– Именно, – с нажимом произнес Ткаченко, косясь на запертую дверь кабинета и явно прикидывая, не слышно ли из коридора происходящее внутри. – Товарищ Саенко героически пострадал при задержании преступника. Он проводил самостоятельное расследование, почти задержал Доценко, но тот оказал сопротивление и перерезал преследователю горло. Саенко – настоящий герой. Не будем порочить его репутацию.
Информация о перерезанном горле, конечно, шокировала. Морской вспомнил, что ведь и сам видел, что Саенко ранен. Почему не кинулся следом? Почему не попытался спасти? Впрочем, раненый уходил своими ногами и, вон, даже приказание отдал напоследок. Кто ж мог ожидать, что все так обернется… Из двух умирающих преступников Морской выбрал того, что ближе, и все равно бой со смертью проиграл…
Впрочем, ключевым словом было «преступники». Видимо, в мире все же существовала некая высшая справедливость, если дело закончилось таким образом. Что, конечно, не снимало вину с человека, дававшего клятву Гиппократа и не оказавшего помощь раненому. Морской обернулся, пытаясь найти поддержку и понимание у близкого человека. Галочка сидела тут же – ее Игнат Павлович привел вместе с собой из соседнего кабинета – и с тревогой переводила взгляд со следователя на Морского.
– Товарищ Морской, – снова принялся за свое Ткаченко, – да будь же ты благоразумен! Галина, вот, и то нормально мыслит. Сказала, сделаю, как скажет мне Морской. Мудрая девушка. Хотя бы ради нее убавь свой пыл.
– При чем тут пыл? – опять заполыхал негодованием Морской. – Есть факты…
– Какие? – С очень серьезным лицом Игнат Павлович раскрыл папку с печатными листками. – Вот я читаю ваши с Галиной Воскресенской показания.
– Но мы же еще их не давали! – осторожно удивилась Галочка.
– Давали! – заявил Ткаченко твердо, но тут же пошел на попятную: – Надеюсь, мы обсудим ваши… хм… приключения, и вы подпишете ту версию событий, что здесь напечатана. Диктуя, я старался подбирать все так, чтобы всех устроило. Я, скажем прямо, писал почти что с ваших слов. Увидел разумную версию событий, так сказать. Ну, хватит! – Заметив возмущение на лице Морского, Ткаченко не выдержал: – Я, между прочим, спас вам жизнь! Не без помощи гражданки Горленко, конечно. Она, – тут Ткаченко, явно пытаясь разрядить обстановку, начал описывать вечерние события, предшествующие облаве на клуб, – вы не поверите! Ворвалась, растолкав моих ребят из отделения, ко мне. Ка-а-ак загорланит с порога: «Срочно! Катастрофа! У Зинаиды даже подставка для каблука в машине та самая! Морской в опасности – Саенко заслал его к Доценко, а тот опасен и на все готов решиться, если увидит в Морском преследователя. И после этого, – кричит, – вы мне говорите, что Мессинг – не волшебник и не предсказатель?» Я уж думал, что гражданка тронулась умом и успел порадоваться, что среди санитаров психиатрички у нее теперь есть связи – будут обращаться мягко и с любовью. Но тут Светлана взяла себя в руки и по-человечески доложила, что узнала. Хорошо, что парень, за тобой, Морской, приставленный следить, как раз сдал вахту, и я точно знал адрес заведения, в которое тебя занесло. – Ткаченко налил себе воды из графина с таким видом, будто уже устал говорить. Морской с Галиной, несколько раз переспросив, действительно ли была слежка и кто ее осуществлял, решили эти подробности отбросить и напряженно потребовали продолжения рассказа. – А дальше все уже по протоколу. Я получил сигнал о работе подпольной организации? Да. Значит, должен обеспечить облаву. Ребят на срочный выезд, к счастью, хватало. Я, между прочим, сильно рисковал! Если бы никакого преступления на этой вечеринке не произошло бы – меня бы вмиг турнули из управления. Клуб-то всем давно известен, серьезных людей развлекает, его давно уж сказано не трогать. И оправдания, мол, «сгоряча не разобрался, что это тот самый подпольный игровой клуб, который на самом деле общество исторического воссоздания и который не надо прикрывать» – никого бы не тронули. Не разобрался – вылетай с работы или куда подальше. Но повезло. Формально, между прочим, если прямо посмотреть, я, может, этого Доценко тоже отслеживал и, наконец, все проверив, распорядился об облаве.
– Последнее предложение несет какой-то смысл? – не скрывая сарказма, поинтересовался Морской у Галочки.
– Отставить издевательства! – стукнул кулаком по столу Ткаченко. – Я, как могу корректно, пытаюсь объяснить свою версию событий, а вы ерничаете. Между прочим, я тоже не пальцем деланный. Я правда Доценко нашего давно подозревал. Еще с тех пор, как на рабочих местах застреленных нашли записки с угрозами. Доценко-то свою записку обозначил, как писанную чернилами. А обе найденные, как мы помним, были нацарапаны углем. Ну и все эти нестыковки с местонахождением. Заявлено, что Доценко в санатории – я приезжаю, а его там нет. Приходит сам, мол, потому и нет, что примчался меня расспросить, так как, дескать, позвонил сослуживцу и узнал, что стряслось – а телефон-то в санатории был сломан.
– И что ж не задержали его сразу? – досадуя на то, что сам не обратил внимание на эти нестыковки, спросил Морской.
– Я в санатории беседовал с дежурной медсестрой и лично видел лист осмотра, забора анализов и взятия на процедуры товарища Доценко. Дата, подпись, время. 17–00 ровно. Листок тот – липа. Как установила Светлана – и показания убитой горем дочери Доценко сейчас мне это подтвердили, – Доця нарочно попросил вписать такое время. Все думали – чтобы пораньше встать на довольствие в столовой санатория, на самом деле – для алиби. Это меня и сбило. Надолго. Если бы гражданка Света не разговорила эту Зинаиду, я и не вспомнил бы о первых подозрениях. Все же хорошо, что у Горленко такая пронырливая, неугомонная и разговорчивая жена. Всем бы такую! – Тут он задумался и, кажется, немного испугался. – Впрочем, не надо. Преступления, возможно, раскрывались бы много легче, но их количество существенно бы возросло – таких жен точно начали бы убивать, борясь за собственную свободу.
– Простите, почему вы нам не рассказали о своих подозрениях против Доценко? Ведь мы в одной команде, – наивно поинтересовалась Галочка. – Я бы точно сказала, что дату и время можно поставить неправдивые. Мне, после любезного звонка Морского, в отделе кадров отстранение от гастролей и от нагрузки во Дворце ради ухода за болеющим дедушкой задним числом подписали. Я была так удивлена этим фактом, что точно уж вспомнила бы при упоминании об алиби в виде даты и времени на чьем-то документе. Ой! – Галочка поняла, что наговорила лишнее, но спохватилась так поздно, что Морской не выдержал:
– Что вы там про массовое убийство слишком догадливых и слишком разговорчивых жен говорили? – наигранно сурово спросил он Ткаченко, заметив в тот же миг, что Галочка смутилась, причем, похоже, вовсе не из-за обвинения.
– Хватит любезничать! – возмутился Ткаченко. – Давайте все же к делу! Все это была предыстория. А теперь слушайте, что с вами было. – Ткаченко уткнул глаза в листок из папки. – Вот! Смотрите. Однажды вы, Морской, по косвенным признакам стали подозревать, что на Москалевке существует подпольный игорный клуб. Не только с преферансом и явно незаконный. В органы не сообщили, потому что не имели достаточных доказательств. За доказательствами отправились лично. За эту самодеятельность мы вас, конечно, пожурим. Но в целом – поступок смелый, что уж тут. Вы же не знали, – тут Ткаченко посмотрел на Морского так пристально, что тот даже отвел глаза, – что я уже почти что вышел на Доценко и этот клуб находится под моим личным наблюдением. Да! Следствие уже установило имя преступника, но не хватало доказательств. Вот здесь, – Ткаченко достал из папки еще один листок, – я докладываю о результатах проведенной следственной работы и о необходимости начинать облаву. – Он снова перешел на историю Морского и Галочки. – По счастливому совпадению, моя спецоперация с облавой началась как раз, когда вы, граждане влюбленные, выясняли отношения за кулисами. Вам, судя по всему, – Ткаченко кивнул на кольцо Галины, и та покраснела, – есть что обсудить. Тут началась паника. Какое-то время вы еще решали, пойти сдаться или попытаться скрыться. Но в конце концов решили убежать через кухню. И обнаружили в подвале раненого сержанта Доценко. Тот, видимо, споткнулся в темноте и упал прямо на стекло от битой рамы. Там много было мусора в подвале, неудивительно, что кто-то напоролся.
– Как странно он упал! – перебил Морской. – Один раз на стекло ягодицей, а другой – животом. Он что у вас, крутился, как на вертеле?
– Хорошее замечание, – спокойно заметил Ткаченко. – Спасибо. Учтем этот момент, изучим. Быть может, Доценко упал, потом пытался встать, перевернулся? Впрочем, – Игнат Павлович снова перешел в наступление, – это не важно. Это наше дело, мы разберемся. Сейчас давайте говорить про вас. Итак, увидев, что Доценко ранен, вы, Морской, повели себя как настоящий человек и гражданин – отбросив панику, решили оказать первую помощь, а Галочку послали за подмогой. Мы с ребятами в тот момент уже и сами заходили в подвал, поэтому прибыли на место очень скоро. Что было дальше, нужно вам напомнить?
– Да уж, извольте, – нервно хмыкнул Морской. – Я ж должен знать, что я там натворил.
– Вы ничего не натворили, успокойтесь! – продолжал давить Игнат Павлович. – Как тут вот записано с ваших слов, Доценко, узнав в вас друга Николая Горленко и пребывая в состоянии шока после травмы, стал говорить, мол, он ни в чем не виноват, что он убил двух своих подчиненных и подставил Николая просто потому, что у него не было выхода. А потом, осознав, что сболтнул лишнее и что вы явно не на его стороне, стал угрожать вам оружием. Это уже и я, и двое моих сослуживцев слышали лично. Мы с Галиной и ребятами, едва спустившись, пошли по периметру, чтобы не мешать вашему разговору. И мы своими ушами слышали окончание вашего разговора с Доценко. Признание и угрозы. Осознав, что попал в безвыходную ситуацию, Доценко выстрелил себе в рот. Но, к счастью, прежде он успел прилюдно заявить, что Горленко невиновен.