— Что ты имеешь в виду?
— Такое внимание к деталям требует чего-то вроде… любви. Может быть, убийца любит эту книгу, любит фей-крошек? Или наоборот — ненавидел эту книжку в детстве? Может ли она дать ключ к какой-то чудовищной психотравме, которая настолько его извратила?
— Не надо психологии, Мерри. У нас есть люди, которым за это платят.
— Я просто размышляю так, как ты же меня и учила, Люси. Убийство, как любое дело, не получается идеальным, как по волшебству. А здесь все идеально.
— Убийца мог годами обдумывать детали. Маньяки всегда стремятся к идеальному убийству.
— Но им никогда не удается. Именно так говорят на допросах серийные убийцы. Они снова и снова пытаются воплотить в жизнь свою фантазию, но им никак не удается, и они убивают опять и опять, добиваясь идеального совпадения.
Люси улыбнулась.
— Знаешь, что мне в тебе всегда нравилось?
— Что? — спросила я.
— Ты никогда не рассчитываешь только на магию, ты стараешься стать хорошим сыщиком.
— Но ведь так и нужно?
— Да, но ты не поверишь, сколько магов и парапсихиков отлично владеют своим даром, а как сыщики — гроша ломаного не стоят.
— Ну, я стараюсь, но ты же знаешь: я до последнего времени не слишком преуспевала в магии.
— Это верно, ты поздний цветок.
Она опять улыбнулась. Когда-то мне казалось странным, что полицейские могут улыбаться, стоя над трупом, но со временем я поняла, что либо ты начинаешь относиться к этому легче, либо переводишься из убойного отдела или увольняешься совсем.
— Я уже проверила, Мерри. Не было ни одного случая, даже похожего на этот. Не было групповых убийств фей-крошек, не было переодеваний, не было вырванных картинок из книжки. Это преступление единственное в своем роде.
— Возможно, и так, но тебе — в том числе — я обязана знанием, что убийцы не начинают с такой высокой ступеньки. Может быть, у него был отличный план и помогло везение, но скорее всего были и другие убийства — не такие совершенные, не такие продуманные, но такие же театральные, оставляющие то же чувство.
— Какое чувство?
— Ну, ты ведь подумала о съемках фильма не только потому, что это даст вам больше зацепок, а потому, что во всем этом есть нечто театральное. Выбор жертв, их расположение, книжная иллюстрация — все это зрелищно.
Она кивнула:
— Именно так.
Ветер подхватил подол моего пурпурного сарафана — мне пришлось придержать его руками, чтобы не ослепить своими прелестями полицейских из оцепления.
— Прости, что вытащила тебя сюда в субботу, Мерри, — сказала Люси. — Я честно пыталась дозвониться до Джереми.
— У него новая подружка, так что он частенько выключает телефон.
Нет, я не завидовала своему боссу, впервые довольно серьезно влюбившемуся за долгие годы. Ну, почти не завидовала.
— Судя по твоему виду, ты собиралась на пикник.
— Что-то вроде, — сказала я. — Ну, у тебя тоже суббота не задалась.
Она грустно усмехнулась:
— У меня планов не было. — Она показала через плечо на полицейское оцепление. — Твои бойфренды жутко на меня злятся за то, что я заставляю беременную смотреть на трупы.
Мои руки машинально дернулись к животу — еще совсем плоскому. Ничего еще не было видно, хотя врач сказала, что с двойней живот может вырасти буквально за одну ночь.
Я глянула на Дойла и Холода, стоявших в цепи. Двое моих мужчин не выделялись ростом среди копов — не такая уж редкость шесть футов с дюймами, — зато во всем остальном выделялись ошеломительно. Дойл тысячу лет звался Мраком Королевы, и вполне соответствовал имени — весь черный, от волос и кожи до глаз под черными очками. Волосы он заплетал в тугую косу, и только серебряные колечки на ушах от мочки до острой верхушки разбавляли черноту костюма: джинсы, футболка, кожаный пиджак. Пиджак прикрывал оружие. Дойл еще и капитан моих телохранителей, а не только один из отцов моих будущих детей и любовь моей жизни. Вторая любовь моей жизни стояла с ним рядом, будто позитив того же снимка. Кожа у Холода белая, как у меня, но волосы — настоящее серебро, как рождественская канитель, сверкающая на солнце. Ветер развевал их, они плыли по воздуху мерцающей волной — как у модели на снимке под действием ветродуйной машины, но странным образом эти свободно распущенные волосы до пят не перепутывались под ветром. Я уже спрашивала, как это у него получается, он ответил просто: «Ветер любит мои волосы». Больше я не придумала, что спросить.
Светло-серые глаза наименее необычную деталь его внешности скрывали солнечные очки с темно-серыми линзами в стальной оправе. Он предпочитал носить деловые костюмы, но сейчас был в синих джинсах (одной из немногих пар в его гардеробе), в серой шелковой футболке и сером же пиджаке, прикрывавшем оружие. Мы собирались провести день на пляже, иначе я бы Холода в джинсы не засунула. Его лицо можно было бы счесть более традиционно красивым по сравнению с лицом Дойла, но почему-то так не казалось. Казалось, что они веками были рядом — светлое и темное отражение друг друга.
Полицейские — в форме или в штатском — рядом с моими мужчинами казались тенями: не такие яркие, не такие живые. Хотя так могла бы подумать любая влюбленная женщина. Может быть, дело не в том, что они бессмертные воины-сидхе. Может быть, я так выделяю их среди других, потому что люблю.
Люси провела меня за ограждение, потому что я уже работала с полицией и имела от штата лицензию частного детектива. У Дойла и Холода лицензий не было, как и опыта работы в полицейской команде, так что им пришлось остаться снаружи, вдали от возможных следов.
— Если я узнаю о магии этого рода что-то конкретное, то дам тебе знать.
В такой формулировке это не было ложью. Фейри, а особенно мы, сидхе, известны тем, что никогда не лжем. Но запутать мы можем кого угодно. Мы не скажем прямо, что трава синяя, а небо зеленое, но оставим вас с отчетливой уверенностью, что это так.
— Так ты думаешь, что это убийство не первое? — спросила Люси.
— Если нет, то этому типу крупно повезло.
Люси глянула на тела:
— Как-то не хочется называть это везением.
— Ни один убийца в свой первый раз не действует так безупречно. Или вы завели новый сорт убийц, пока я гостила на родине?
— Да нет. Как правило, убийства однообразны. Степень насилия и выбор жертв различается, но в восьмидесяти с лишним процентах случаев убивают свои, а не чужие, и удручающе ординарно.
— Здесь картина тоже удручающая, — сказала я. — Но вряд ли ординарная.
— Да, не ординарная. Очень надеюсь, что она удовлетворила стремление убийцы к совершенству, и на этом он и закончит.
— Ты так думаешь?
— Нет, — сказала она. — Не думаю.
— Можно мне предупредить здешних фей-крошек, или вы хотите избежать огласки?
— Лучше предупреди. А то повторится, не дай бог, и нас обвинят в расизме — или это называется видизм?
Она покачала головой и направилась к оцеплению. Я пошла за ней, с облегчением оставив мертвецов за спиной.
— Люди могут скрещиваться с феями, так что вопрос видизма вряд ли встанет.
— Скрещиваться с существом размером с куклу? Невозможно.
— Некоторые из них могут менять облик. В другой своей форме они чуть ниже моего роста.
— Пять футов? Серьезно, с восьми дюймов вырастают до пяти футов?
— Серьезно. Способность довольно редкая, но встречается, и потомство от таких союзов плодовитое, так что вид у нас у всех один.
— Я ничего такого не хотела сказать.
— Я понимаю. Просто объясняю.
Мы почти поравнялись с полицейскими и моими откровенно нервничающими бойфрендами.
— Хорошей тебе субботы, — пожелала Люси.
— Ответила бы тем же, но догадываюсь, что ты отсюда нескоро выберешься.
— Да, у тебя суббота повеселей выйдет.
Она глянула на Дойла и Холода, и копы наконец их пропустили. Люси восхищенно смотрела на них из-под темных очков. Я ее не осуждала.
Стащив с пальцев не пригодившиеся перчатки, я бросила их в кучку таких же. Люси приподняла ленту, чтобы меня пропустить, и мне даже не пришлось наклоняться. Иногда небольшой рост — преимущество.
— Да, и цветочные лавки проверьте, — сказала я.
— Уже делаем.
— Прости, я иногда забываю, что я у вас только консультант.
— Нет-нет, нам полезна любая помощь, Мерри. Для того мы тебя и приглашаем.
Она помахала мне рукой и пошла обратно. Обменяться рукопожатиями мы не могли — на ней по-прежнему были перчатки.
Дойл с Холодом уже стояли рядом, но отправляться на пляж нам было рано. Мне надо еще предупредить местных фей и придумать, как выяснить вопрос с их смертностью, а также узнать, нет ли здесь в Лос-Анджелесе особой магии, лишающей фей бессмертия. Любой из нас может погибнуть случайно, но перерезать глотку кому-то из наших крылатых сородичей не так-то просто. Они — цвет волшебного народа и связаны с волшебной страной даже больше, чем правящие в ней сидхе. Если я выясню что-то определенное, я сообщу Люси, но до этого момента я свои секреты буду держать при себе. Проблема была в том, как мне предупредить фей-крошек, не посеяв паники, и в результате размышлений я поняла, что такого способа нет. Фейри точно как люди — они боятся. Владение магией и потенциальное бессмертие не делают нас бесстрашными — только объекты страха меняются.
Глава 2
Холод хотел меня обнять, но я его остановила, упершись рукой в живот — до груди я не доставала.
— Она не хочет проявлять слабость при полицейских, объяснил ему Дойл.
— Нельзя было пускать тебя сюда, — сказал Холод. — Пусть бы Джереми ехал.
— Джереми — глава агентства. Он может себе позволить отключать телефон на субботу.
— Тогда Джордан или Джулиан Кейн. Они действующие маги и парапсихики.
— Они люди, Холод. Люси хотела получить консультацию у фейри.
— Не надо тебе в твоем положении смотреть на такое.
Я наклонилась к нему ближе и сказала вполголоса:
— Я детектив. Это моя работа. И это наши сородичи лежат мертвыми на холме. Пусть я не стану королевой, но никого другого из королевской семьи в Лос-Анджелесе нет. Где должен быть правитель, когда его подданным грозит опасность?