре палаты. Душевая, сортир, клетки с ходячими пациентами, даже все медкабинеты находились в другой части отделения и в ведомстве других двух санитарок. А нынче даже трех: Марусь-Ивановна завозилась, опоздала на поезд и, подарив счастливой смеющейся Тосе выходной, решила остаться на дежурстве еще сутки. Жила она где-то в далеком пригороде и бывать дома, судя по всему, не слишком-то любила. Теперь вот развлекалась надзирательством за Светой. Первые советы вроде были даже полезные, и обход палат – тут судно вынести, тут просто галочку поставить, что состояние нормальное, – Марусь-Ивановна фактически проделала вместо Светы сама, но теперь, похоже, добро закончилось, и тетка перешла к придиркам: – Кто так моет? – продолжала она. – Ты для себя, что ли, моешь? Или для мужа своего? Швабру взяла, водой полила, грязь туда-сюда расплескала, и дело с концом?! Ты думай, что делаешь, деточка! Не дай бог начальство узнает, какого цвета тут плянтуса на самом деле (она так и сказала: плянтуса), – нам конец тогда всем. Только и будем что отмывать тут все дочисту.
– Поняла, – улыбнулась Света, вставая. – Я думала, вы ругаетесь, а вы наоборот. Спасибо!
– Ох, хохотушка, – сочувственно покачала головой Марусь-Ивановна. – Зря ты сюда пошла, наплачешься тут. – Она задумчиво покрутила на пальце связку ключей и, бубня по пути: – «Ишь, придумала! Спасибо еще говорит! Ишь!» – направилась к железной двери, ограждающей палатную часть от остального отделения.
Внезапно со всех сторон раздался страшный гул, треск и звон. Света уже знала, что так звучит дверной звонок, нажимаемый посетителями за пределами территории отделения.
«Интересно, кто пришел?» – подумала она, безуспешно стараясь разглядеть в окошко проходящую за углом тропинку, ведущую от ворот забора к крыльцу. Глядя вдаль, Света снова прикидывала, сколько дверей и наблюдателей отделяет Колю от заветной свободы. «Из палаты я его выпущу сама, – в который раз за сегодня враждебно глядя на засов двери, думала она. – В общий коридор пройдем под предлогом естественной надобности. – В таких случаях полагалось громко стучать в дверь, чтобы санитары общего отделения пришли с ключами. – Там, возможно, удастся стащить ключи у Марусь-Ивановны и прорваться к входу». Через ворота Коле, может быть, удастся перелезть. А Света – так как все равно в жизни ей через такую громадину не перепрыгнуть – героически останется по эту сторону, выигрывая время для мужа и обороняясь от наступающих охранников и санитаров. «А что потом?» – опять спросила себя Света и резко помрачнела. На нелегальном положении (если даже каким-то чудом удастся вырваться и обрести свободу) жить можно только так, что лучше и не жить…
Из раздумий Светлану вывел удивленный возглас Игната Павловича. В сопровождении Кирова, Морского и Галины он вошел в палатное отделение и замер в изумлении.
– Это, скажите на милость, что такое? – спросил вполголоса Ткаченко у Якова Ивановича, показывая на Свету. – Нет, вы конечно, говорили, что в своем отделении вы – царь и бог. Но чтобы настолько!
– Новая санитарка, – не моргнув глазом, ответил Киров. – Старательна, ловка. И к пациентам всей душой. Я прямо жалею, что она у нас временно. И потом, – Яков Иванович поздоровался с Морским за руку и галантно кивнул Галочке: – Вы тоже, я смотрю, не без делегации пришли.
– А это мой помощник и его… хм… помощница, – ответил Игнат Павлович с достоинством. – Пришли поговорить с пациентом в, так сказать, приватной обстановке. Хотя с такой целью пришел один Морской, а вы, гражданка, – он обернулся к Гале, – можете подождать со мной.
– В присутствии Галины, – вмешался Морской, явно не желая отпускать свою спутницу, – Николай может быть более откровенен – ее дедушка пострадал. Сама она из-за происшедшего осталась без крова. Он ей, как жертве тех же обстоятельств, что сгубили и его, вполне может захотеть рассказать побольше.
Ткаченко хмыкнул, но смирился и попросил Кирова впустить Морского и Галину внутрь к Коле, Яков Иванович, демонстративно потерев подошвы о разложенную Светланой на полу тряпку, пошел в соседнюю палату к другому пациенту.
Ткаченко посмотрел на Свету с явным укором.
– Есть новости? – не слишком рассчитывая на ответ, спросила она, улыбнувшись.
– Столь удивительных, как ваше новое место работы, – нет, – тоже усмехнулся следователь. – Хотя на самом деле вы это хорошо придумали, – признал он через миг. – Так и договоримся. К нам в управление прошу вас не являться, но если что-нибудь будет нужно, зовите меня сюда. Вдруг Коля что-то вспомнит. Или вы что-либо выясните в совместном обсуждении. Я, вы же понимаете, на вашей стороне. Но афишировать такие вещи права не имею.
– Столь удивительных новостей нет, но, значит, есть другие, – Света уцепилась за главное. – Какие же?
– Да так, по мелочам, – Игнат Павлович вздохнул, причем, похоже, не из-за незначительности новостей, а потому как осознал, что от вопросов Светы отгородиться не получится. – Например, записки с угрозами у обеих жертв и правда нашли. У одного в кармане, у другого – на рабочем месте. С одной стороны – плюс показаниям Горленко. Выходит, не соврал. С другой – как я докажу, что не Николай эти записки писал? Бумага обычная – обрывок альбомного листа. Написано куском угля. Даже не написано, а нацарапано. Явно нарочно, чтобы почерк изменить. Отдал на экспертизу, жду решения.
– Ой! – встрепенулась Света. – Это не про записки, но все равно важно. Мы с Колей думаем, что к дяде Доце обязательно нужно приставить охрану. Он ведь – единственный, кто выжил из тех, кому угрожал Саенко, – тут Света вспомнила, что Игнат Павлович эту версию не любит, и спохватилась: – Ну, или не Саенко, а тот, кто угрожал.
– Доценко не дурак, – отмахнулся следователь. – Оперативник с солидным опытом. Он сам себе охрана, и опасность ситуации понимает. Хотя, конечно, как и ваш Горленко, ведет себя как малое дитя. Я говорю: «Сидел бы в своем санатории затаившись и не высовывался, пока мы не разберемся, кто тебе угрожал». А он: «Да что я вам, девчонка? Пусть только сунется, я ему буду рад! Хоть арестуем гада да Кольку Малого выпустим». Насилу убедил его вернуться в санаторий. С одной стороны – плюс: все показания я у него уже взял, а лишней опасности подвергать неохота. С другой – чем черт не шутит, может, и правда, надо ловить убийцу на живца, в смысле на Доцю.
– Хорошая идея! – обрадовалась Света. – Только пусть дядю Доцю при этом кто-то незаметно охраняет. Он ведь согласится на такую операцию? Вы спрашивали?
– Разберемся, – пообещал Ткаченко. – Если твердо решим его в Харьков вызвать – тогда и спрошу. А пока – что зря воздух сотрясать? Тем более, не слишком-то охота ради пустых разговоров в такую даль ехать. У них там с воскресенья какая-то авария на линии, телефонной связи с Берминводами нет.