– Она сочиняла, а ты пересказываешь! – засмеялась Галочка.
– Ну… Не всегда и не всем. Когда экскурсии на Москалевку приводил, конечно, ничего такого про Дуню не рассказывал. Только корректное: «Тут вырос, там учился».
– Экскурсии! – вздохнула Галочка с восторгом. – Как мило не только знать и любить свой город, но и дарить его всем тем, кому он интересен. Ты молодец, что не отказываешься от этих нагрузок.
– Нет-нет-нет, – Морской почувствовал, что в глазах Галочки было бы стыдно выглядеть лучше, чем ты есть. – Мои экскурсии давно уже не существуют. Лишь для друзей, в порядке обмена личным опытом. Увы, прошли те времена, когда, согласовав текст авторской прогулки, ты мог собрать людей и говорить что вздумается. Теперь все очень строго. Сначала сдай необходимый для харьковского экскурсовода набор – «Шевченковская картинная галерея», «Комсомол в «гражданской войне», «По местам Революций 1905–1917», – получи квалификацию, потом много лет води слово в слово именно эти экскурсии и уж потом, может быть, утвердишь свой авторский маршрут. Сейчас на это времени нет совершенно. Потом, на пенсии, конечно же займусь. Что ты смеешься? Мне до пенсии не так уж и далеко – 20 лет, и все. С точки зрения вечности – это мгновение, так что планы строить вполне нормально.
Увлекшись, Морской чуть не пропустил нужную остановку. Протискиваясь к выходу с дежурным «Простите-разрешите-сам такой!», он буквально вывалился из трамвая, увлекая за собой стойко переносящую все тяготы Галочку. Не слишком веря в свой успех, старательные «сыщики» зашагали к Владимирской улице.
– Вот мы и на месте! – сказал Морской, показывая на одноэтажный угловой дом с деревянными ставнями. У водоразборной колонки, окруженная ведрами, возилась юркая старушка лет трехсот.
– Вам помочь? – осторожно спросил Морской.
– Что? – переспросила старушка, поправляя прикрывающий голову платок. – Да вот, зараза, поломалась, – она растерянно показала на колонку. – Шипеть шипит, а не качает ни шиша!
Морской приналег на поручень, и через миг уже был весь мокрый, потому что колонка не только заработала, но и принялась брызгаться во все стороны.
– Кто будете и с чем к нам пожаловали? – поинтересовалась старушка в процессе наполнения ведер. Увидев визитку, она недоверчиво покосилась на Морского и потребовала, чтобы он представился как полагается.
– Морской Владимир Савельевич, журналист.
– Ты громче говори, милок, у меня вата в ушах – от сквозняка прячусь, – словно издеваясь, проговорила старушка. Пришлось кричать, что выглядело дико.
– А ищешь, я так понимаю, Сему? Семен Семеныча, как он себя зовет. Всё… угадала? Я смекалистая, да, – старушка деловито вручила одно ведро Морскому, второе – Галочке, а самое большое взяла сама и направилась во двор того самого шульженковского дома. – Нет, не знаю я такого, – говорила она по дороге. – Спросил бы про кого другого, может, подсказала бы. А Сему тут у нас никто не знает.
– Но вы же сами сказали, что все зовут хозяина этой карточки Семой… – несколько растерялся Морской и, вспомнив про глухоту собеседницы, повторил свой вопрос уже в полный голос.
– Чего орешь-то? – нахмурилась старушка. – Чай, не на партсобрании! Всё, тут я живу. Дальше мне уже свои подсобят. – Она велела оставить ведра на щелястом деревянном полу крыльца и скрылась за ближайшей дверью.
Морской и Галя недоуменно переглянулись.
– Может, прямо во флигель постучим? Раз там Шульженко и жила, то нам, наверное, как раз туда, – робко предложила Галина.
Увы, никто во флигеле не отозвался. Дом будто вымер и, кроме странной старушки, обратиться было не к кому. Поэтому они решили снова к ней вернуться.
Тут из двери высунулся взъерошенный чумазый подросток. Одной рукой он взял стоявшее на пороге ведро воды, другой – протянул Морскому смятый листочек.
– Вы обронили, пока бабусе помогали, – сказал парнишка твердо.
Морской, конечно, ничего не ронял, но листочек взял и развернул. Прочел: «Вход с торца, стучать три р., спросить Семена» и поспешил обойти дом.
– Я с тобой! – выкрикнула Галочка в ответ на попытки Морского попросить ее подождать на улице. Пришлось уступить. В торце дома действительно оказалась еще одна дверь. Уже постучав, Морской заметил, что она не заперта.
– Заходите-заходите, товарищ Морской Владимир Савельевич, журналист, – прокричал мужской голос из квартиры. – Запритесь на щеколду изнутри и идите сюда.
Глава 14. Перо опера
Еще вчера Свете казалось, что к концу дежурства она будет валиться с ног от усталости: шутка ли, все время быть настороже и даже глубокой ночью не спать, а лишь дремать за столом в ординаторской, каждые два часа просыпаясь для обязательного обхода своих «владений». Хорошо хоть будильник имелся: Яков Иванович специально для дежурных раздобыл где-то модное чудо механической мысли с символичным названием «Главприбор» и обучил всех его заводить. Но, самое удивительное, никакой усталости в себе Света сейчас не наблюдала. После утреннего разговора с Ларочкой она была полна сил, энергии и нетерпения. Обсудив все с Колей уже несколько раз, они пришли к выводу, что необходимо сделать доклад для Игната Павловича, но Ткаченко, как назло, сначала слишком долго ехал в больницу, а сейчас, запершись с Яковом Ивановичем в кабинете, решал какие-то, как ему казалось, более важные дела. Света несколько раз стучала в дверь к заговорщикам, напоминая о себе. Но, поскольку в коридоре были посторонние, говорить приходилось что-то вроде: «Мне Марусь-Ивановна, уходя, поручила ваш кабинет помыть. Очень надо! Пустите! Вам же лучше будет!» В ответ Ткаченко ехидно кричал, мол, всему свое время, подождите немного, а Яков Иванович, как бы извиняясь, добавлял, что ему вскоре нужно будет уезжать, а прежде им с Ткаченко нужно обсудить результаты обследования Николая.
Выходило глупо и вразрез со всеми правилами конспирации: окружающие смотрели на Свету как на наглую выскочку, а товарищ Киров своими оправданиями перед новенькой санитаркой демонстрировал мягкость характера и разговорчивость, неприемлемую для его должности.
Собственно, всё это Ткаченко Свете и высказал, отпустив Якова наконец и явившись в Колину палату для объяснений.
– Рискуя репутацией, Яков Иванович допустил к вам супругу, а она, вместо того, чтобы не привлекать внимания, устраивает настоящий цирк! – с укором говорил Игнат Павлович. Причем Коле, решив, видимо, что разговаривать со Светой бесполезно.
– Вы же сами сказали: если что-то срочное – сразу вам сообщать. И еще, что больница – отличное место для нашего с вами контакта, – Света и не думала отступать.
– Да, но есть же какая-то очередность. Экспертиза Якова важнее, чем ваши сиюминутные прихоти.
Света собралась возразить, но тут в разговор включился Коля. По его собственному утверждению, он все никак не мог нащупать нитку, за которую нужно было потянуть, чтобы размотать случившуюся с ним путаницу событий, потому с каждым часом становился все мрачнее. Перебивать его Света не решилась.
– Что показала экспертиза? Я сумасшедший?
– К сожалению, нет, – не слишком щадя собеседника, ответил Игнат Павлович. – Микроанализ обнаружил в дымообразующем веществе, использованном убийцей, исключительно усыпляющие средства. Причем не слишком опасные: в максимальной концентрации, то есть первую минуту, действуют отменно, а потом уже почти никак на людей и не влияют. В состояние агрессии они точно никого не приводят. Максимум – вызывают кратковременное искажение зрительных образов перед потерей сознания. Но это вряд ли могло заставить тебя взять пистолет и пристрелить своих сопровождающих. Так что даже состояние аффекта пристроить не получится. Если в ближайшее время дело не разгадаем, пойдешь под суд хладнокровным убийцей двух человек: подложил бомбу с газом, взорвал, всех усыпил, потом убил, ограбил и пытался скрыться, но получил по голове упавшей от взрыва балкой.
– А сам почему не сразу уснул? Что? Сначала прятал лицо в воротник? Ну да, прятал – воняло же. Но в целом – бред! А где бы я взял этот усыпляющий газ? Я в химии ни бе, ни ме, между прочим, – возмутился Коля.
– Ох, – неодобрительно покачал головой Ткаченко. – Молчал бы уже! Нам всем в прошлом месяце читали лекцию о передовых методиках задержания. И о фантастической идее – гранате с усыпляющим газом – мы все довольно много говорили и шутили. В том числе о том, что сделать ее, в общем-то, легко – сотрудникам НКВД доступ к достаточным для этого снотворным средствам предоставлен, не говоря уже о дивных свойствах отпускающегося в аптеке анестетика совкаина, который лектор назвал гордостью отечественной фармацевтики. И ты на этой лекции был – лично расписывался, что все прослушал и со всем ознакомлен.
– Да он спал тогда! – вмешалась Света. – Я помню, он рассказывал: после ночного дежурства на лекцию пошел и уснул в уголочке тихонько…
– Было дело, – рассеянно улыбнулся Коля. – Проспал лекцию про усыпляющий газ. Смешно!
– Ничего смешного нет, – отрезал Ткаченко. – Это лишний аргумент, чтобы тебя виновным выставить. Да и подозревать нам, кроме тебя, некого. Я уже все мероприятия провел, какие мог. Опрос родственников и коллег убитых ничего не дал. Попытки со свидетелями преступления поработать – тоже все впустую. Прошлое Воскресенского ни на какие мысли не наводит. Ты – главный подозреваемый, как ни крути.
– А Ивановы? – с нажимом спросил Коля.
– Все плохо с вашими Ивановыми, – отмахнулся следователь. – Вернее с ними-то все хорошо. Натуральные растратчики. Продукты списывали как негодные, а сами из-под полы продавали. Засудят Гастроном № 3 как пить дать, вместе с директором Куликом, при попустительстве которого все это и происходило. Впрочем, Кулик – мой давний знакомый – он, может, и ни при чем. А Ивановых ваших точно под суд отправят. Но самое плохое в них не это, а то, что заседание, которое при множестве свидетелей вел товарищ Саенко в вечер убийства, как раз Ивановым и посвящалось. И их обоих тоже видели в зале. Мой знакомый Кулик и видел. Так что след ложный. – Ткаченко отвернулся, явно не желая наблюдать, как тает надежда в глазах Коли. – Да оно сразу понятно было, – добавил он со вздохом. – Воскресенская уцепилась за Ивановых только потому, что вычитала слово «Великан», которое присутствовало в показаниях Николая. Это неверный отправной пункт для размышлений. Тот