– Ой, не начинайте! – поморщился Поволоцкий и замахал руками, словно разгоняя общий смех. – Никаких денег я отродясь не копил, что, собственно, не важно. И Данька не считает Харьков провинцией, он просто так написал. Чесались руки, а он все-таки писатель.
Папа Морской открыл было рот, чтобы возмутиться, но Поволоцкий перебил:
– Сейчас Морской начнет свое белинское «Любите ли вы Харьков? Любите ли вы Харьков так, как я люблю его?» и все пропало. Он увлечет нас очередной историей про город, и я забуду, что хотел. А я хотел узнать, как Морской сдружился с Мессингом. Идиш, вы уж извините, в Харькове знают почти все, а в гости Вольф Григорьевич пошел именно к Морскому.
– Владимир Савельевич воспользовался служебным положением, – лихо оттяпав голову новой селедке, безапелляционно сообщила дама. – Как ответственный секретарь редакции, отправил сам себя делать репортаж о приезде гипнотизера, а в процессе, вспомнив свое краеведческое прошлое, устроил Мессингу экскурсию по городу. Ясное дело, товарищ артист остался совершенно очарован.
– Вообще-то мы давно уже знакомы, – мягко поправил папа Морской. – И нарочно очаровывать мне Вольфа не пришлось. Мы с ним ровесники, и оба любим театр, и… В общем, у нас много общих интересов. Теперь, кстати, и Харьков. Я тут недавно откопал цитату Чехова, и Мессинг с ней согласен. Харьков похож на Рим. А это много значит.
– Ой, не могу! – захохотала дама, отстраняясь от рыбины. – Вы извращаете смысл чеховских слов и тем гордитесь. Скажите уже свою цитату, а то Саша и не знает, что думать.
– Цитата не моя, – нахмурился папа Морской, но все же счел своим долгом пояснить: – Антон Павлович Чехов знал наш город, потому что гостил тут у брата. И позже, путешествуя по Италии, упомянул Харьков в письме к семье. Дословно это выглядело так: «Из всех мест, в каких я был доселе, самое светлое воспоминание оставила во мне Венеция. Рим похож, в общем, на Харьков, а Неаполь грязен».
– Вот! – обрадовалась дама и открыла воду в рукомойнике, чтобы отмыть пальцы. – Снобизм, и ничего хорошего про Харьков. А наш Морской зачем-то уцепился… Причем интересующимся, я это точно знаю, он, не вдаваясь в подробности, говорит, мол, Чехов сравнивал Харьков с Вечным городом. Дезинформатор! – фыркнула она.
– Зато красиво, – вступился за папу Морского Поволоцкий. – Ни словом не соврал, а знамя города подвесил еще выше. Вообще же – сама тема про сравнения весьма занятна. Она крушит все логики, заметьте! «Равно» всегда весьма неравнозначно. Смотрите, если мы скажем: «Харьков похож на Рим» – будет все в порядке, а если: «Рим похож на Харьков», то обидим. Причем не Рим, а Харьков! Это ж надо! – Поволоцкий с папой Морским переглянулись столь воодушевленно, будто только что совершили грандиозное научное открытие.
Тут в дверь вошла та самая девица, что поливала цветы на балконе. Строгая дама ловко вручила ей блюдо с кусочками присыпанной луком селедки, а Поволоцкий сразу вспомнил, о чем хотел спросить вначале.
– Вы все же меня сбили! – с укором погрозил он ни в чем не повинному Морскому. – Вернемся к Мессингу. Ну? Как вы умудрились?
– В Германии познакомились, – решил все же не испытывать терпение гостей папа Морской. – Я был там в составе украинской культурной делегации. И единственный, кто честно сказал, что наше пиво по сравнению с немецким – совершеннейшая дрянь.
– Смелостью, стало быть, взяли! – театрально охнул Поволоцкий. – Мне на этом поприще вряд ли что-то светит…
– Знаешь что? – возмутился столь несправедливой самокритикой папа Морской.
– Знаю, – отреагировал Поволоцкий.
А папа Морской тут же ввернул:
– Ну и как он тебе?
– Весьма неплох, – включился в игру Поволоцкий. – До «кто», конечно, не дотягивает, но как «что» очень силен! Я рад, что его знаю…
– Кого? – озвучила общее недоумение дама, закурив. – Опять вы, Саша, за свое… Говорите ерунду. Несусветную чушь…
– И этим горд! – парировал Поволоцкий. – Да, я несу светную чушь! Но эта чушь, хоть светная, хоть нет, всем в радость… – Тут он хитро подмигнул Морскому и продолжил: – А говорили мы, между прочим, про известного поэта Карня. Перу Карня принадлежит множество прекрасных строф. Странно, что вы не распознали, о ком мы, голубушка… Хотя куда вам, его ведь больше не печатают, а вы так молоды…
Даме явно было далеко за тридцать, потому от комплимента она густо покраснела, поправила прическу и простила Поволоцкому все шуточки.
Тут в разговор встрял стоявший все это время на пороге коротко стриженный мужчинка.
– Простите, что перебиваю, но такое совпадение! Вы, вижу, небезразличны к поэзии и люди нескупые. А я как раз собираю материальную поддержку для одного очень нуждающегося поэта. Его сейчас по трагической ошибке совсем не издают. И переводов не дают. И он ужасно беден. И мы с товарищами собираем на его поездку в Киев. Там его давний друг и поклонник Владимир Сосюра наверняка похлопочет, чтобы редакции зашевелились…
Папа Морской молча протянул смятую купюру. Поволоцкий тоже полез в карман.
– Что ты делаешь? – остановил его Морской. – Я поступаю так всегда, потому что работаю на ответственной должности в газете и вынужден задабривать совесть. А у тебя двое детей!
– Я, между прочим, тоже был поэт, который только что вернулся из ссылки и не имел гонораров. И мне вот так вот тоже собирали на поездку в Москву из Ленинграда. И та поездка меня спасла, хоть ездил и не я, – вспылил было Поволоцкий, но сразу смягчился: – Все понимаю, но не волнуйся, я только что получил аванс от Театра кукол…
– Насколько мне известно, вы с супругой Галиной планировали этот аванс потратить тебе на зимнее пальто, – поддержала папу Морского строгая дама. – Жена тебя убьет!
Поволоцкий никак не хотел сдаваться и уже протягивал купюру.
– Погоди, Саша! Давай тогда уж разберемся досконально, – Морской обернулся к просившему. – Как хоть зовется этот ваш поэт?
– Вот, говорю же, совпадение какое, – не смутился коротко стриженный. Тут только Лара поняла, что перед ней тот самый попрошайка, которому отказала женщина в коридоре. И про строки, принадлежащие перу поэта Карня, Ларочка тоже вдруг догадалась. Но парень продолжал: – Поэт Карнь, о котором вы говорили, и есть мой друг. Я для него и собираю…
Ларочкино возмущение пересилило природную стеснительность. Она вырвала из пальцев мошенника отцовские деньги, посмотрела на него уничтожающим взглядом и холодно проговорила:
– Такого поэта не существует. Они его только что выдумали. Принадлежит «перу Карня» – это про «перукарню», то есть про «парикмахерскую». Вон, вывеска за окном. Вам, молодой человек, должно быть стыдно. – Лариса переключила негодование на отца: – А тебе, папа Морской, еще стыднее: за то, что зовешь в дом кого ни попадя да еще и деньги транжиришь, как империалист…
– Спасибо, дочь, приветствую! – Папа Морской, похоже, только что заметил присутствие Ларочки. Покорно приняв из рук дочери спасенную купюру, он сделал грозный вид и обратился к обманщику: – Тебя, незваный гость, спустить с лестницы, сдать жене участкового или сам уйдешь?
– Тьфу, крохоборы! – снова выругался мужчина и убежал.
– Я провожу, – невозмутимо промолвила дама и хищно бросилась следом.
– Ай, тетенька, не бейся! – послышалось из коридора.
На какое-то мгновение воцарилась тишина. Прервал ее Поволоцкий.
– Нехорошо вышло, – вздохнул он, задумчиво выпустив колечко дыма. – Мы сами породили поэта Карня, а теперь сами же убили его. А что, если мы просто угадали? Что, если Карнь и правда существует, а парень не соврал про совпадение? Надо было уговорить попрошайку почитать стихи, принадлежащие перу Карня. С перепугу он наверняка что-нибудь сочинил бы, и, вероятно, мирозданье надиктовало бы что-то стоящее.
– Ох уж мне эти ваши фантомные боги! – укоризненно покачал головой Морской и переключился на дочь. – Пойдем, я столько рассказывал про тебя Вольфу, что он расстроится, если вас не познакомить.
Деваться было некуда, и Лара двинулась к дверям гостиной. Вообще-то никакая это была не гостиная – просто одна из двух комнат, принадлежащих папе Морскому. Да, большая (на два окна и с балконом), да, не заставленная лишней мебелью. Но любой нормальный практичный человек использовал бы ее для жизни. Морской отдал помещение исключительно для приема гостей, а сам совмещал спальню, кабинет и столовую в дальней комнате, заваленной книгами и вещами.
Как раз, когда Ларочка с отцом подходили к двустворчатой крашеной двери, из гостиной выскочила Светочка Горленко. Явно расстроенная и улыбающаяся скорее по привычке, чем от обычного своего состояния внутренней радости.
– Что случилось? – хором спросили Морские.
– Ничего, – нервно поежилась Света и повторила с нажимом, успокаивая, кажется, прежде всего саму себя: – Как бы кому-то этого не хотелось, я уверена, что ничего плохого не случилось. Но все же пойду перезвоню. Могу я отлучиться к телефону?
– Конечно! – Морской вызвался проводить. – Соседка сейчас у нас, но ее сын с радостью пропустит вас к аппарату.
– Я знаю, – на этот раз Света улыбнулась уже искренне. – Он очень милый мальчик. В прошлый раз, когда мы приходили звонить, Коля хотел дать ему конфету. Мальчик сказал, что мать не разрешает принимать угощения от посторонних дядь и… попросил передать конфету мне. На «теть» запрет матери не распространялся… – Переждав, пока присутствующие отсмеются, Света вдруг, как бы невзначай, спросила: – А этот ваш Вольф Мессинг, он давно в СССР?
– Э-э-э… – растерялся папа Морской. – Точно уже больше года. Он бежал от фашистов. Прибыл из Польши, с тех пор с большим успехом гастролирует у нас.
– Наверное, он невнимательно читает газеты. Наглотался заголовков, в суть не вдумался и ожидает теперь только катастроф. А может, я ему просто не понравилась.
– Последнее совершенно исключено, – с тревогой проговорил Морской. – Но, собственно, в чем дело? Поясните!
– Да так, ерунда, – пожала плечами Света и вдруг шмыгнула носом: – Мы играли в предсказания. Все задавали вопросы про Новый год: как пройдет праздник, будет ли уличная центральная елка столь же красивой, как последние четыре года? Мы все-таки город первой советской елки, нам положено иметь самую красивую… А я возьми да и скажи, что так далеко планировать не намерена и хочу знать хотя бы, что будет завтра. Товарищу Мессингу моя позиция, кажется, понравилась. Попросил представиться, похвалил за оригинальность, а потом переспросил фамилию и звание мужа, помрачнел, отвел в сторону и вместо предсказания наворотил гадостей. – Света старалась говорить спокойно, но была явно очень взволнована. – Уверена, он все это придумал… Но Коли почему-то до сих пор нет. Я понимаю, что на самом деле все хорошо, и он просто задержался на службе… Но я ответственная. Услышала глупость, пойду перепроверю – позвоню. Нет-нет, не надо сопровождать, я сама. Вы, товарищ Морской, лучше, – тут Света все же перестала улыбаться, – пойдите передайте своему гостю, что такими вещами не шутят. Неудачное у него вышло предсказание…