– А что Николай? Николай молодой. Он справится, – без малейшего раскаяния в голосе уверенно заявил Колин друг, знакомый с детства дядя Доця. – Ты о нем не беспокойся! Малой был, из всех передряг победителем выходил. И тут справится. Вернется после срока, только лучше заживет. – Увидев, что собеседник его взглядов не разделяет, Доценко вдруг отчаянно закричал: – Да какая тебе разница, кто именно сел? С чего ты вообще имена выяснять полез? Прочел бы себе в газете – один сотрудник двух других пристрелил, за что осужден – и дело с концом. Нет, полез допытываться! Зачем? Горленко – крепкий парень! Он за примерное поведение, небось, досрочно выйдет. Ничего ему в тюрьме не сделается! У него даже с уголовниками отношения теплые – он с ними цацкался во время задержаний, они его теперь в обиду не дадут. А я – другое дело. Всю жизнь, не щадя себя, воевал с уголовным миром. Здоровье подорвал в хлам. Всю жизнь на службе Родине! А ты – советский, вроде, человек, единомышленник – а личную обиду выше общих интересов ставишь. Тьфу! – Доценко теперь, похоже, городил первое, что придет в голову. – И вели мы себя при аресте, между прочим, как полагается. Ты и сам знаешь! Чай, не белоручка. Сказано – морально сломать врага с самого момента задержания, вот мы и выполняли.
– Ты мне эту фильму про должностные обязанности уже в прошлый раз крутил, – отмахнулся Саенко. – Помнишь же, что не подействовало. Прекрасно помнишь! Иначе отчего от меня прятаться сейчас вздумал? Дома тебя нет, в санатории – я не поленился, съездил – тоже не было…
– А ты бы сам не прятался, если бы знал, что на тебя открыл охоту сам Саенко? – то ли подлизываясь, то ли оправдывая собственные ошибки перед самим собой, зло пробормотал дядя Доця. – Хорошо, что мне клубные ребята разрешили пару дней в кинотеатре пожить. Я вроде и помог в организации, и поиграть пришел. Все честно, все по дружбе… Но правильнее, конечно, было бы покинуть город. Хотя, пришлось бы пропустить игру… Зачем? – Он даже закричал от ярости. – Зачем ты не хочешь оставить меня в покое? Я все сделал и уехал в санаторий. Думал, ты поймешь и удовлетворишься происшедшим. Но нет же! Я ведь ту первую ночь еще дома ночевал. Отметился в санатории и рванул в город. Утром, как полагается, собирался заехать на лечение. Хорошо, на вокзале врачиху одну встретил, узнал, что меня следователь ищет, пошел изобразить, что сам его ищу. А как домой вернулся, то увидел, что ты там был. Сперва подумал – наши с обыском. Но нет! Записка эта твоя чертова лежит поверх стола. Все вещи на полу, мусор из ведра по всей комнате разбросан…
– Что, неприятно, когда в твоих вещах погром? Прям как мне тогда в 38-м! – засмеялся Саенко. – И если ты и правда думал, что все это тебе сойдет с рук – то ты совсем меня не знаешь. Между прочим, я не угрозы ради вещи перерыл, а с пользой делу. Я ведь у тебя нашел визитку, которая в итоге навела меня на клуб. А вы, как ты прекрасно знаешь, громили все у меня дома просто из нахальства. Ведь ничего изымать не стали… Короче, тем, что меня обмануть пытался и Кольку вместо себя посадил, ты только приговор свой усугубил. Не отделаться тебе теперь тюрьмой, и не надейся. Идти можешь?
– Могу немного, – настороженно пробормотал Доценко, делая пару шагов.
– Это плохо! – буднично сообщил Саенко и вдруг, подскочив к нему, нанес несколько ударов, от которых сержант Доценко гулко хрюкнул, отлетел к стене и сполз по ней на пол.
Морской не выдержал, рванулся, но Галочка, хотя в глазах ее стояли слезы и неприкрытый ужас, повисла, изо всех сил стараясь удержать его в укрытии.
– Эй! Эй! – тем временем Саенко тормошил Доцю. – Ты мне в сознании нужен! Давай, приходи в себя! Ишь, какой слабак! Уййй! Стекло? Где ты его взял, гад?
С диким визгом Саенко отскочил от раненого, сам тоже истекая кровью. Идти он все-таки мог. Пошатываясь отошел на безопасное расстояние, а потом еще дальше. Алой дорожкой, почему-то хорошо освещенной и четкой, за ним тянулся кровавый след.
– Короче, слушай мой сюжет, – прорычал Саенко, удаляясь. – Ты при облаве наткнулся на вот это самое стекло, травмировался, испугался настигающей тебя милиции и… застрелился. Ясно? Я тебя спрашиваю? – Доценко ничего не отвечал, но, похоже, Саенко был уверен, что его слышат. – Обманешь в этот раз – плохо придется и тебе, и Зинке. Ты мое слово знаешь. Как я сказал – так и будет. Смотри, не подведи.
Голос Саенко становился все тише. Преступник отступал к выходу из подвала.
– Лови! – крикнул он напоследок из тьмы и швырнул к ногам Доценко свой наган. – Патрон один. Ты знаешь, что с ним делать.
Какое-то время в подвале царила тишина. Галочка неуверенно ослабила хватку и взглянула вопросительно. Морской кивнул, мол, опасность понимает, но надо действовать.
– Не вздумайте стреляться! – прокричал он.
– Кто здесь? – с трудом произнося слова, спросил Доценко. Судя по всему, ему было очень плохо. Морской поймал себя на том, что, даже уже зная правду, испытывает к этому ужасному человеку жалость.
– Не шевелитесь, я вас осмотрю, – сказал он, вспомнив о клятве Гиппократа, врачебной практике в гражданскую и трех курсах медицинского института. Дела Доценко оказались не так плохи. – Жить будете, – улыбнулся Морской, разрывая на раненом рубаху. – Хотя в больнице придется поваляться. Рана на ноге совершенно не опасна. Наложат швы, и ладно. На животе, конечно, немного хуже. – Морской на миг отошел от дяди Доци, соображая, что еще можно сделать. – Галочка! – мягко прошептал он. – Сбегай за помощью. Милиция, наверное, еще наверху. Только, умоляю, будь осторожна.
Галина послушно кивнула и метнулась к ступенькам. Вернувшись к Доценко, Морской склонился над ним и пробормотал:
– Сейчас придет подмога. Не сдавайтесь! Вы нам нужны живым.
– Не надо никого! – простонал Доця в панике. – Я сам. Я оклемаюсь. – Потом, сконцентрировав зрение на лице Морского, испуганно спросил: – Ты все слышал, да? Я тебя знаю. Ты Колькин друг. Ты был при разговоре?
– Вашем и Саенко? – спокойно ответил Морской, перетягивая рану новым обрывком рубахи. – Да, был. Все слышал. Вам теперь не отвертеться.
– Я не виноват! – горячо зашептал Доценко. – Этот подонок не оставил мне выхода.
Морской решил не возражать.
– Нет, правда! – продолжал Доценко. – Ты вообрази! Он два года поджидал момент. Досье на нас с ребятами собрал и выжидал. И тут моя Зинуся к нему попалась в руки. – Раненый тяжело вздохнул, то ли от боли, то ли от воспоминания. – Саенко явился ко мне лично. Без охраны. Домой. Зашел и прям с порога говорит: могу твою девицу пощадить, могу в лагерь отправить, могу под расстрел подвести. Что захочу, то с ней и будет. Выбирай, что мне хотеть! – Доценко искал сочувствия во взгляде Морского, но тот отводил глаза. – Я выбрал сам понимаешь что. «Пощади ее!» – говорю. А он – тогда: «Расклад такой: при очередном задержании ты своих парней убьешь. И сразу сдашься. Двое убитых, один в тюрьме – вот то, что я хочу взамен».
– И вы не отказали?
– Ему откажешь, как же, – всхлипнул Доценко. – Он же псих. «Я, – говорит, – пока к тебе пришел лишь с предложением, но в целом мне-то все равно, кто из вас умрет, а кто сядет. Не согласишься, к кому-то из твоих псов схожу. Уж я найду, чем их припугнуть, ты не думай». А я-то знаю, что оба давно на меня зуб точат. То командую им не так, то на премию не подаю… Да и не слишком-то они ценные кадры. Я б, если бы работа не свела, с такими бы и говорить не стал. Короче, выхода у меня не было. «Согласен!» – говорю.
– А обвинить во всем решили Колю?
– Ну да, решил, – ответил дядя Доця. – Ну а куда деваться? Его мне было жалко, между прочим. Я показания когда Ткаченко оставлял, старался выгородить Малого, как мог…
Морской невольно брезгливо одернул руку от Доценко.
– Не веришь? А что ж тогда хлопочешь? Пусть сдохну. Тебе-то что за дело?
– Мне надо, чтоб вы дали показания о том, что мой друг Коля невиновен.
– Дулю тебе с маком, а не показания! – внезапно обозлился дядя Доця и из последних сил схватился за наган. – Думаешь, раз поймал меня, так уже на коне? Ну нет! Так просто я не сдамся! Я двух своих напарников убил! Я Кольку, которого с детства знаю, выставил убийцей! Думаешь, тебя пристрелить рука дрогнет? Не двигаться!
– Товарищ Доценко! – устало протянул Морской, прилагая серьезные усилия, чтобы ничем не показать свой страх. – Это глупая безвкусная идея. Вернее, идея с неприятным вкусом. Я слышал ваше признание не один, моя спутница сейчас приведет оперативников. И врачей. Вам станет легче!
– Не станет! Не станет мне уже легче, как ты не понимаешь? Ну ничего, я выкручусь. Уйду на дно. Но как же Зинка? В тюрьму? Нет, не пойду! – Рука Доценко перестала дрожать и по решительному взгляду Морской понял, что пациент, кажется, и правда вознамерился стрелять.
– Прекратить безобразие! – уверенно произнес Игнат Павлович, вдруг выскакивая из тени возле самой стены и закрывая Морского собой. – Сержант Доценко, я к тебе обращаюсь!
Где-то рядом тихо ахнула Галина. Морской даже и не заметил, когда она успела подойти. И даже не одна она…
– Я не сдамся! – упрямо, но словно в бреду, снова повторил Доценко и выстрелил.
Глава 18. Молчание, золото и другие уступки
Через несколько часов измученный Морской ругался в кабинете Игната Павловича.
Мало того, что сразу после самоубийства Доценко их с Галочкой, усадив в машину и приказав ничего не говорить раньше времени, увезли в управление, где, разведя по разным кабинетам, заперли и оставили на много часов в полнейшем недоумении. Мало того, что, вернувшись, допросили не под запись и без свидетелей. Мало того, что делал это все лично Ткаченко, в обход всех протоколов, положенных нормами опроса свидетелей. Так еще и теперь, как выяснилось, необходимо было подписать показания, лишь отчасти соответствующие действительности.
– Я лично видел, как Саенко резал живого человека – тогда еще живого – кухонным тесаком! – кричал Морской. – Я лично слышал, как он приказал Доценко застрелиться. И что теперь? Я должен делать вид, что знать ничего этого не знаю?